Следы на воде

Юрась ничего не ответил. Этот упрек он уже слышал.

— Тебе что, деньги были нужны? — поинтересовалась Настя. — Неужели не понимал, что могут поймать? Где бы ты что продал…

— Другие находят, где продавать, вот и я нашел бы. Всего один раз, — сказал Юрась.

— Ну, ты оставь других… Ты за себя отвечай, — сердито буркнул старший Комышан.

— Мог бы мне сказать или Андрею, — кивнула Настя на мужа. — Выручили бы… Поди дома живешь, не у чужих… Зачем тебе были эти хлопоты, Юрась, эти деньги? А?

Юрась молчал.

— Я же гадалка, все знаю, — улыбнулась Настя, и ее голубые глаза потеплели. — Девушке на подарок?

Настя заметила, что при этих словах Андрей как-то особенно пристально посмотрел на брата, а Юрась, будто конь норовистый, упрямо дернул головой. В комнате вдруг словно потемнело. Насте показалось, что между братьями проскочила какая-то недобрая искра, причина которой ведома только им.

— Мне здесь некому подарки носить, — медленно произнес Юрась.

— Сколько раз ты стрелял? — вдруг тихо спросил Андрей, и в голосе его послышалось какое-то напряжение; он, казалось, боялся ответа.

— Сколько? — переспросил Юрась. — Один, когда ондатру подстрелил, другой — в воздух, когда Сирый погнался…

В памяти Юрася вновь встала злополучная ночь: темнота словно поглотила мир, лодка с выключенным мотором тихо покачивалась на воде, в камышах шла своя суетная жизнь, потом едва слышимое движение ондатры… и выстрел, который гулко разорвал тишину и на миг ослепил… И бешеный побег от Сирого, рев моторов, удары лодки о волны, бьющие в лицо брызги; еще один выстрел — и внезапно заглохший мотор, когда чуть не выбросило за борт…

Андрею же представилась несколько иная картина: ночь, темень, камыши. Юрась хотя и облазил до армии плавни, но, видно, забыл, что в них можно натолкнуться не только на вепря, но и на преступника — браконьера. Очистил чужую вершу — откуда же тот осетрик! — а может, и на ловушку чью-то набрел. В него могли выстрелить, но не попали, а он в ответ пальнул…

Убить не хотел, выстрелил просто со страха, но слепая пуля нашла свою жертву — Петра Чайкуна. За выстрелом Юрась мог и не услышать, как тот упал в воду…

Подумал, какие страшные схватки иногда происходят в плавнях, особенно по весне, когда идет рыба. Три года тому назад исчез милиционер Тимченко. Труп случайно нашли через много месяцев водолазы; собственно, не труп — обглоданный раками да рыбами скелет. Браконьеры обмотали беднягу сетью, наложили камней и бросили в залив, поэтому и не всплыл… А еще раньше бесследно исчезли в плавнях два молодых рыбинспектора — будто их и не было на свете. Вода все скрыла. В прошлом году в этом глухом закоулке на острове произошла целая битва: одни браконьеры пытались ограбить других…

— А третий и четвертый раз в кого стрелял? — уверенно спросил Андрей Степанович.

— Я стрелял два раза, — стоял на своем Юрась.

У него перед глазами были две ночи. И более четкой была та — под окном Лизиной комнаты, — которая, казалось, перевернула его жизнь.

— Меня, брат, не проведешь, — сказал старший Комышан, — использовано четыре патрона… Да ты не бойся, — добавил он, заметив, что Юрась побледнел. — Мы с Настей тебя не выдадим… Думаем, как помочь.

Андрей не мог и допустить, что Юрась побледнел не от страха, а от вспыхнувшей в нем ненависти. После той ночи Юрась старался избегать брата и не разговаривать с ним. И сейчас ему было противно видеть разобранную постель и брата с обнаженной волосатой грудью.

— А я не прошу помогать! — сердито бросил он. — Не ел чеснока и не воняю…

— Не горячись! — оборвал его Андрей. — Когда посадят, запоешь по-другому.

— Ну вот, сразу в тюрьму! — вмешалась Настя, увидев, что у братьев уже искры сыплются из глаз.

