Книга тайн

Гость улыбнулся.

— Эней.

Это имя было как палка, взбаламутившая прошлое. В иле заклубились воспоминания: солнечный свет, проникающий сквозь окно класса, монах в сером капюшоне, древняя книга рассказов.

— Multum ille et terris iactatus et alto. Долго его по морям и далеким землям бросала воля богов. [9]

На лице Энея появилось удивленное выражение. Он посмотрел на золотодобытчика, потом рассмеялся странным смехом.

— Какой же ты необычный человек. Ты ходишь по лесу, как фавн или дикарь. Ты плаваешь, словно русалка, и спасаешь путников от их судьбы, а потом цитируешь Вергилия. Скажи мне, как тебя зовут.

Золотодобытчик посмотрел на него смущенно, чуть ли не испуганно. За прошедшие годы было столько имен — имен, которыми его называли в гневе, с насмешкой, в неведении и страхе. Имена, которые давались, но которыми он никогда не владел. Но прежде всех было одно.

— Иоганн, — сказал я.

Эней на ту ночь оставался в моей хижине. Для человека, едва спасшегося от гибели, он выглядел на удивление бодрым. К вечеру он был уже в состоянии ходить, опираясь на палку, которую я вырезал из ивы. С наступлением сумерек он сопроводил меня к тому месту, где оставил свою лошадь, а когда пришла ночь, развел костер, и мы с ним выпили бутылку вина, что была в его седельном мешке. Еще он дал мне паломническое зеркало — посеребренный кусок стекла, вставленный в литую металлическую раму.

— Оно из Ахена, — сказал он. — Оно впитало священное сияние святынь, что хранятся там в соборе. Возьми его. Может быть, придет час и оно выручит тебя — ведь ты спас меня.

Эней любил поговорить и радовался компании. Слова лились из него, как вода из источника, энергия в нем кипела. Он очень заинтересовался мной, хотя я и избегал его вопросов. Когда он спросил, откуда я родом, я просто показал на реку; когда он попытался узнать, почему я стал добывать свои жалкие средства к существованию из рейнского ила, я бросил еще одно полено в костер и ничего не ответил. Много чего произошло за последние десять лет, но только в том смысле, в каком происходит с человеком, который падает в колодец и многократно ударяется о стены. И хотя каждый из этих ударов мучителен, впоследствии бедняга помнит лишь падение на дно.

А вот Эней рассказал мне о себе. Он был на пять лет моложе меня, хотя кто-нибудь, посмотрев на мое лицо, сказал бы, что эта разница составляет лет двадцать. Он родился в Италии, в деревне неподалеку от Сиены. Его отец был крестьянином с небольшим достатком, и Эней отказался от труда на земле в пользу университетского образования.

Он подался вперед, лицо его светилось в отблесках пламени.

— Ты никогда не думал, что Господь создал тебя с какой-то целью? А я вот думал. Я знал, что предназначен для чего-то более возвышенного, чем пастбища моего отца. Я изучал все, что мог. Когда чума выгнала из Сиены ученых, они не смогли унести с собой все книги. Я купил их за гроши и научился всему, чему эти книги могли научить, а потом, когда чума ушла, продал, выручив в пять раз больше, чем заплатил. Воистину, нет ничего прибыльнее, чем знание. — Он усмехнулся собственной шутке. Потом задумался на секунду. — Или, может быть, «ничто не дает такой прибыли, как ученость»? Как лучше?

Я пожал плечами. Я мог только лишь поморщиться, сравнивая нас: наследник патриция копается в реке, как свинья, и крестьянский сын, который сумел выбиться в люди. Но он не дошел до этой части истории.

— Поначалу я хотел стать доктором. Или, может быть, юристом. Я всегда умел неплохо излагать свои мысли. — Он был начисто лишен скромности, но при этом говорил с такой откровенностью, что его речи не казались хвастовством. — Я много чего пробовал, но ничто меня не устраивало. И вот год назад через нашу деревню проходил один человек. Кардинал на пути в Базель.

