Мертвых не судят

Серега энергично замотал головой из стороны в сторону.

— Не, ты чего! Каким свидетелем! Меня завтра же уроют. Это без меня. Если помочь — это пожалуйста, а с ментами вязаться не могу. Нельзя…

— Нельзя так нельзя, — махнул рукой Славич. На Серегу он в этом смысле не надеялся. — Тогда давай иди к себе, а то сейчас менты приедут.

— Тогда я пошел, — с готовностью согласился Пеньков и выскочил за дверь, но через секунду возник вновь. — Игорь, — хмуро сказал он. — Ты знаешь, кто нас всех закупил?

— Меня никто не закупал, — отозвался Славич, занятый тем, что стягивал одному из валявшихся бандитов руки за спиной его же собственным ремнем. — И не закупит. Знаю. Кашпень его зовут, так?

— Какой, блин, Кашпень! — почти радостно воскликнул Пеньков. — Ни хрена ты не знаешь. Кашпень — это туфта, просто прикрытие. Кто такой Кашпень — так, кукла безмозглая.

Один из связанных пошевелился и сипло простонал. Пеньков тут же умолк и попятился из квартиры. Славич вышел за ним на лестницу, притворив за собой дверь.

— Ну, договаривай, — потребовал он.

— Бунчук, — прошептал Пеньков. — Слышал про такого?

— Нет, — мотнул головой Славич.

На пьяненьком лице Сереги всплыла презрительная гримаса.

— Чего же ты тогда знаешь? Под Бунчуком пол-Москвы ходит. Он на наш дом и положил глаз. И как он хочет — так и будет. Ты вот еще немного подергаешься и сам поймешь. Если, конечно, раньше тебя не замочат, И никакие менты не помогут, не думай, Бунчук им вторую зарплату платит. Гораздо больше первой. Да ты и сам, наверное, понял, когда в отделение ходил. Хороший ты мужик, честное слово, но очень глупый.

— Ладно, иди, — Славич развернул его за плечи и легонько подтолкнул к лестнице. — А за помощь спасибо.

Не оборачиваясь, Серега безнадежно махнул рукой.

К этому времени оба бандита пришли в себя. Одного Славич узнал — это был тот самый тощий блатной, который уже нападал на него несколькими днями раньше в подъезде. Он сидел, привалившись к стене, и пытался освободить руки. Славич очень обрадовался старому знакомому.

— А, начальник, — хрипло сказал блатной. — Ну и что дальше? Ты себе будто специально приключений ищешь. Ладно, давай так: ты нас не видел, а мы про тебя забыли. Без обиды, обещаю.

Славич мельком взглянул на него и, не отвечая, ушел в комнату. Ему уже давно хотелось сменить пропахшую потом и пылью рубашку.

— Развяжи нас, начальник, добром прошу, — с уверенной наглостью тянул из коридора блатной. — Что ж ты думаешь, тебя не достанут в конце концов? Ну куда ты денешься? Могилу себе роешь, начальник, предупреждаю.

Славич неторопливо перебирал рубашки. Выбрал голубую с короткими рукавами. Неплохо было бы принять душ, подумал он, да недосуг пока. Он вышел в коридор и присел перед блатным на корточках.

— Пока не спрошу, пасть не открывать, — негромко предупредил он.

— Да пошел ты… — начал блатной и — захлебнулся. Тыльной стороной ладони Славич сильно и точно ударил его по носу, снизу вверх.

От неожиданной резкой боли тот взвыл.

— Как скажешь, начальник, — произнес он спустя несколько секунд, не сводя со Славича налитого слезами злобного взгляда. — Молчу.

Тогда Славич ударил его еще раз.

— Я тебе слова не давал, — спокойно объяснил он.

Второй бандит лежал тихо. Он созерцал происходящее, не поднимая головы с пола и не делая попыток освободиться. Его лицо с довольно правильными чертами могло показаться вполне симпатичным, если бы не намертво прилипшее туповато-сонное выражение, сквозь которое трудно было пробиться даже простейшим эмоциям. Возможно, ему досталось в схватке со Славичем побольше, чем блатному, во всяком случае, вступать в полемику он не собирался.

Славич за шиворот оттащил его на кухню, прикрыл дверь и вернулся. Из стенного шкафа он достал кусачки, пассатижи, ручную дрель, напильники и выложил рядком на пол. Подумав немного, поискал и добавил паяльник. Блатной молча следил за его действиями. В глазах его заплескалась тревога, губы округлились для вопроса, который так и остался невысказанным, потому что Славич, заметив, угрожающе взмахнул ладонью.

