Милосердие Латимера

Миллионы читателей, доселе не имевшие никакого представления о том, кто такие миссис Габлер, мистер Ибсен, и даже, быть может, ничего не слышавшие о Норвегии, сильно оживились, а Диана стала законной мишенью для фельетонистов и редакторов новостей, давно искавших новую жертву для сенсации. Актриса отнеслась к пышной рекламе с циничной радостью и использовала ее в своих интересах, ибо полностью могла положиться на свой талант, чтобы выйти победительницей из этой глупой ситуации.

«Веркастер таймс», заняв позицию сдержанную, как и подобает местной газете в благовоспитанном кафедральном городе, не опубликовала печально известную фотографию, но все же обратила внимание публики на предполагаемое участие Дианы в фестивале и этим вызвала недовольство в гражданских и официальных кругах. Однако нашумевшее дело разом утихло, когда Диана выступила по телевидению в воскресной религиозной программе и безупречно, с чувством, проникновенно, демонстрируя полное понимание духовного смысла, прочла отрывки из произведений Юлия Норвича; при этом она была в скромном платье, похожем на то, которое надевала в торжественных случаях жена епископа. А чуть позже выступила в традиционной старовикторианской (примерно 1936 года) постановке «Макбета», и ее игра вызвала одобрение критиков малотиражных, но серьезных газет, и газеты эти стали появляться в домах священников. Решив, что подобный инцидент с постановкой «Габлер» больше не повторится, пресса перестала вмешиваться в дело подготовки к фестивалю, зато фестиваль извлек пользу из звонкой рекламы. Мелисса, вначале потрясенная случившимся, успокоилась, даже обрадовалась шуму, привлекшему внимание людей к фестивалю, и на радостях «присудила награду» Мальтрейверсу, произведя его в рыцари домашнего очага с помощью своего знаменитого печенья.

Когда Мальтрейверс подошел к южному нефу, он увидел новое дополнение к пейзажу в виде полицейского, стоящего перед входом. Присутствие констебля или регулировщика уличного движения не было чем-то необычным в Пунт-Ярде, где к знаку, ограничивающему парковку, относятся с большим уважением, чем к Богу, но ясно, здесь этот представитель закона и порядка исполнял свой долг.

— Доброе утро, — сказал весело Мальтрейверс, подходя к нему.

— Доброе утро, сэр. Если вы пришли в собор по делу, боюсь, что вы не сможете войти туда.

Мальтрейверс поднял бровь.

— Мое дело может заключаться лишь в том, чтобы помолиться.

Чувствуя себя неуверенным во владениях священных, полицейский не знал, как вести себя в подобной ситуации.

— Да, сэр. Но… боюсь, есть небольшая проблема, — пробормотал он.

— Проблема? Какого рода проблема? Жертвоприношение? Темные силы у главного алтаря? Не голые же там монахини?!

Полицейский понял, что над ним смеются.

— Мне очень жаль, но я не могу позволить вам войти, — сказал он холодно, намеренно выбросив из своей фразы слово «сэр».

— Но у меня здесь назначена важнейшая встреча со священником Кованом, — сказал Мальтрейверс, — связанная с фестивалем.

Это была чистейшая ложь, но пробудилось его любопытство, и во что бы то ни стало он решил войти.

«Интересно, только эта дверь охраняется? Вряд ли у всех входов в собор стоят стражи», — предположил он.

— Священник Кован сейчас разговаривает со следователем, сержантом Джексоном, — сказал полицейский, абсолютно уверенный в том, что в качестве аргумента выставляет непробиваемый козырь.

— Тем более он ждет встречи со мной. Я его адвокат. — Начав лгать, Мальтрейверс не видел причин прекратить делать это, он решил лгать до тех пор, пока это будет необходимо.

— Я не думаю, что дело, которое… — начал полицейский, но Мальтрейверс прервал его безапелляционно властным тоном.

— Я должен быть судьей в их споре, — резко бросил он, двинулся вокруг собора и вошел в дверь, противоположную главному входу, представив себе, каким хорошим уроком на будущее будет для молодого полицейского тот факт, что его перехитрили.

Чуть не бегом одолев пространство трансепта [1], он промчался мимо магазина для туристов и книжного ларька, не имея ни малейшего представления о том, где могут быть священник и сержант, но тут же увидел их — у северной стены нефа, перед стоящим около органа небольшим шкафом, со стеклянным верхом.

