Тополиный пух

О том, который из Штатов, мало что известно, Макс накопал самый мизер.

Здесь этот гражданин был успешным журналистом, много печатался в разных газетах, потом словно отрезало — то ли диссидентство нарушило привычный уклад жизни, то ли жизненные изменения и проблемы толкнули его в немногочисленные ряды диссидентов. Дальше — участие в протестных акциях и, наконец, отъезд. В настоящее время имеет американское гражданство, проживает в городе Бостоне, где одно время преподавал в университете и выступал в местных газетах с разоблачительными материалами о жизни в СССР. Ныне занимается литературной работой. С журналистикой его связывает участие в работе редколлегии еженедельника «Секретная почта», где он иногда выступает со статьями об интимной жизни советской элиты времен застоя. О, кажется, совсем горячо!

И еще одна очень важная деталь. Этот человек, которого зовут Львом Зиновьевичем Липским, был, оказывается, осужден на пять лет! Причиной послужила его правозащитная деятельность, но повод был выбран самый подходящий для тех лет брежневского правления — растрата денежных средств, присвоение энных сумм, о которых осужденный, разумеется, и понятия не имел. Но такова была практика советского судопроизводства.

Эти данные Макс вытащил из какого-то интервью, которое дал Липский уже по прибытии в Штаты, в котором он утверждал, что истинной причиной его осуждения было участие в протестных акциях по поводу высылки академика Сахарова из Москвы под кагэбэшный надзор в город Горький в январе 1980 года. Вот тогда организаторов несанкционированного митинга похватали и, придумав несуществующие преступления, после коротких и закрытых судебных процессов отправили в лагеря. Откуда Липский вышел в 1985 году и постарался тут же покинуть страну.

Липский… Липский… Александр Борисович точно видел эту фамилию, но не саму по себе, а в числе других осужденных. Ладно, решил, к Этому вопросу можно будет вернуться позже.

Итак, являясь сегодня гражданином Соединенных Штатов, Лев Зиновьевич Липский имеет квартиру в Москве, на Арбате. Купил, наверное, на свои авторские гонорары, хотя книг на русском языке у него немного, чуть более десятка. Для серьезного писателя этого, конечно, мало, жить-то на что? В справке указано, что сюжеты автор черпал из своей прошлой жизни в Советском Союзе. Есть и отзывы критики, сводящиеся к единому мнению — «написано остро, занимательно и даже порой беспощадно». Ни одной, правда, книжки этого автора Турецкий не читал, хотя, кажется, что-то такое видел на книжных развалах. Пожалуй, можно будет полистать. И внимательно посмотреть, что знает этот Липский о том, как жили Хрущев, Брежнев и их соратники? Он что, вхож был в их дома? Сомнительно, но все равно почитать надо.

Пойдем дальше. Коллега Липского из Израиля. Биографии странно схожи. Журналистика, основное направление — нравственная тематика — мораль, воспитание. Видимо, на определенном этапе жизни — какой-то элемент ущербности, в дальнейшем — конфликты с властями, мытарства и отъезд. Но у этого писателя Резникова, в отличие от его коллеги, были веские доводы убраться подальше. В своих книжках он подробно описал, как его завербовал КГБ, как он был вынужден сочинять доносы на своих же коллег и знакомых. Это, конечно, не делало ему чести, но он сумел-таки в конце концов вывести своих «кураторов» на чистую воду, обнародовав их имена. Да, некая ущербность здесь просматривалась, и прежде всего в желании оправдаться, свалив собственные проблемы морально-этического плана на плечи государства, которого больше не существует.

И здесь придется сделать для себя пометку «нотабене», подумал Турецкий…

Таким вот образом он прошерстил весь списочный состав и пришел к окончательному и неутешительному для себя выводу, что, за малым исключением, к которому он лично отнес бы юриста, журналиста-международника и одного из писателей, вся остальная редколлегия ну просто изумительно напоминала личность того, кто мог бы либо сочинить сам, либо заказать пасквиль на Степанцова. В том числе и главный редактор. Поразительно, но это так!

