Падение звезды

— Пора просыпаться!

Рэм Борисович изумленно завертел головой. Тут красавица тряхнула его еще сильнее.

— Пора просыпаться, кому говорю! — требовательно повторила она.

Мамотюк раскрыл рот:

— Чего?

— Встать! — рявкнула вдруг прелестница, злобно сверкая глазами.

Рэм Борисович резко подался вперед и… проснулся.

Над ним нависла черная фигура. Мамотюк ясно видел ее очертания на фоне синего окна.

— Что такое? — сонно спросил он. — Кто вы та…

Тут что-то твердое и железное резко воткнулось ему в рот, разрывая небо. Мамотюк захрипел от боли и хотел отпрянуть, но в этот момент что-то звонко лопнуло у него в голове, и он погрузился в вечную темноту.

2

Тремя днями раньше известный московский режиссер Виктор Янович Ханов, глава народного театра «Глобус», известного своими смелыми и новаторскими инсценировками, сидел в гримерке своего друга, артиста Пригова, и, подняв палец, в который уже раз наставлял:

— Запомни, Дима, никакой самодеятельности. Импровизация — это не твой конек. И не мямли на сцене. Произноси слова четко, но без пафоса.

Актер Пригов, придирчиво разглядывавший свое отражение в зеркале, кивнул и небрежно ответил:

— Да я помню, Вить. Да не волнуйся ты так. Все пройдет как по маслу. Не в первый раз.

Ханов достал из кармана пачку «Парламента», выбил одну сигарету на ладонь, вставил ее в рот и сердито проворчал:

— Черт знает что такое. Пятнадцать лет в театре, — казалось бы, давно уже пора привыкнуть. Ан нет, перед каждой премьерой волнуюсь как новичок.

— Со всеми так, — вновь поддержал нервного режиссера флегматичный актер Пригов. — Думаешь, у меня поджилки не трясутся? — Он повернулся в профиль, скосил глаза на свое отражение и спросил: — Как думаешь, не сильно длинный?

— Кто? — не понял Ханов.

— Нос.

Ханов оценивающе посмотрел на нос Пригова — тот был длинный, толстый и слегка желтоватый — сделанный из дорогого тонкого полимера.

— Нормальный нос, — сказал Ханов. — Между прочим, он нам обошелся дороже, чем весь твой наряд. Кстати, я тебе уже говорил, но еще раз повторю: когда читаешь стихи под балконом Роксаны, не завывай так на окончаниях. А то у тебя получается плохой Высоцкий. И четче проговаривай слова. Помнишь, как молодой Евтушенко читал?

— Вить, я все помню, — терпеливо ответил актер Пригов.

— Ну молодец. — Ханов закурил, махнул перед лицом рукой, отгоняя дым, и поднялся со стула. — Ладно, настраивайся. Через двадцать минут начинаем.

Он еще раз оглядел Пригова, вздохнул, повернулся и вышел из гримерки.

Виктору Яновичу Ханову было сорок лет, однако выглядел он на тридцать с небольшим. Это был высокий и красивый молодой человеке породистым лицом, тонким носом, черными волосами и слегка выдвинутым вперед подбородком с ямочкой посередине, что делало его похожим на всех голливудских звезд сразу — от Грегори Пека и Керка Дугласа до Джорджа Клуни и Виго Мортенсена. Женщин эта ямочка просто сводила с ума. Улыбка у Ханова была обворожительной, манеры изящными. А когда он общался с женщинами, в каждом его движении было столько галантности, словно он родился четыреста лет назад и в пору своей ранней молодости был не режиссером, а странствующим рыцарем и поэтом.

Так или иначе, но дамы находили Виктора Ханова чертовски обаятельным. И кстати, не только из-за внешности. Когда. Виктор Янович говорил о театре или об искусстве вообще, глаза его начинали сверкать, подъем головы становился гордым и одухотворенным, а слова слетали с губ звонко и веско, как у оракула. Глядя на него в эти минуты, все окружающие ясно и недвусмысленно понимали — передними настоящий гений. Если уж не Станиславский, то Немирович-Данченко точно.