Следователь, широкоплечий мужчина, с густыми каштановыми усами, что-то писал в своем блокноте, когда Мальтрейверс подошел к ним.

— Каково точное название? — спросил мужчина.

— «Милосердие Латимера», — ответил отец Майкл и взглянул на пустой шкаф.

— «Милосердие Латимера»? — эхом откликнулся Джексон. — Что же с ним случилось?

— Его украли.

— Обидно, — посочувствовал Мальтрейверс.

— Мы называем это преступлением, сэр, — сказал следователь. — Простите, я не знаю, кто этот джентльмен.

— О, это мой шурин, мистер Мальтрейверс, — объяснил отец Майкл. — Он — писатель. Приехал на фестиваль.

— Понятно, — сказал Джексон. — Итак, сэр, вы говорили, что это — «Милосердие Латимера»? Что вы под этим подразумеваете?

— Ну это… вы, должно быть, недавно в Веркастере?

— Я приехал сюда из Линкольншира месяц назад, — мягко сказал Джексон. — Естественно, если бы я жил здесь подольше, я знал бы все о «Милосердии Латимера».

— Библия «Милосердие Латимера» — бесценное сокровище собора. Как вам объяснить? Слышали вы о «Радостной Библии»?

— Нет, сэр. Это еще что-то такое, с чем я должен был бы познакомиться в Веркастере?

— Если бы… — Отец Майкл, который был великолепен в своих проповедях, сейчас беспомощно путался в вопросах и ответах. — Огастас, может быть, ты объяснишь?

— «Радостная Библия» — не совсем точная ее версия 1546 года, — живо пришел на выручку шурину Мальтрейверс. — Была отпечатана в Веркастере, но большинство копий уничтожили, когда обнаружили ошибку в псалме 25, стих 10: «Все пути Господни веселы и есть правда к тому, кто хранит соглашение Его и свидетельства Его». Честно говоря, я думаю, какая-то польза из ошибки извлечена.

— Итак, тут хранилась «Радостная Библия»? — спросил Джексон, указывая на пустой шкаф.

— Да, но довольно своеобразная. В этой редакции слово «радостная» было заменено на «милосердная», а на полях, вдоль всей страницы, красовались инициалы «X. Л.». Существует легенда, что поправку сделал епископ Хаф Латимер, отсюда и пошло название «Милосердие Латимера».

— Когда это было сделано? — спросил Джексон.

— Трудно сказать, — пожал плечами священник. — Вероятно, прошлой ночью, и кража была…

— Нет, я не кражу имею в виду. Когда было сделано исправление?

Отец Майкл растерялся и из-за сути вопроса, удивившего его, и из-за того факта, что он не знал ответа.

— Не думаю, что кто-то мог бы ответить вам, — сказал он. — Может быть, ты, Огастас?

— Не могу даже предположить, — Мальтрейверс пристально посмотрел на Джексона. — Но мне интересно, почему вы спрашиваете?

— Потому, что Латимер проповедовал в моем родном городе Стамфорде в 1550 году, в ноябре. Вероятно, он мог в это время побывать и здесь. — Джексон лукаво улыбнулся Мальтрейверсу, прежде чем обратился к отцу Майклу. — Представляю, сколько всего я еще узнаю о Веркастере, когда поживу здесь подольше!

Отец Майкл, уловивший критическую, хотя и едва заметную нотку, почувствовал раздражение, а Мальтрейверс в ответ на улыбку Джексона усмехнулся с чувством восхищения.

— Сержант, — сказал он. — Ваша теория очень интересна. Однако для собора это крайне неприятный случай.

— Конечно, — ответил Джексон, понимая, что ему лучше разговаривать с Мальтрейверсом. — Сколько могла бы стоить эта Библия?

Лицо Мальтрейверса вытянулось.

— Я не большой знаток, — пожал он плечами. — Но любое издание Библии примерно до 1580 года, стоило бы приличную сумму. Библия Ковердейла от 1535 года, например, — не менее тридцати тысяч долларов в Нью-Йорке пару лет назад, хотя в том же году Библия Мэтьюса от 1537 года — стоила лишь шесть тысяч. «Милосердие Латимера» было переиздано в прошлом веке, и это значительно снизило его стоимость.