Опасное хобби

Желая отомстить мужу, она вызвала такой ураган, что сама невольно оказалась в его эпицентре. Какой страшный любовник! Да, конечно, эта продукция разовая, не для каждого дня. Димка, разумеется, мастер, но перед Ашотом — он холодный и расчетливый котенок. И что бы теперь ни случилось, чем бы ни закончилась эта дурацкая история, он Ларису не получит больше никогда. Вот уж это она сегодня поняла твердо.

Но она могла гордиться и собой: кто еще сумеет выдержать подобный натиск! Она смогла.

В самый разгар завтрака, жадного и безмолвного, послышался шум автомобильного мотора. Ашот вмиг напрягся, прислушиваясь, затем, словно подброшенный невидимой пружиной, ринулся поспешно одеваться. Застегивая джинсы, выразительно посмотрел на Ларису и выбежал за дверь.

Она подумала и решила, что, видимо, будет не совсем удобно разговаривать с приехавшим, кем бы он ни был, в таком, мягко выражаясь, фривольном виде, и тоже принялась одеваться.

За дверью раздались громкие и, судя по тональности, злые голоса. Говорили по-армянски. Точнее, кричали друг на друга. Этот непонятный языковой базар длился довольно долго. Наконец дверь в комнату отворилась, и вошел бородатый армянин, который был так безупречно вежлив с ней в первый раз и казался немного старше Ашота.

Не здороваясь, он мрачно, исподлобья оглядел сидящую на диване женщину от пяток до макушки и обратно и, не оборачиваясь, что-то резко и сердито бросил Ашоту, который стоял за его спиной с виновато опущенной головой. Тот не ответил. Старший повторил, но уже более грозным голосом. Ашот, словно раздумывая, покачал головой из стороны в сторону, но потом тоже что-то буркнул и стремительно вышел за дверь.

— Я был о вас, Лариса Георгиевна, лучшего мнения, — сказал наконец бородатый.

— А кто вы такой и какое вообще имеете ко мне отношение? — искренне удивилась она. — Вы мне кто? Сват, брат, жених, муж? Вы самый обыкновенный бандит, и не больше, вот и занимайтесь своим вонючим делом, поскольку ничего другого не умеете. А в мое не лезьте. Поймите наконец, мне глубоко наплевать на то, что вы обо мне думаете.

— Хорошо, — подозрительно охотно и сразу согласился он. — Мы потом поговорим об этом…

— Я вообще не собираюсь с вами ни о чем разговаривать.

— Согласен, — рукой показал он. — А сейчас я дам вам телефонную трубку, вы позвоните отцу и скажете, что с вами все в порядке. Он так хочет. Зачем усложнять жизнь старому человеку.

— Раньше надо было думать, тоже мне, мыслители хреновы…

Бородатый, не отвечая, вынул из кармана куртки трубку радиотелефона, выдвинул антенну и передал Ларисе. Она уже видела подобные штуки и даже однажды звонила по такому телефону из машины одного деятеля, впрочем, это совсем не важно. Поэтому ей не составило труда соединиться с отцом. Услышав длинный гудок, Лариса Георгиевна посмотрела на бородатого и резко спросила:

— О чем я могу говорить с отцом и чего не должна, ну?

Парень даже вздрогнул от ее вызывающего тона, но только пожал плечами.

— Говорите что хотите. Его интересует ваше самочувствие. Не обижают ли вас. Вот и скажите, что с вами обращаются хорошо… Даже слишком… — И закончил фразу по-армянски.

— А вам-то откуда известно, что слишком? — с откровенной насмешкой спросила она.

— Нэ надо волновать зря старого человека, — нахмурившись, назидательно заметил бородатый.

— Алло! Папа? Это я, — зачастила Лариса, услыхав характерное отцовское откашливание.

— Ларочка, Дорогая, я так за тебя волнуюсь! — суховатым и совсем не любвеобильным голосом заговорил Константиниди. — Эти негодяи, надеюсь, ничего с тобой не сотворили?

Ну папаша! Даже в такой ситуации не может удержаться от хотя бы легкого, но все-таки укола. И ведь любит дочь, знала это Лариса, но все равно постоянно брюзжит, и непонятно, чего ему надо. И так уж все имеет, чего желал. Но, видно, мало. Никак не успокоится. И другим не дает жить по их собственной воле — всех поучает, всех наставляет… Но решила обойтись без резкости.

— Можешь не волноваться, ты ж меня знаешь! — успокоила она отца. — А эти уголовники, ты представляешь, с первого взгляда действительно напоминают вполне приличных людей.