И что ж теперь, каждого дергать? Брать за горло, допрашивать?

А кто тебе, Турецкий, позволит так бесцеремонно обращаться с людьми? Да они просто откажутся с тобой беседовать, пошлют тебя подальше, и ничто, никакие указания генерального прокурора не заставят их изменить свое решение и пойти тебе навстречу. Ты кто сейчас для них? Типичный представитель той самой, прошлой, ненавистной им номенклатуры, от которой одни из них сбежали в свободный мир, а другие быстренько записались в воинствующие демократы. Чужой ты им— Турецкий! Поэтому ищи другие каналы или подходы…

А если начать с исключения, а не с правила? А что, пожалуй, это действительно ход! И Александр Борисович, отложив в сторону бумаги, придвинул к себе телефонный аппарат. Интересно, а что у нас нынче поделывает член Московской коллегии адвокатов Игорь Александрович Ольшевский?

Увы, домашний телефон не отвечал, а по служебному в адвокатской конторе объяснили, что Ольшевский в отпуске, отдыхает в Испании и вернется не раньше июня. Сейчас май — и этим все сказано.

Ну, уж если адвокаты гуляют, то писателям, как говорится, сам Бог велел. Но Турецкий позвонил. И милый женский голос только после того, естественно, как Александр Борисович представился и объяснил, что звонит, чтобы проконсультироваться по одному узкопрофессиональному вопросу с уважаемым Семеном Аркадьевичем, благосклонно ответил, что тот в настоящий момент работает у себя на даче, в Мичуринце, это по Киевской дороге, сразу за Переделкино. И для экстренной связи с ним есть номер мобильника. Турецкий, рассыпаясь в благодарностях, записал. Подумал еще: странно, опять же по слухам, этот Семен Аркадьевич — человек малоприятный в общении, а номер его дали без всяких оговорок, просто вежливо предупредили, что он работает.

Александр Борисович взглянул на часы: половина четвертого. Говорят, что где-то в это время или чуть позже у профессиональных писателей заканчивается рабочий день за столом, и их можно отрывать для светских бесед, встреч и вечерних развлечений. И он набрал номер телефона.

Снова женский голос, но уже другой, помягче или помоложе, спросил, кто звонит. Турецкий представился и добавил, что уже успел объяснить свою нужду в разговоре с другой женщиной, в московской квартире. В трубке послышался смех, и Александр Борисович услышал крик: «Пап, это тебя!»

— Слушаю вас, — раздался тягучий, чуть гнусавый голос — ну, точно, говорят же, что он жуткий зануда!

Турецкий еще раз все подробно объяснил, добавив, что к Семену Аркадьевичу он решил обратиться за консультацией не только как к известному и уважаемому писателю, но и как к ученому, новые исторические концепции которого представляют большой общественный, да и чисто познавательный интерес. И подумал мельком: какая удача, что успел-таки как-то прочитать одну из его книжек. Не дай бог, спросит, будет хоть что ответить.

Очевидно, упоминание Турецким о научной стороне вопроса оказало благотворное влияние на зануду. Он помолчал, раздумывая, и сообщил, что готов встретиться, да вот только как со временем? Первая половина дня у него занята плотно, разве что во второй? А как срочно требуется?

Александр Борисович ответил, что готов приехать прямо сегодня, это же недалеко, а у него своя машина.

И снова у писателя, кажется, появились какие-то свои соображения. Он сказал, что готов продиктовать адрес и ждет к обеду. А вот это уже было интересно. Об обеде как раз Турецкий и не думал, так что очень было бы кстати. И через пятнадцать минут, сунув в карман копию машинописной статьи «Требуется палач», он уже мчался в сторону Ленинского проспекта и дальше, на Киевское шоссе.

2

Семен Аркадьевич, вопреки представлениям Турецкого, оказался человеком далеко не старым. Время отложило свой отпечаток на его лице, напоминающем вынутый из бочки большой и слегка помятый соленый огурец. Почему такая ассоциация? А возможно, из-за вислого носа, своей окраской определенно указывающего на гастрономические привязанности его обладателя. И с выпивкой он явно не враждовал.