Псы господни (Солдаты удачи - 8)

Факт остается фактом: мы профессионалы, и время от времени полковник Голубков предлагает нам выполнить задание, которое нельзя поручать разведке или ФСБ. И мы действуем на свой страх и риск - страна немедленно откажется от нас, если мы попадемся на горячем - во имя этой же самой страны..."

Вечерняя служба завершилась. Певчие разошлись, перекрестившись на купола, сторож подметал церквушку. Отец Андрей тушил свечи перед образами, завтра утром их снова зажгут.

Он повернулся на мои шаги, понял, почему я остался после службы, молча посмотрел и, ни слова не говоря, достав из ящика семь свечей, протянул их мне.

И я поставил их перед образами. Две за упокой душ убиенного лейтенанта спецназа Тимофея Варпаховского и убиенного старшего лейтенанта спецназа Николая Ухова по кличке Трубач.

Четыре во здравие, перед Георгием Победоносцем, покровителем воинов.

Во здравие бывшего капитана медицинской службы Ивана Перегудова по прозвищу Док.

Во здравие бывшего старшего лейтенанта спецназа Дмитрия Хохлова по прозвищу Боцман.

Во здравие бывшего лейтенанта спецназа Семена Злотникова по прозвищу Артист.

Во здравие бывшего лейтенанта спецназа Олега Мухина по прозвищу Муха.

И седьмая свеча... За себя? Во свое здравие тостов не произносят, свечей не ставят. Так за что она - седьмая свеча? За то, чтобы приказ, который выполняешь, был не во зло? Вот только боевой приказ всегда во зло для врага. Тогда, может быть, за то, чтобы отличать вряга от друга, от ни в чем не повинного человека? Но чаще всего враг - это такой же, как ты, профессионал, который стреляет в тебя. Вот и все. Тогда за что же эта свеча?

И я просто прочел единственную молитву, которую знаю целиком: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного" - и зажег седьмую свечу.

* * *

- Что пришел, Сергей Сергеевич, опять собираешься в путь? - спросил священник, когда я закончил.

Я смолчал, подивившись про себя, как безошибочно сегодня узнают мои мысли. Впрочем, кому и знать твою душу, если не жене и священнику...

- Беспокоишься перед дорогой? - Он снова поднял свой невозмутимый взгляд.

- Я и вправду еще не знаю, отец Андрей. Но вы, видимо, правы... Похоже, завтра придет... - я замялся, - приказ. Опять мне в поход.

- Что же мучит тебя?

- Двое товарищей моих уже погибли, а я не знаю, стоило ли наше дело того, чтобы эти люди ушли из жизни.

Отец Андрей прошел в глубину храма и вернулся, держа небольшую книгу в мягком переплете, листая, сказал:

- Никто не уходит из жизни раньше времени, все мы в Божьей руке. А что касается твоего пути... Вот послушай: "Благоугодим Господу, как воины угождают Царю; ибо, вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении. Убоимся Господа хотя так, как боимся зверей; ибо я видел людей, шедших красть, которые Бога не убоялись, а услышав там лай собак, тотчас возвратились назад, и чего не сделал страх Божий, то успел сделать страх зверей".

Священник смолк. Помолчал и я, удивленный. Я всегда знал, что были в русской армии священники, которые благословляли воинов на ратный подвиг, что заповедь "Не убий" не означает, что не должно человеку защищать свой дом и страну, - все это я чувствовал и понимал, но не знал, что так в Писании сказано про воина, про меня, русского офицера: "...вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении".

- Откуда эти слова, отец Андрей?

- Из наставления монахам, писанного в восьмом веке игуменом Синайской горы, оно называется "Лествица". Человек этот, прежде чем принять сан и написать свое наставление, удалился в пустыню и молчал там сорок лет. Если бы и все мы помолчали и подумали сорок лет или хотя бы сорок дней, прежде чем говорить что-нибудь людям...

- Значит, и с точки зрения Церкви дело воина - служить? То есть убивать? - Я напрягся, глядя ему в глаза. Не за этим ли разговором пришел я в храм?