Он прищурился, глядя на меня и явно ожидая какой-то реакции, узнавания.

— Тебе известно, что сейчас в Базеле проходит большой собор, [10]на котором обсуждаются неправедные деяния церкви?

Если я даже и знал об этом, то начисто забыл.

— Я поступил на службу к кардиналу и поехал с ним.

— Но ты не священник? — спросил я.

Он не был похож на священника. Найдя своего коня, он первым делом залез в седельный мешок и надел чистую рубаху и штаны. Даже чуть не утонув в реке, он сумел каким-то образом сохранить свои мягкие кожаные сапоги, верхушка которых была на модный манер загнута, что позволяло видеть не только зеленую шелковую подкладку, но и его икры.

Он рассмеялся.

— Для каких бы дел ни предназначал меня Господь, я не думаю, что это священничество. Я слишком люблю мирское. Нет… я отвлекся. Я поступил на службу к кардиналу в качестве секретаря, и он привез меня в Базель. Скоро я узнал, что его богатство хранится на небесах, — денег, чтобы заплатить мне, у него не было. Я ушел от него, но нашел другого. — Он подмигнул мне. — Это оказалось нетрудно. Во время собора дел невпроворот, и любой, умеющий написать свое имя, мог наверняка найти там работу.

Он подпер подбородок рукой и уставился в огонь — карикатура на размышление.

— Тебе нужно ехать со мной.

Я, конечно, отказался. Но Эней был прав — он умел находить убедительные слова. Он проспорил со мной всю ночь, пока костер не догорел и не начали петь птицы. Отказать ему было невозможно.

На следующее утро я оставил мою хижину и направился в Базель.

XV

Нью-Йорк

Колючий ветер ударил в лицо Нику, когда он вышел из лифта на балкон. Воспоминания вчерашнего вечера нахлынули на него: бак с водой, искусственная трава и ужас перед неминуемой смертью. Здесь все было иначе: белая плитка на полу и стеклянный бокс кафе, сейчас закрытого на зиму; огромный паук из крученого металла, размером больше Ника. За перилами виднелись безжизненные деревья Центрального парка — настоящий мертвый лес. За ветвями просматривался пруд. Это напомнило ему стихотворение из школьной программы.

Эмили Сазерленд ждала его, сидя на металлической скамье. Было что-то старомодное в этой его новой знакомой. Нет, она не походила на специализирующихся в медиевистике студенток, которых он знал в годы учебы в колледже, с их прерафаэлитскими кудряшками и платьями в цветочек, но при этом поражала истинным изяществом, свойственным женщинам середины двадцатого века. На ней была облегающая черная юбка чуть выше колена и красная куртка с высоким воротником. Ее блестящие черные волосы были связаны на затылке красной ленточкой, а руки целомудренно лежали на коленях. Она казалась потерянной.

Он сел рядом с ней. Почувствовал под собой холод стальной скамейки.

— Извините, опоздал.

— Я не была уверена, придете ли вы.

«А я почти и не пришел». После того как Ройс отпустил его, он почти два часа бесцельно бродил по городу. Одна только мысль о необходимости говорить с кем-то вызывала у него тошноту. Что можно сказать, если твой мир развалился на части? Люди, мимо которых он проходил на улице (продавцы хотдогов, регулировщики движения, туристы, вываливавшиеся из универмага «Мейси»), не имели к нему никакого отношения. Он среди них был призраком. Но в конечном счете потрясение и жалость к самому себе понемногу прошли. Если он замкнется в своей раковине, то сойдет с ума: нужно что-то делать, действовать. И поэтому он пошел на встречу с Эмили.

— Значит, вы нашли что-то?

Эмили вытащила из сумочки книгу и раскрыла ее у себя на коленях. Внутри была сложенная распечатка, которую дал ей Ник. Книга вроде бы была на немецком.

— «Старейшие сохранившиеся немецкие игральные карты», — прочел Ник заглавие наверху страницы.