Выдержка

— Съемка на территории завода запрещена, — забубнил он.

Чему тут удивляться? Их главная труба так сильно дымила, что сюда давно уже должен был сбежаться «Гринпис» в полном составе!

— Кто выписывает пропуска?

— Надо личное распоряжение директора! — заявил охранник с ненавистью. Я отнес ее на счет удостоверения журналиста. — Вот если Сидор Михалыч разрешат… — Он ухмыльнулся.

Сидор Михайлович и был тем человеком, которому мы готовили незабываемый подарок. Выражение лица охранника мне было понятно: а ну-ка, отними! Есть дело директору комбината до каких-то пройдох журналистов?

— Хорошо, — кивнул я. — Позвони ему и скажи, что его хочет видеть Леонид Петровский. Леонид Андреевич.

Я еще не представлял, как выкручусь. Но мне нужно во что бы то ни стало проникнуть на территорию комбината. Тварь я дрожащая или Петровский?

— Еще чего! Буду я ему звонить! — хмыкнул охранник.

— А кому?

— Секретарша все решает.

Есть! Жена его подозревает в связи с секретаршей! И правильно!

— Ну так соединяйся с секретаршей!

Он неохотно набрал номер телефона внутренней связи:

— Викуся, тут какой-то Петровский. Леонид Андреевич. К директору ломится. Чего говоришь? Ха-ха! — И мне: — Ждите. А лучше вали-ка ты отсюда, парень, вместе со своим напарником. Никто вас сюда не…

В этот момент запищал телефон. Охранник снял трубку, и лицо его вытянулось. Потом и сам он вытянулся в струнку:

— Есть! Так точно! Слушаюсь!

Он уставился на меня и подобострастно сказал:

— Проезжайте, пожалуйста. Сидор Михайлович вас ждут.

Я был в недоумении. Что такое? Мое имя так широко известно, что открывает любые двери?

— Нас впускают, — сказал я Сгорбышу. — Будь начеку. Я попытаюсь обольстить директора и вытащить его из кабинета. А ты сделаешь снимки. Если фирма не отдаст нам пятьдесят процентов от того, что им заплатила блондинка, я порву фотографии на мелкие кусочки.

— Все понял, сынок. Ты — гений! — восхищенно произнес Сгорбыш.

Я еще не осознал, гений я или идиот. И как теперь выкручиваться? В это время ворота перед нами открылись, и мы въехали на территорию комбината. Охранник махнул рукой, показывая, где можно припарковаться.

Мы шли к зданию, где был расположен офис, и Сгорбыш на всякий случай сделал несколько снимков. «Умно, — подумал я. — Если мы не натянем на фотоальбом, дополним портреты пейзажами. И пусть она докажет, что юбиляру это не приятно».

В приемной нас ждала взволнованная секретарша. Я подумал, что так встречают министра, в крайнем случае, его зама. Что произошло?

— Леонид Андреевич? — спросила она.

Я кивнул.

— Вас ждут. Проходите, пожалуйста.

Я понял, что в кабинет директора войду один. Моя задача выманить хозяина оттуда и ненавязчиво подставить под объектив. Сгорбыш — мастер своего дела. Он изловчится, и нужные снимки будут у нас в кармане. Надо лишь вытащить директора из кабинета. Я решил придерживаться тактике «помолчишь — за умного сойдешь». Сидор Михайлович сам мне расскажет, почему он так рад меня видеть.

Итак, я вошел, а Сгорбыш остался в приемной. Из-за стола навстречу мне поднялся высокий жилистый старик. Песок из него не сыпался, а по крепкому рукопожатию я понял, что эта рука в ладах не только с удилищем, но и с теннисной ракеткой. Предложить ему партию в теннис? Я умею красиво проигрывать, ничто не ценится больше.

— Рад, очень рад, — сказал Сидор Михайлович, крепко пожав мою руку. Я ожидал, что он спросит: «Какими судьбами?» Но он поинтересовался: — Как здоровье отца?

— Спасибо, он в добром здравии.

Сидор Михайлович посмотрел на меня с любопытством и сказал:

— А не похож! Нет! Не похож!

— Я похож на мать, — сдержанно ответил я.

— Как же, как же! Наслышан! Нуте-с?

Я растерялся. Надо бы объяснить причину моего визита. Он принял меня лишь потому, что знает моего отца. А кто ж его не знает? И что теперь делать?