Задумчиво потрогав инструменты, Славич взял блестящие никелированные кусачки и поднес к лицу блатного.

— Сам будешь рассказывать или тебе помочь? — спросил он.,

 * * *

Блатной заговорил сразу, торопясь и почти захлебываясь словами; устроенного Славичем маленького зловещего спектакля оказалось вполне достаточно. Славич не сомневался, что так оно и будет, с этой категорией живущих на земле он общаться умел. Их языки удерживал только страх — за свою шкуру и перед вожаком стаи. С этой помехой справиться было несложно. Нужно всего лишь заставить бояться себя больше, чем всего прочего. Вожак был далеко, а Славич, загнанный стаей в угол — здесь, рядом, гораздо более страшный в своей ярости отчаяния, и блатной понял это очень правильно. Славичу ни разу не приходилось приводить в исполнение подобные угрозы, но блатной, как и те, другие, из прежней жизни Славича, острым шакальим чутьем учуял, что Славич не поколеблется ни на секунду, чтобы сделать это. Они всегда чувствовали реальную опасность, знали, что до того, как их отведут в тюрьму, у Славича остается выбор: брать в плен или не брать…

Иногда Славич прерывал блатного и шел в кухню, чтобы уточнить или перепроверить информацию у глупого качка, который был в этой паре вторым номером и вовсе не желал изображать стойкого партизана в немецком плену, если вожак раскололся до самого основания. Славич сразу честно предупредил обоих: если ответы не будут совпадать, равная кара немедленно падет как на того, кто соврет, так и на другого.

Но все было в цвет, пели они в один голос, не сбившись ни разу. Многое Славич уже и сам знал, но кое-что оказалось очень полезным. Например, про дружбу Бунчука с местным милицейским начальством. Насколько далеко она простиралась, блатной не знал, однако был предупрежден, что местных бояться нечего, мешать они не должны.

Когда Славич счел допрос законченным, он снова перетащил качка в коридор и позвонил в милицию. Дружба дружбой, решил он, но когда берут прямо на месте преступления, отмазать будет трудновато. Не отпускать же их, в конце концов.

Соображавший намного быстрее своего напарника блатной тут же понял, что ничего ему больше не грозит, и принялся крыть Славича с такой мерзкой злобой, что Славич не выдержал и заткнул ему пасть тряпкой.

Минут через двадцать на пороге квартиры появились два сонных сержанта.

— Вот смотрите, — взволнованно запричитал Славич, — чудом остался жив, распоясались совсем бандиты. Это надо же, до чего мы дожили! Ночью, через балкон!.. Явно пришли не только грабить, но и убивать.

Сержанты слушали с интересом. Потом привычно ловко защелкнули на запястьях ночных гостей наручники и утащили в свой канареечный «москвич». Старший наряда — плотный парень с широким рязанским лицом, — хлопая светлыми до невидимости ресницами, потребовал вначале, чтобы Славич тоже отправился с ними, но когда тот категорически отказался — ночь же, спать хочется, черт возьми! — зевнул и согласно махнул рукой. Все равно по ночному часу разбираться с задержанными и Славичем в отделении было некому. Славич на это и рассчитывал. Бандитов, конечно, выпустят, но не раньше утра, пока начальник не придет на службу.

Взяв со Славича слово явиться в отделение к десяти утра, сержанты уехали. А Славич запер дверь и позвонил Зое, предупредив, чтобы была готова через двадцать минут. Потом набрал телефон Кошелева. Его номер он помнил наизусть до сих пор, хотя с начала своей пенсионной жизни не звонил ему ни разу.

У него оставалось немного времени. Славич вдруг понял, что если сейчас чего-нибудь не съест, то просто истечет голодной слюной по дороге — с полудня у него во рту не было ни крошки. Пошарив в холодильнике, он нарезал бутерброды и принялся поедать их, запивая холодным чаем. Постепенно голод ушел, незаметно прихватив с собой владевшее Славичем несколько часов напряжение. Немного даже потянуло в сон. Славич вышел на балкон. Теплая ночь, как огромная кошка, улеглась пушистым брюхом на город. В округе — сколько хватало слуха — стояла городская асфальтовая тишина, в которой всякий мелкий звук повисал, словно красный флажок на снегу. Поэтому Славич издалека услышал, как с улицы в его двор заехала легковушка и остановилась у подъезда. А потом с лязганьем заработал лифт.