— А чего же, — резко махнул рукой Андрей. — Проще простого: из ружья сделано четыре выстрела, стрелял один человек — Юрась Комышан. Пуля угодила в гражданина Петра Чайкуна. Все ясно… Слушай, братик, это может быть просто несчастным случаем, как иногда бывает на охоте. Представляешь, ночь, темно. Ты пальнул в ондатру, а пуля попала в Чайкуна, который притаился в камышах…

— Второй раз я стрелял вверх.

— А третий и четвертый?

— Да отцепись ты со своим третьим и четвертым. Говорю, стрелял два раза!

— Слышали и другие выстрелы, — словно обдумывая что-то, сказал Андрей. — Еще Сирый бахнул из пистолета. А когда он забрал мое ружье, случаем, не стрелял из него?

— Нет, он положил его к себе в лодку и потащил меня в Лиманское…

— А не заметил, потом он пошел на воду без ружья?

— Я за ним не следил, но когда написал протокол, ружье поставил в угол, а сам снова помчался на дежурство.

— Плохи твои дела, Юрась, — покачал головой старший Комышан.

— Да ну тебя! — вскипел Юрась. Он хотел еще что-то бросить, но, глянув на Настю, сдержался. — Если у вас все, я пойду. Убийством пусть милиция занимается. Я никого не убивал и ничего не боюсь. — Он крутнулся по комнате, словно искал чего-то, но, так и не найдя, выскочил вон.

Андрей проводил его долгим тяжелым взглядом.

14

В своих рассуждениях Коваль всегда шел от общего, начинал с осмотра места происшествия и выяснения связей, существовавших между жертвой и преступником или между ними и окружением. Это давало возможность представить движущие силы событий, настоящие мотивы преступления.

Картина, возникшая в воображении Коваля, пока была еще иллюзорной. Чтобы стать доказательными, предположения должны были обрасти проверенными фактами. Только подтвержденная находками, внимательно проанализированными деталями, общая картина становилась определенной и достоверной.

После того как майор Келеберда рассказал о следах пальцев рыбинспекторов на ружье, из которого был убит Петр Чайкун, Коваль решил, что преступника следует искать не в Белозерке, а среди тех, кто живет в Лиманском и бывает в плавнях. Ему захотелось познакомиться с работой рыбинспекторов. Обычно человек наиболее полно проявляется именно в профессиональной деятельности. Дмитрий Иванович еще не сделал определенного вывода и потому не отбрасывал ни одной версии, не отказывался ни от одной детали или доказательства, найденных Келебердой. Все возможно в этом мире, рассуждал Коваль в самом начале розыска, когда у него еще не сложилось определенное мнение.

Но как ему поехать с Козаком-Сирым и Комышаном в плавни? Попросить, чтобы Келеберда договорился? Это вызовет подозрение, а ему в любом случае хотелось оставаться дачником, почетным киевским гостем у своих сельских друзей.

Самому поддобриться к инспекторам? Но ведь они не имеют права брать постороннего человека на дежурство, где по ночам, бывает, идет настоящий бой с преступником, порой даже кровавый.

И тогда Коваль задумал проявить инициативу и присоединиться к Андрею Комышану, когда тот будет патрулировать на берегу, возле села, рядом с которым, как ему уже рассказывали, браконьеры частенько ночью тащат рыбу. А завоюет у инспектора авторитет, можно будет попроситься и на воду.

Не прошло и двух дней, как замысел Дмитрия Ивановича удался. Коваль зашел на инспекторский пост в тот момент, когда Комышан приказывал Нюрке, чтобы вечером была у причала: есть сигнал, он пойдет на браконьеров с берега.

— Андрей Степанович, вы с дружинниками пойдете? — спросил Коваль.

— Да, — отозвался Комышан, — один не управлюсь. Козак-Сирый сегодня в плавнях, возьму хлопцев.

— А меня возьмете?

— Вас? — удивился Комышан, оглядывая Коваля, словно впервые видел его. Еще не старый, крепкого сложения, Дмитрий Иванович производил впечатление сильного человека.

— Но ведь… — начал было инспектор, но Коваль не дал ему договорить.

— Я когда-то был дружинником, ходил вечерами по улицам, задерживал хулиганов.

— Наши хулиганы пострашнее, — сказал Комышан. — Но если так уж хочется глянуть со стороны… — Он на миг задумался, что-то прикидывая в уме. — Ладно. Подозрения вы ни у кого не вызовете, если и увидят… Приходите на третий километр от Лиманского, вверх по течению, там правый берег очень крутой, но есть дорога к воде. Когда стемнеет, я вас найду…