Выйдя из гримерки, Ханов хотел было пройти к исполнительнице главной роли — Нине Зориной, однако передумал. Нина была девушкой нервной и, когда он повышал на нее голос, ужасно этого пугалась. А не повышать голос в такой ответственный час Виктор Янович не мои Это получалось как-то само собой.

Ханов подошел к окну и стал нервно курить, то и дело поглядывая на часы. До начала спектакля оставались считанные минуты.

В то самое время, когда Ханов курил у окна, в театр — наряду с прочей публикой — вошли двое ничем не примечательных людей. Одеты они были просто и неброско. В холле остановились и стали тихо о чем-то переговариваться.

Если бы Ханов мог услышать, о чем говорят эти люди, он бы занервничал еще больше. Однако они стояли в холле, у входа в театр, а он — совсем с другой стороны. Сейчас между ничем не примечательной парочкой и Виктором Яновичем Хановым было около пятидесяти метров, но полчаса спустя им предстояло встретиться лицом к лицу. И встреча эта не предвещала Ханову ничего хорошего. Однако не будем забегать вперед.

Ровно через двадцать пять минут после началаспек-такля Виктор Янович вышел из зала и двинулся к туалету. Выглядел он уже не таким бледным и взволнованным, как полчаса назад. Спектакль шел успешно. Актеры играли почти безупречно, публика реагировала вполне адекватно: когда нужно — смеялась, когда нужно — затихала, внимая трогательным монологам Сираноде Бержерака, длинный нос которого давно уже никого не смущал. В общем, все шло «как по маслу».

Только на двадцатой минуте спектакля Виктор Янович вспомнил, что давно не курил. А вспомнив, тут же почувствовал непреодолимое желание. Тут и мочевой пузырь подоспел, ясно и недвусмысленно давая понять, что неплохо было бы посетить мужскую комнату. Короче говоря, Виктор Янович вышел из зала.

В туалете было пусто, если не считать молодого человека, пытающегося выдавить на свои ладони жидкое мыло из фарфорового флакона, стоявшего на полочке у раковины.

— Там есть специальный рычажок, — с улыбкой подсказал незнакомцу Ханов.

Тот кивнул в ответ и перестал мучить флакон.

Ханов прошел в кабинку. Первым делом нужно было воздать должное природе, а сигареты могли и подождать.

Едва Виктор Янович расстегнул ширинку, как дверца кабинки тихо скрипнула у него за спиной.

— Занято, — не оборачиваясь, буркнул Ханов и приготовился «дать залп».

В то самое мгновение, когда он нацелился в белоснежный желоб унитаза, в затылок Ханову ударила пуля тридцать восьмого калибра. Пройдя череп насквозь, пуля вылетела через правую глазницу Ханова и, дзинькнув о голубую плитку стены, отлетела в сторону и упала в мусорную корзину с использованной туалетной бумагой. Впрочем, Виктор Янович ничего этого уже не видел. По одной простой причине — он был мертв.

3

Светлана недовольно скривила губы и поправила пальцем дужку очков.

«О господи! Интересно, здесь хоть когда-нибудь не бывает очереди?»

На этот раз покупателей в магазине оказалось немного, как это обычно бывает вечерами, но пять или шесть пенсионеров терпеливо топтались у кассы. Светлана встала в конец очереди и уже через несколько секунд, по своей обычной привычке, впала в задумчивость. Когда необходимо было убить время, она всегда начинала о чем-нибудь думать или просто вспоминать.

Это у Светланы было с детства. Бывало, еще в школе, во время, химии или физики, пока учитель разъяснял новую тему, Светлана поворачивала голову к окну и «улетала в небеса» (так это называла ее тогдашняя подружка Ирка). И сидела так, пока стук указки об стол не возвращал ее с небес на землю.

— Перова, что с тобой? Ворон считаешь?

Светлана нехотя отворачивалась от окна и меланхолично смотрела на учителя.

— Я вас слушаю, Владимир Андреич.

Учитель с усмешкой качал головой — в том смысле, что «у девчонки еще хватает наглости!».

— Нет, Перова, это я тебя слушаю. Может, поведаешь классу, о чем ты задумалась?

— Я обдумывала ваши слова о втором законе термодинамики.

— Ага, значит, ты можешь повторить все, что я рассказывал?

Светлана пожимала плечами: