Последняя воля Нобеля

Потом на третьем этаже взорвалась детонационная граната, экран заполнила ослепительно-белая вспышка. Вскоре снова появилось изображение. В окнах замелькали какие-то тени; камера заметно дрожала. У двери дома с визгом тормозили полицейские автомобили. Оттуда выскочили полицейские в бронежилетах с автоматами и бросились в дом.

В комнату вошел Калле, сел рядом с матерью и прижался к ней.

— Что они делают, мамочка? — спросил мальчик, видя, с каким вниманием Анника смотрит на экран.

— Полиция арестовала семью, чтобы задать ей несколько вопросов, — ответила Анника.

— Это опасная семья, мамочка?

Анника вздохнула:

— Не знаю, маленький, но не думаю. Во всяком случае, девочки, наверное, не опасны. А как ты думаешь? Посмотри на них.

Две полуодетые девочки-подростки в наручниках были препровождены в две машины.

Мальчик покачал головой:

— Я думаю, что им очень страшно.

Зазвонил телефон, и Калле воспринял это как сигнал к бегству.

Звонила Берит.

— Ты слышала, что произошло в Бандхагене? — спросила она.

— Это событие сейчас показывают по телевизору, — ответила Анника. — Какая здесь связь с убийствами на нобелевском банкете, о которой говорят полицейские?

— За этим я тебе и звоню, — сказала Берит. — Ты ничего не слышала?

— Я? — от души удивилась Анника. — Я только что проснулась. Что говорят в полиции?

— Говорят об агентурных данных.

— О нет, — простонала Анника. — Кто-то надавил на них и потребовал немедленных результатов.

— Может быть, — сказала Берит, — но только арестованная мать семейства поразительно схожа с тем фотороботом, который был составлен с твоим участием. Съемка невысокого качества, но, может быть, ты рассмотрела ее лицо?

Анника собралась было ответить, но передумала.

Что она может сказать? Что она может говорить, а что нет?

— Фоторобот был опубликован в открытой печати, и видно, что эта женщина нисколько не похожа на убийцу, — осторожно сказала она. — Кроме того, я не уверена, что могу что-то говорить.

Берит тихо вздохнула.

— Да, дело действительно запутанное, — сказала она. — Я понимаю, что ты в безвыходной ситуации, но это делает затруднительным и наше положение. Мы вынуждены ходить вокруг тебя на цыпочках, чтобы узнать вещи, которые тебе уже известны.

— Слушай, — сказала Анника, выпрямившись. — На самом деле я ничего не знаю, кроме того, что какая-то женщина наступила мне на ногу, когда я танцевала в Золотом зале. Полиция ничего не сообщила мне о том, что произошло в Бандхагене или в Берлине. Я не имею ни малейшего представления о том, что у них на уме. Тот факт, что я оказалась на месте преступления, не может помешать мне работать над собственной версией.

Было слышно, как Берит зашуршала чем-то на противоположном конце провода.

— Понимаю, — тихо сказала она. — Но я думаю, что ты можешь спокойно отдохнуть в выходные. Патрик работает с полицией, а я делаю все остальное. Мы увидим тебя в понедельник?

Некоторое время на линии вибрировало напряженное молчание.

— Конечно, — ответила Анника.

Она положила трубку, чувствуя в душе невыразимую пустоту.

Когда ей в последний раз звонили, чтобы сказать, что она может не работать?

— Кто это был? — спросил Томас от двери, вытирая полотенцем свежевыбритый подбородок.

— Берит из газеты. Она…

Томас уронил полотенце на пол.

— Как все это знакомо! — в сердцах воскликнул Томас. — Только потому, что мы договорились поехать к моим родителям на грог, ты говоришь, что тебе надо работать. Я знал, что так и будет!

— На. самом деле так не будет, — сказала Анника, вставая.

Она подняла с пола полотенце и протянула его мужу, заметив на ткани кровь. Томас порезался, пока брился. Он отвернулся, не взяв полотенце, и Анника молча смотрела на его широкие плечи, когда он снова исчез в ванной. В душе всколыхнулись самые противоречивые чувства. Как ей хотелось до него достучаться. Как ненавидела она его самодовольство. Как отвратительна была ей мысль о той интрижке, которая была у него с той блондинкой из областного совета, шлюшкой Софией Гренборг.