Она с удовольствием услышала, как недовольно крякнул бородатый: ишь ты, какие мы тут гордые собрались, одни сплошные Робин Гуды!..

— Они потребовали, доча, за твое освобождение миллион долларов. Это, конечно, очень много, — рассуждал, как о чем-то постороннем, отец, ну, к примеру, как о покупке козы, потому что, говоря о своих картинах, он не позволял себе подобного торгашеского тона. — Но ведь ты же моя единственная наследница… — Вспомнил наконец! — Словом, я сказал им, что согласен. Они нас с тобой сейчас наверняка слушают, поэтому больше говорить не буду. Я постараюсь еще сегодня достать необходимые деньги, ты меня понимаешь? А завтра передам им. Так что ты, доча, потерпи уж до завтра, а?

— Придется терпеть… Что ж поделаешь, коли так влипли…

— Мы давно уже влипли, к твоему сведению, — сердито бросил отец. — Надеюсь, понимаешь, о чем и о ком я говорю?

— Понимаю, папа. Кстати, замечу, у меня сложилось аналогичное впечатление. Похоже, ты был прав, а я, как всегда, дура.

— Вот-вот! — закричал он тонко. — Это все его, этого негодяя, проделки! Ну и накажу я его, однако… Так накажу, как он даже и не подозревает! На всю его поганую жизнь накажу! — Старик тяжело задышал. И после паузы добавил: — А ты потерпи. И не позволяй им… ну… А, черт! О чем я тебе говорю!

— А где же ты денег-то столько возьмешь? — посочувствовала Лариса.

— Найду уж… — вздохнул он. — Ты только не забывай о том, что мы с тобой решили. У меня все готово. За тобой, доча, дело.

— Слушай, папа, — неожиданно развеселилась Лариса. — А не лучше ли нам послать их всех подальше? Ну что они сделают — убьют меня, что ли? Чушь. Они же все трусы — эти армяшки. Правда, давай пошлем их, а? И будь что будет!

Провокация ей удалась. Потому что если бы ей разрешили и дальше обсуждать эту тему, значит, намерения у похитителей были действительно серьезными и они от своего не отступят. А если — наоборот, хо, скорее всего, они и сами еще не решили, что же делать потом. Поймали за хвост тигра, а что дальше — неизвестно: удержать — невозможно, а отпустить — страшно. Следовательно, история с похищением — самая обычная, плохо разыгранная туфта.

Но бородатый ринулся к ней, грубо вырвал трубку и, резко отстранив Ларису рукой, заговорил сам:

— Уважаемый Георгий Георгиевич, вы убедились, как я лично вам обещал, что Лариса Георгиевна жива и здорова и чувствует себя даже лучше, чем я ожидал. Настроение такое — воинственное. Но это пока нэ опасно для нее. Я говорю: пока. Потому что если вы передумаете и станете слушать вашу дочь, тогда ей может быть плохо. Очень даже плохо. Она просто еще нэ знает, что, когда человека берут для выкупа, его содержат нэ в особняках со всеми удобствами, а в холодном погребе и в наручниках. Это чтобы он стал мягче и сговорчивей. А тело из свежего и белого становится зеленым и дряблым, как жаба. Это для вас и для нее мы сделали такое исключение, но теперь думаю, напрасно. Значит, я повторяю наши условия. Деньги завтра — да? — должен привезти к нам ее муж. Ваш зять, так?

— Но простите! — возмутился Константиниди. — Каким образом я смогу выполнить эти ваши, извините, совершенно идиотские условия, если я не далее получаса назад прогнал этого наглого болвана вон из дома и не велел ему больше здесь появляться! Вы что же, прикажете мне его по всей Москве искать? А сколько на это уйдет драгоценного времени? Об этом лучше подумайте!

— Мы уже подумали, уважаемый, — твердо и безапелляционно заявил бородатый, — Поэтому повторяю: условий менять нэ будем. Ваши трудности — это только ваши трудности. Ни с кем другим вести разговор нэ будем!

Он все время подчеркивал это свое кавказское «нэ» и теперь, нажав кнопку отключения связи, ударом ладони убрал антенну и сунул трубку в карман.

То ли слышимость была отменной, то ли голоса слишком громкими, но Лариса слышала буквально каждое слово отца, хотя стояла даже не рядом. Значит, окончательно решил родитель за нее ее же судьбу! Ну-ну… Димка, очевидно, законченная сволочь. Холодная и расчетливая. Не могла Лариса забыть его вчерашнего взгляда. Или уже и не хотела забывать?.. Что ж, возможно, отец и прав. Рвать надо один раз и навсегда. Чтоб потом не вспоминать и не жалеть…