- Не прячься за Церковь, Сергей. - Первый раз в жизни меня упрекнули в том, что я прячусь, но возражать я не стал, потому что священник был прав: видно, я захотел получить от него индульгенцию. - Твой путь - это дело твоей веры, никто, кроме Господа, тебе не ответит, праведен ли твой путь. По делам твоим увидишь, кто ты. Я прочитал тебе строки из "Лествицы", чтобы ты сам, внутри себя прислушался к своей вере.

И я ушел из опустевшего храма, наполнившись чем-то вроде молитвы: "Вразуми меня, Господи. И если судьба моя быть псом Твоим, то укажи мне воров, которые не устрашились имени Твоего, чтобы я остановил их..."

Глава пятая. Газават

Старший Дудчик возвращался к привычной рутине службы в Главном штабе РВСН[1] в Москве. Сделав решительный шаг, он на время успокоился, и даже сыновья генерала Сытина, даже покровительственный тон Петра Иосифовича, купившего его за триста долларов и путевку в Сочи, - даже они теперь не столь тревожили его ненависть. Он понемногу копировал свежую информацию, но делал это, скорее, по привычке и врожденной добросовестности в работе. От брата сведений пока не поступало. Дискета стоимостью в миллиард долларов хранилась в надежном тайнике. Племянница подружилась с дочерью, и вместе они наполняли непривычным гамом и беспорядком ухоженную квартиру Виталия Дудчика.

Полковник с явной скукой на лице читал свежий номер газеты "Сегодня", купленный по дороге на службу, где рьяные газетчики расписывали перипетии очередной гангстерской войны с расстрелом машин и взрывом ремонтного цеха автосервиса. Полковника ракетных войск не впечатляло число убитых, поскольку оружие, которым он ежедневно профессионально занимался, было способно уничтожить в одни сутки всех гангстеров Москвы и Чикаго. Не остановил его внимания и тот факт, что погибшие накануне гибели встречались с тремя таджикскими авторитетами, - это позволяло газетчикам предположить связь спицынской группировки с международной наркомафией. Мало ли таджиков на свете? И откуда было знать полковнику Дудчику, что судьба, протянувшись несколькими незримыми нитями между Душанбе и Москвой, готовилась намертво замотать его в тугую и липкую паутину, где первыми жертвами оказались эти нелюбопытные ему люди.

* * *

Алексей Дудчик, в свою очередь, находился в совершенно другом настроении. Он метался по душной, комнате гостиницы в Душанбе. Время шло, а вариант все не находился. Хотя, допустим, времени-то как раз прошло совсем немного. Но холодное отношение английского атташе, проявленное им на фуршете у министра, настолько обескуражило Алексея, что он растерялся. Он пробовал уговаривать себя, что такое серьезное предприятие потребует месяцев подготовки, но ему хотелось, чтобы все произошло побыстрее. А главное, хотелось хоть какой-то определенности.

Тем большей была радость Алексея, когда, подняв трубку, он услышал английское:

- Good day, Alex.

- Добрый день, - ответил младший Дудчик, у которого сразу отлегло от души. - Чему обязан?

- Я слышал, что вы отправляетесь на заставу.

- Вас правильно информировали. Прилетела съемочная группа с ОРТ, будут делать репортаж. Мы полетим по нескольким заставам, в том числе высокогорным. Дня на три-четыре. Потом они отправятся в Узбекистан.

- У них будет свой вертолет?

- Да, организация не из бедных.

- А в их вертолете найдется место для одного англичанина и гуманитарной помощи? У меня есть лекарства для ваших пограничников, килограммов сорок - пятьдесят.

- Я думаю, телевизионщики с радостью возьмут вас с собой. Я сейчас перезвоню сначала им, а потом вам, господин Янг.

- Буду вам очень благодарен. А когда планируется вылет?

- Завтра в четыре утра.

- Всего доброго, Алексей. Жду вашего подтверждения. Да, и не забудьте вашу заявку.

"Учись, мальчишка, как дела делаются, - сказал себе Алексей. - Сбил с меня спесь, а через день-другой спокойно позвонил и предложил вариант, совершенно безопасный для себя. Попробуй спрячь группу захвата ФСБ в вертолете или на горной заставе".