Вынужденное признание

Ольга медленно обернулась, выпустила в сторону Данилова струю дыма и посмотрела на него таким взглядом, словно он только что голыми руками задушил ее мать.

— Где ты был? — четко и раздельно спросила Ольга.

Данилов поморщился:

— Опять эти дурацкие допросы. Ты же прекрасно знаешь, что я был на работе.

— Я тебе звонила.

— И что?

— Тебя нигде не было.

— Ничего удивительного. Меня сложно застать на одном месте.

— А мобильник? Почему ты отключил мобильник?

Данилов посмотрел на карман своего пиджака и смущенно кашлянул:

— Что ты, зая. Просто я его не слышал. Должно быть, батарейки подсели.

Ольга поставила стакан на пол, быстро поднялась с кресла и подошла к Егору Осиповичу вплотную. Глядя ему прямо в глаза, она опустила руку в его правый карман и вытащила оттуда телефон. Затем, не произнося ни слова, развернула телефон дисплеем от себя и поднесла его к лицу Данилова.

— Вот черт, — сказал Егор Осипович, опуская глаза и простодушно улыбаясь. — Видать, нечаянно нажал на блокировку. А я-то думаю: почему мне никто не звонит? Неужели кредиторы забыли о моем существовании?

Он попробовал рассмеяться, но, наткнувшись на по-змеиному холодный взгляд жены, замолчал.

— Ты опять был у нее, — все так же медленно и четко произнесла Ольга.

— Чепуха.

Егор Осипович отвернулся от жены, подошел к журнальному столику, взял с него бутылку мартини и, запрокинув голову, большими глотками влил четверть содержимого бутылки себе в рот.

Ольга молча смотрела, как в такт глоткам двигается его кадык.

— Ты опять был у нее, — вновь повторила она.

Данилов поставил бутылку на столик, вытер рот салфеткой, подошел к Ольге и обнял ее за плечи:

— Зая, ну ты же знаешь, что я не могу иначе. Все-таки там мой сын. И он болен. В какую свинью я превращусь, если забуду о его существовании?

— Чем он болен?

— Ты же знаешь — бронхитом.

— Врешь. — Ольга нахмурилась: — Я звонила его врачу. Твой сын здоров.

— Да, здоров… Теоретически. Но на самом деле он все еще очень слаб. — Егор Осипович хищно осклабился: — Черт бы тебя побрал, могу я принести родному сыну немного фруктов?

Данилов плюхнулся в кресло и взгромоздил ноги на журнальный столик.

Когда несколько недель назад Егор Осипович узнал, что у мента Богачева есть больной сын, он почувствовал приступ щемящей тоски. Он в тот день как раз прикидывал возможные кандидатуры для выполнения «задания», внимательно просматривая личные дела, стопкой лежащие у него на столе. Если до этого мгновения майор милиции Богачев был для него совершенно чужим человеком, на жизнь которого Данилову было, в общем-то, плевать, то теперь он почувствовал к этому менту… что-то родственное.

Это было странное чувство. С одной стороны, профессиональная радость от того, что кандидат наконец-то определился. С другой — неприятный осадок в душе, словно подполковник предавал какую-то общую идею, которая прочно связывала их, как двух заговорщиков. «Не идея, а общая беда», — подумал тогда Данилов…

Резкий голос жены вывел подполковника из задумчивости.

— Брось юлить, Данилов! Смотреть на тебя противно!

— Да? — Подполковник холодно улыбнулся: — А ты не смотри. Иди лучше загляни в свою бутылку. Там как раз осталось немного пойла. Может, сможешь утопить в нем свое горе.

Ольга усмехнулась, медленно покачала головой и тихо произнесла:

— Боже мой, какой же ты подлец! — Затем резко развернулась и вышла из комнаты.

Данилов медленно поднялся с кресла, постоял посреди комнаты, широко расставив ноги и глядя в пол, потом повернулся и направился за женой.

Дверь, ведущая в спальню, была закрыта на замок.

— Оля, дорогая, — сказал Егор Осипович мягким голосом, — ну что ты в самом деле? Ну заболел у человека сын, ну зашел он его навестить — ну что в этом особенного?

— Ложь, — послышался из-за двери хрипловатый, дрожащий от слез голос Ольги. — Ты зашел, чтобы повидаться с ней. Ты ее по-прежнему любишь.

