Шутка с ядом пополам

— Может, вызвать врача? У вас ведь астма?

— Ерунда. Главное, таскать с собой эту дрянь. У меня по всем сумкам флаконы распиханы.

Действительно, дыхание быстро восстановилось.

— Если вы плохо себя чувствуете… мы можем поговорить завтра…

— Ерунда. Завтра суббота, у меня выходной. Лучше сейчас.

Кристина явно намекала, что домой к ней заявляться не стоит.

— Так мы говорили о… — следователь немного помедлил, опасаясь вызвать новый приступ, но все-таки решился. — Мы говорили о том, что, возможно, именно жизнь с постылой женщиной могла вызвать у Бекетова мысли о смерти.

Нового приступа не было в помине, спящая красавица вернулась к привычному состоянию.

— Не думаю. Женщины не играли в его жизни серьезной роли.

— А что играло?

— Наука. Он был фанатом своей науки. Мне это нравилось.

— Значит, слова Бекетова не вызвали у вас раздражения против Анны Николаевны?

— Нет.

— Тогда почему же вы с ней поссорились?

— Кто вам сказал?

— Очевидцы, — дипломатично ответил Игорь Витальевич.

— Мы не поссорились, просто спустили пар. Обе разнервничались.

— Значит, по-вашему, все, кроме Лазаревой, приняли слова Бекетова всерьез?

— Да.

— И мужчины?

— Да. Разве что Гуревич… но ему все до фени, кроме формул. Зато Андрюша очень переживал.

«А сам он утверждает противоположное, — подумал Талызин. — Интересно! Впрочем, Петренко холерик, его чувства внешне выражаются более импульсивно, чем у остальных.»

— Скажите, Кристина, а Бекетов был верующим?

— Да. Он очень хорошо знал библию и всякие обряды. И чем отличается православие от католицизма, и все такое.

— Но ведь для истинного христианина самоубийство — смертный грех.

— Да? Значит, его убили, — покладисто и равнодушно согласилась девушка. — Вы бы потрясли Лазареву, если вам это важно.

Это ж надо — так невзлюбить бедную Марину! Прямо мания какая-то!

— А как вы считаете, интеллект Бекетова с возрастом и впрямь ослаб?

Хотя вряд ли красотку интересовал его интеллект — наверняка более важными являлись иные качества.

— Откуда я знаю? Мы знакомы всего полгода. Он гений.

— А с кем из учеников он был наиболее близок?

— С Гуревичем. Он им восхищался, не знаю, за что. Володя, он был, как Пушкин.

— Пушкин? — не понял следователь.

— Пушкин всегда поддерживал других писателей. Чем талантливее другой писатель, тем больше Пушкин им восхищался. Для него это был как бы брат. А для остальных писателей — враг и конкурент, и они друг друга ненавидели.

— По-вашему, ученые тоже ненавидят друг друга?

— Конечно. Тех, кто талантливей.

— А Бекетов был талантливее всех. Так его все ненавидели?

— Наверное.

— Вы не вспомните, Кристина, где вы были в среду около двенадцати?

Кристинка вскинула серые глаза и тихо, равнодушно произнесла:

— Вы долго будете меня мучить? Лучше бы застрелили. У вас ведь есть пистолет?

Талызин перепугался. С нее станется — возьмет и покончит с собой.

Девочка явно находится в состоянии шока, за ней нужен глаз да глаз!

— Давайте я вас отвезу домой.

— Там родители. Не хочу.

— А куда хотите?

— Никуда.

— Но у вас есть подруга, к которой… или кто-нибудь еще?

Кристина с удивлением слушала странного человека. При чем тут подруга или кто-нибудь еще? У нее есть он, Володя. Нет, вспоминать она не собиралась, это было слишком мучительно, только этого и не требовалось. Он был везде — внутри и снаружи, далеко и близко, в прошлом и в будущем.

— Я не могу вас здесь оставить. Уже поздно.

Чужой голос нудил под ухом, заглушая Володю. Уж лучше родители — они ходят на цыпочках и разговаривают шепотом.

— Хорошо, везите домой.

Дверь открыла женщина с лицом, столь явно выражающим тревогу, что Талызин поспешил сообщить:

— Ничего страшного не произошло. Просто уже поздно, и я решил подвезти вашу дочь на машине. Я следователь, меня зовут Игорь Витальевич.

— Спасибо!