— Я хотел бы пригласить вас в гости. Поддержать так, сказать, знакомство.

— А! — возбужденно сказал он. — А почему Андрей Валентинович сам не позвонил?

Андрей Валентинович Петровский, как вы уже догадались, мой отец. Я напряженно раздумывал, как объясню ему визит директора комбината и его жены. Особняки на Рублевке в десяти километрах друг от друга — это еще не повод для дружбы взасос. К тому же наш гораздо ближе к светилу. Но Сидор Михайлович не дал мне ничего сказать. Вскочил и возбужденно прошелся взад-вперед по своему огромному кабинету:

— Понимаю. Все понимаю. Какой умнейший человек! Талантливый бизнесмен! А руководитель? Какой размах!

Он принялся нахваливать моего отца. Я согласно кивал. Потом рассыпался в ответных любезностях. Мол, комбинат процветает, на территории порядок, а секретарша — прелесть. Он осклабился:

— Что есть, то есть. Хорошо, жена не знает.

— Есть вещи, о которых женам знать не положено, — выпалил я.

— А сам-то? Женат? — подмигнул Сидор Михайлович.

— Нет.

— Что так?

— Жду подходящую партию.

— Это правильно. С женитьбой спешить не надо. Я вот тоже, по молодости да по глупости. Поспешил. Сейчас вторым браком. Молоденькую взял.

«За каким же чертом ты ей изменяешь?» — подумал я, ослепительно улыбаясь. Потом слегка подлизался:

— У вас скоро юбилей. Я слышал: семьдесят. Ни за что не скажешь! Отлично выглядите! Я бы даже предложил вам партию в теннис, несмотря на то что моложе в два раза.

— За чем же дело стало? — оживился он. — Конечно, сыграем!

Я понял, что это приглашение. Вот будет весело, если на юбилее мы встретимся с блондинкой!

— Ну, пойдем, — сказал Сидор Михайлович и первым направился к дверям.

Я не верил своему счастью. Он что, хочет показать мне комбинат?! Какая удача! В приемной друг против друга сидели хорошенькая секретарша и мрачный папаша Горб. Фотограф угрюмо молчал, а она бойко стучала по клавиатуре. Увидев нас, и он, и она одновременно вскочили.

— Это Викуся, девочка моя, — ласково отрекомендовал Сидор Михайлович.

— Сопровождающий, — представил я Сгорбыша.

Директора комбината это ничуть не удивило. Я ж персона! Мне положена свита. Викуся призывно смотрела на меня и мило улыбалась. Но я был на работе. Меня сейчас интересовали не хорошенькие женщины, а дымящиеся трубы. Сидор Михайлович лично показывал мне комбинат, заостряя внимание почему-то на теплосети. Уж не думает ли он продать львиную долю акций моему отцу?

— Все разрешения имеются, трубы заменили, котельная может дать больше мощностей, — соловьем заливался Сидор Михайлович.

Сгорбыш беспрепятственно сделал нужные снимки. Когда директор заметил это, он даже поощрил:

— Вот правильно. Надо снимать. Все в полном порядке, зачем мне лукавить?

В общем, я едва от него отделался. На прощание Сидор Михайлович долго тряс мою руку. Пришлось повторить приглашение:

— Ну, так мы вас ждем.

— Великолепно!

За проходной Сгорбыш усмехнулся и спросил:

— Ну и как ты теперь выкрутишься?

— Придумаю что-нибудь, — беспечно сказал я, а потом спохватился: а что, собственно, имел в виду Сгорбыш?

— Ты, должно быть, пообещал ему первую полосу в газете с многомиллионым тиражом, — пояснил тот. — Или телеэфир на халяву. А, сынок?

— Это моя печаль.

— Я ж говорил: все дело в твоей дьявольской улыбке.

Дело было в том, что я поступил нехорошо. И мне надо поставить в известность родителей. Мать, конечно, простит, зато отец не одобрит. Ладно бы я сделал это за большие деньги. Но гонорар-то копеечный! Мне предстоял серьезный разговор, который лучше не откладывать в долгий ящик. Но и этот день еще был не закончен.

Мы отъехали на безопасное расстояние и стали ждать. Вскоре Сидор Михайлович поехал обедать. Или на переговоры. Во всяком случае, он направился в ресторан. Благодаря безумному количеству машин в Москве нам удалось за ним проследить. Вот если бы я был на красном «Порше», появились бы проблемы. Такая машина в любой пробке заметна.