Сто первый километр

– Ну что ж, в вашем понимании у меня есть молодой человек…

– И это Виктор Тимохин, – перебил ее Данилов.

– Да, – растерянно сказала Лена, – а откуда вы это знаете?

– Это письмо писали вы? – Данилов достал из кармана записку.

– Да… Но откуда оно у вас?

– Вы поссорились?

– Вроде того.

– Вы собирались о чем-то предупредить Виктора?

– А что с ним? – Голос Лены задрожал.

– Лена, отвечайте на мои вопросы.

– Хотела.

– О чем?

– О Толике этом.

– Кто такой?

– Недавно появился в нашей компании. Его Гарик привел.

– Какой Гарик?

– Остроухов.

– Его адрес?

– Телефон Д 1–52–54.

– Продолжайте.

– Этот Толик ломаный какой-то, нечистый. Мы в Серебряный Бор купаться поехали, он разделся. Ужас… Гадость какая – весь в татуировках.

– Не помните в каких?

– У него, когда он перчатки снял, надпись «Толик». На груди – голые женщины, кинжалы, звезды какие-то.

– А он всегда в перчатках?

– Да. В желтых лайковых, он их снимает только тогда, когда на гитаре играет или в ресторане. Мерзавец. Проповедовал, что в блатной компании все общее. И одежда, и деньги, и женщины. У нас еще три девочки есть, так они от него в восторге. Он и ко мне лез. Но Витя не дал. Потом Толик Гарику пистолет принес.

– Какой?

– Настоящий. Вы не думайте. Виктор с ним не дружит. Он поругался с Толиком, и тот его избил. При мне. Виктор с тех пор избегает меня.

– А с другими Толик встречается?

– Да. Гарик Остроухов и Леша Минаев вместе с Виктором учатся во Внешторге, а Алик Тарасов в университете на истфаке. А Виктор…

– Лена. Вы уж крепитесь. Не знаю, как и сказать вам. – Данилов встал, заранее налил воды в стакан.

– Витю избили опять? – крикнула Лена.

– Убили его.

Той же ночью опергруппа приехала на квартиру Тимохина. Дверь была закрыта на английский замок и поддалась удивительно легко.

Данилов вошел в квартиру и все понял. Здесь побывали грабители. Валялись на полу раскиданные вещи. Шкафы с распахнутыми дверями напоминали не столь далекие годы эвакуации, под ногами трещало разбитое стекло.

До приезда родителей Виктора никто не мог сказать, что пропало в квартире.

К утру опергруппа разыскала дачу Тимохина во Внукове. Стояла она в приличном поселке, соседи были знатные композиторы. С трудом удалось разыскать понятых. Когда вскрыли ворота, увидели «победу», стоящую прямо на участке.

В ней эксперты обнаружили бурые пятна, похожие на кровь. Такие же точно были на полу, а в гостиной ковер набух и заскоруз от крови. Нашли гильзу. Теперь не оставалось сомнений, что стреляли из спортивного мелкокалиберного пистолета Марголина.

Нашли обрезанный портьерный шнур, и синий материал, в который завернули голову убитого, разыскался. Виктора убили на даче и повезли в райцентр. Наверное, хотели свалить убийство на дикие нравы сто первого километра.

За квартирами Гарика Остроухова, Алексея Минаева и Альберта Тарасова было установлено наружное наблюдение.

Телефоны поставить на подслушку не разрешили. Папа Остроухова был академиком и четырежды лауреатом Сталинской премии. Минаев-старший оказался замминистра химического машиностроения, а Тарасов занимал ответственный пост в аппарате Президиума Верховного Совета СССР. Наверняка их телефоны прослушивало вездесущее МГБ, а они никогда не делились информацией с милицией.

В Москву Данилов вернулся поздно вечером. Он вылез из машины на Пушкинской площади и пошел пешком домой. Стояла хорошая, добрая осень. Было прохладно, но дни выдались солнечные, а вечера – тихие и ясные.

Данилов через проходной двор решил пройти в Козихинский, а потом на пруды.

Во дворе играла радиола. На асфальтовом пятачке танцевали несколько пар. Сидели на лавочке степенные обитатели дома.

– Витька! – крикнул хрипловатый мужской голос. – Кончай свою джазягу. Поставь Козина.