Между тем Кристина молча проскользнула в комнату, зато в коридоре показался отец. Его лицо казалось еще более несчастным, чем у жены — если это можно себе представить. Конечно, грех добавлять им проблем, но выбора не было. Талызин шепотом произнес:

— Девочка в состоянии шока. Ей нельзя без присмотра — как бы ни сделала себе чего плохого… Может, успокоительное выпьет?

— Если мы попытаемся давить, она уйдет, — мрачно заметил отец. — Я так желал смерти этому негодяю, а теперь сам не рад. Во сволочь! Даже после смерти нет от него покоя!

Неприятная мысль зародилась у следователя в мозгу. Родители Кристины ненавидели Бекетова и желали ему смерти, о роковом тосте могли узнать от дочери, а яд… да, единственное утешение — не очень понятно, откуда им было заполучить пузырек с ядом. В любом случае, у него язык не поворачивался взять и спросить у людей, находящихся на последней грани отчаяния, где они были в среду около двенадцати. Нет, не сейчас! И он отправился домой. Хватит на сегодня!

Однако и дома не было покоя.

— Ну! — требовательно заявила Вика, едва муж поел. — Рассказывай!

— А что рассказывать? — попытался отвертеться Талызин. — Расследую. Выводов пока не сделал.

— А я Маринке позвонила, чтоб она к нам ехала. Скоро будет.

— И зря! Мне сказать ей нечего. Пока нечего.

— А мне?

— И тебе. Вика, ты же знаешь, я не люблю распространяться о работе.

— Да мне и не больно-то интересно, — фыркнула Вика, — про твою дурацкую организованную преступность. Меньше знаешь — крепче спишь. А Маринка — моя подруга, это совсем другое дело.

— Вот и выяснила бы поделикатнее, где она была в среду около двенадцати.

Мне самому спрашивать неудобно.

— Совсем в своей прокуратуре умом тронулся, — сообщила любящая жена. — Ты ее, что ли, подозреваешь? А чего она тогда, по-твоему, к тебе пришла?

— Я не подозреваю, — пошел на попятный Игорь Витальевич, — но уточнить надо. А вообще, преступники нередко пытаются водить органы за нос, считая себя умнее всех.

— Маринка считает умнее всех не себя, а своего Бекетова. И вообще, она слишком хорошо тебя знает, чтобы решиться водить за нос. Вот приедет, сам и спросишь, где она была в среду в двенадцать — если совесть позволит. Еще у меня можешь спросить, раз ты такой. Где я была? Ума не приложу. Наверное, дома. Или в магазине. Не думаю, что меня там кто-нибудь запомнил. Нет, Игорь, алиби — это туфта, у нормального человека его быть не может. Кстати, вот и она. Марина, этот тип интересуется, где ты была в среду в двенадцать.

— На работе. А почему… понятно. Значит, в двенадцать? Игорь Витальевич, я могу назвать номера групп, а вы расспросите ребят. Конечно, есть еще перемены, но за двадцать минут… нет, если сразу остановить частника, то, наверное, как раз можно доехать до Володи и обратно, но не более того. Даже выйти из машины не успеешь. Хотя, наверное, вам стоит это проверить.

— Несешь какую-то ахинею! — возмутилась Вика. — Проверить… Я думала, ты выскажешь этому засушенному менту, что о нем думаешь, а ты, будто так и надо!

— Марина, я вовсе не собирался вас допрашивать, — укоризненно глянув на распоясавшуюся жену, заметил следователь. — Я вам полностью доверяю.

— Как говорят студенты, не накручивайте мне спагетти на уши, — неожиданно весело ответила гостья. — Доверяете, но по возможности проверяете — это я уже усвоила. Итак, вы решили, что это убийство?

— Я еще не пришел к определенному выводу.

— Пришли, пришли — иначе не озаботились бы вопросом алиби. Кстати, а у кого-нибудь оно есть?

— Марина! — в сердцах воскликнул Игорь Витальевич. — Ладно, Вика, у нее общественное сознание всегда было на нуле, но вы… Я же не имею право обсуждать подобные вещи с посторонними.

— Допрыгались, — вскинула брови Вика. — И давно я тебе посторонняя?

— Я ведь о другом, ну, Вика… Ты же прекрасно понимаешь.

— Ничего я не понимаю! Ты что, официально расследуешь это дело? Оно числится за тобой в твоем особо важном отделе? Нет, не числится. Его ведет этот, как его? Богданов. Вот пускай Богданов и скрытничает. А ты просто решил помочь Марине — в свободное от работы время и по собственной инициативе. Ты не на службе, поэтому ни о какой служебной тайне речь идти не может.