Да, у них был роман, но Анника положила ему конец.

«Это осталось позади, — подумала она. — Теперь у нас снова все хорошо».

Вечеринка у родителей мужа в Ваксхольме прошла натужно, как Анника и опасалась. Загородный дом, построенный на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, был полон радостных и восторженных провинциалов в пиджаках и начищенных до блеска ботинках. Анника шла по дому, держа за руки обоих детей. Дети были тщательно одеты, причесаны и послушны. В каждом дверном проеме толпились люди, мешая проходу. Анника почувствовала, как под грудью у нее выступил пот. Вспотели и детские ладошки. Скоро они станут такими скользкими, что их станет невозможно удержать.

Большинство гостей были членами местной деловой ассоциации, в совете которой отец Томаса состоял уже без малого тридцать лет. Разговоры крутились вокруг туристов: сколько их и как привлечь больше. Люди рассуждали о бизнесе, который оживает только в летние месяцы, когда появляются клиенты, которые в остальное время пользуются услугами фирм, работающих круглый год. Говорили о рождественском базаре, который начнет работать со следующей недели.

Только в одном месте говорили о последних событиях.

— Хорошо, что полиция захватила этих нобелевских террористов, — говорила пожилая дама с крашенными синькой волосами своей знакомой — седой даме.

Анника, не останавливаясь, прошла мимо, стараясь найти что-нибудь съестное для детей.

— Вы представляете: «Аль-Каида» в Стокгольме! — вещал какой-то мужчина. — Кто знает, не появятся ли они и у нас в Ваксхольме?

Анника прошла дальше, таща детей на кухню.

— Да, но должен сказать, что эти нобелевские банкеты сильно приукрашены. Еда всегда успевает остыть, прежде чем до нее добираются гости.

Это говорил сравнительно молодой полный мужчина, работавший в том же банке, что и первая жена Томаса.

— Это не так, — поправила его Анника. — Это миф, распространяемый людьми, которых не пригласили на банкет, хотя они на это сильно рассчитывали.

Разговор стих, и мужчины удивленно воззрились на Аннику.

— Понятно, — сказал толстяк, приглядываясь к черным джинсам и слишком большому для Анники жакету. — Ну, вам, видимо, лучше знать?

— Еда горячая. Невкусная, но горячая, — сказала Анника и подтолкнула детей к двери кухни.

На кухне тоже было многолюдно — в основном женщины в практичных туфлях и опрятных платьях. Дамы болтали и смеялись, держа в руках бокалы вина — теперь это было бургундское, сменившее грог.

— Анника, — обратилась к ней Дорис, мать Томаса. — Не поможешь с подносами? Я бы сама все сделала, но ты же знаешь, что у меня с ногами…

Рядом с Дорис стояла Элеонора, бывшая жена Томаса. Элеонора и свекровь продолжали дружить после развода, и это только усугубляло чувство неполноценности, терзавшее Аннику всякий раз, когда она сталкивалась со свекровью.

— Надо сначала покормить детей, — сказала Анника, притворяясь, что не замечает Элеонору. — Потом я с удовольствием обслужу гостей. Можно, я сделаю несколько бутербродов?

Бледные губы Дорис побледнели еще больше.

— Но, моя дорогая, — скучным голосом протянула она, — здесь же полно еды.

Анника посмотрела на подносы: крошечные канапе с селедкой, креветками и мидиями.

Она наклонилась к Калле.

— Ты видел папу? — спросила она тихо, и мальчик покачал головой.

Анника взяла детей за руки и вышла из кухни, снова окунувшись в людское море.

Она нашла Томаса в винном погребе, где он разговаривал с Мартином, нынешним мужем Элеоноры. К этому времени Анника просто пропиталась потом.

Мартин, кажется, немного удивился, но Томас был весел и немного пьян.

— Проблема не в том, что полиция шерстит криминальные группировки, — горячо говорил Томас, расплескивая крепкий грог, стараясь жестикуляцией подтвердить свои слова. — Проблема в том, что действия полиции не регламентированы законом, ее невозможно контролировать. Поэтому нам надо разработать законодательство о том, как полиция должна обращаться с массой дополнительной информации, которую она получает в эти дни…