— Черт, да о чем ты говоришь! Я люблю только тебя. А с этой женщиной меня давно уже ничего не связывает. — Егор Осипович задумчиво почесал пальцем переносицу и добавил: — Кроме сына.

— Если ты хочешь развестись — так и скажи, — раздался из-за двери приглушенный голос жены. — И не будем портить друг другу нервы.

— Что за чушь? Зачем мне с тобой разводиться? Открой. Мне… нужно тебе что-то показать.

— Показать? Что показать? Фотографию твоей бывшей жены? Ту самую, которую ты таскаешь в своем портмоне?

— Но, дорогая, там ведь не только она! Там еще и сын!

— Ты всегда умел находить предлоги. Ладно, черт с тобой. Люби кого хочешь. Мне до этого нет никакого дела.

Щелкнул замок, и дверь открылась. Ольга хотела пройти мимо Егора Осиповича, но он поймал ее за локоть.

— Пусти! — потребовала Ольга.

Данилов покачал головой:

— Нет.

— Пусти! Я забыла сигареты!

— Нет, зая. Ты забыла меня поцеловать. Ну иди сюда. — Он привлек жену к себе и нежно поцеловал ее в лоб. Затем поднял руку и подцепил пальцем повисшую у нее на реснице слезинку. — Ну хватит дуться, любовь моя. Больше это не повторится.

Он хотел поцеловать жену, но в этот момент зазвонил телефон, и Ольга, вздрогнув, отпрянула от него.

— Извини, я сейчас, — сказал Данилов, отпустил Ольгу и быстрым шагом приблизился к столику, на котором стоял телефон. Снял трубку. — Слушаю.

— Егор Осипович, — прошипела трубка негромким, сиплым голосом, — здравствуйте. Ну как ваши дела?

Подполковник поморщился, словно съел что-то горькое, и сказал:

— Нормально.

— Нам нужно поговорить, — вновь прошипела трубка.

Данилов посмотрел на Ольгу. Она не сводила с него напряженного, внимательного взгляда.

— Когда?

— Прямо сейчас.

Ольга нахмурилась, догадавшись, о чем вдет речь, и Данилов понял, что сегодня вечером ему ничего не светит. Ни вечером, ни ночью. Он досадливо поморщился.

— Может, через час? — спросил Данилов.

— Лучше прямо сейчас, — настаивала трубка. — Я вас жду.

— Где?

— В двух кварталах от вашего дома, в летнем кафе «Парус». Знаете, где это?

— Да— Я — за крайним столиком. Впрочем, народу здесь немного, вы меня сразу увидите.

— Хорошо.

Данилов положил трубку на рычаг телефона. Ольга поднялась с дивана.

— Работа? — с язвительной усмешкой спросила она.

Данилов виновато улыбнулся:

— Да, зая. Ты ведь знаешь, что я лицо подневольное.

— Что ж, иди. Но запомни: если ты не вернешься к двенадцати часам, я завтра же перееду к маме.

Данилов не стал возражать. Это было бесполезно. Завтра утром Ольга остынет, а сейчас… Он проследил взглядом за женой, которая направилась в спальню, и нахмурился.

Проблемы? Он сказал — проблемы? Что бы это значило? И к чему такая спешка? Данилов вдруг подумал о Рите. Рита была проблемой, которую он до сих пор не решил. Но он был спокоен за девчонку. Рита была чертовски проницательна и хладнокровна, она наверняка поняла, что смерть ее мужа не случайна. Утром Егор Осипович позвонил ей и сказал всего несколько слов: «К тебе придут. Но ты ничего не знаешь. Ясно?» «Ясно», — ответила Рита. Голос у нее был спокойный и ровный, никаких волнений и переживаний. «Железная женщина, — подумал Данилов. — Железная женщина с железной хваткой». Он понимал, что теперь Рита попытается повернуть ситуацию в свою сторону — возможно, даже решит его шантажировать, но с этой проблемой он как-нибудь справится.

Данилов вышел в прихожую, обулся и надел черную кожаную куртку. Немного подумав, открыл дверцу антресолей, достал оттуда небольшой деревянный ящичек и поставил его на тумбочку. Затем щелкнул замочками, откинул крышку и извлек из ящичка черный автоматический пистолет. Это был легкий пятнадцатизарядный «глок», подаренный ему иностранными друзьями два года назад за успешно выполненную совместную операцию.

Проверив магазин, подполковник сунул «глок» за пояс, а деревянный ящик убрал обратно на антресоли.