– Сделаем, дядя Гриша.

И заиграла радиола запрещенную мелодию.

душевно запел нынешний лагерный узник, враг народа Вадим Козин.

Данилов шел через двор, обходя танцующих, и ему было необыкновенно радостно оттого, что он снова в своем любимом городе, что слышит эту печальную музыку, идет по милым сердцу улицам.

Когда-то, так давно, что казалось, этого и не было вовсе, отца перевели в Брянск. Они прожили там четыре года, и каждый день Данилов тосковал по Москве, по своему дому на Сретенке, даже по ненавистному реальному училищу тосковал.

Ночью, в постели, он вспоминал дворы и переулки Сретенки, каток на Чистых прудах, где они катались под музыку граммофона с огромной трубой, рождественские елки на площади.

Вот и сейчас, вырвавшись в Москву из грязного райцентра, он переживал встречу с городом болезненно и остро.

Затихал за спиной голос Козина. Заканчивался Козихинский переулок.

Он не стал открывать дверь ключами, а позвонил, обнял Наташу, и они, прижавшись друг к другу, вошли в квартиру.

И остались за дверями все печали и огорчения, дома он был, дома.

Никитин

Опергруппа разместилась в 50-м отделении милиции. Их клиенты крутились в центре, и поэтому «полтинник» был самым удобным местом.

Конечно, Дурасовский переулок, где находилось областное управление милиции, не на окраине, но нужно было постоянно крутиться на Броде. Сюда ребята из наружки докладывали о всех перемещениях объектов.

В двенадцать старший группы доложил, что все трое зашли в пивбар на Пушкинской и уютно там расположились.

Никитин немедленно прибыл к месту скопления преступного контингента.

Несмотря на утреннее время, народ в баре был. Баловались пивком и водочкой веселые современники.

Официанты тащили увесистые кружки, увенчанные белой пеной, стограммовые граненые стаканчики с водкой, нарезанную рыбу и, конечно, знаменитые сосиски.

Своих Никитин заметил сразу. Они сидели в конце зала и для конспирации пили пиво.

«Век бы так работать», – подумал Никитин, жадно вдыхая приятные запахи кухни.

Никитин подошел к топтунам, сел за стол:

– Где?

– В верхнем зале.

В баре было два зала: один большой, а второй чуть поменьше. В него вели четыре ступеньки, поэтому его и звали верхним.

Официантка поставила на стол три кружки. Никитин нахально взял одну и выпил в два глотка.

– Ну, я пошел. – Он поставил кружку.

– Ну, иди.

– Если что…

– Не маленькие. Где твои опера?

– За соседним столом.

– Дай те Бог.

Никитин встал, потянулся и не торопясь, вразвалочку пошел в соседний зал.

Вошел и огляделся. Народу не было, только за одним столом сидели его клиенты. Они только что рванули по стопарю и уткнули носы в пивную пену.

Никитин подошел, отодвинул ногой тяжелое деревянное кресло и сел.

Три кружки, как по команде, стукнули донышками о стол.

– Как сегодня пиво, не горчит? – Никитин нагло оглядел троих.

– Тебе чего? – спросил черноволосый парень. – Иди отсюда.

– Ну зачем же так грубо? Девушка! – крикнул Никитин.

– Что закажете? – подошла официантка.

– Мои друзья счет просят.

– Ты чего, падло?! – К Никитину подвинулся второй парень.

– Тихо, фраера. – Колька распахнул пиджак, расстегнул ремешок оперативной кобуры. – Тихо. Уголовный розыск. Сейчас рассчитаетесь и пойдете тихонько. Как понимаете, я здесь не один. Кто дернется – пристрелю.

– Да ты знаешь, кто мы?

– Знаю, красавцы мои, знаю. Вы убийцы.

Один из сидящих, плотный, накачанный паренек, отбросив кресло, кинулся на Никитина, но, увидев ствол ТТ, сразу обмяк.

– Жить надоело, студент? Встать и к выходу.

Данилов

Рано утром ему домой позвонил Скорин и сказал, что пистолет Марголина взят в сорок девятом бандой Мишки Дремова по кличке Псих в тире ДОСОАРМ [13] в Измайлове. Данилов помнил это дело, потому что сам брал Психа на улице Второй Роты в маленьком покосившемся домике.