Иначе — смерть!
Иначе — смерть! читать книгу онлайн
Над компанией веселых обеспеченных молодых друзей плывет запах миндаля. Запах смерти…
Кто же совершает убийство за убийством? Кто подсыпает цианистый калий в дорогой коньяк? Почему то, что должно символизировать преуспевание, становится знаком гибели?
…Она — одна из обреченных.
Единственная, решившаяся сопротивляться.
Единственная, начавшая задавать вопросы, от ответов на которые зависит слишком многое. Даже ее собственная жизнь…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Он подошел в черном тренировочном костюме, под которым перекатывались мускулы, извинился за прогул: аврал на стройке, привезли цемент, там и ночует в вагончике.
— Возле Герасимова?
— Возле.
Подхватил ее сумки, поднялись к ней; на площадке перед дверью уже ждала Агния; в кабинете заливался телефон.
Вице-президент, интересуется преступлением. «Насчет ключа я должен поговорить с Машей». — «Можно, я завтра к вам подъеду?» — «Да чего вам беспокоиться?..» — «Я хочу побывать у Вороновых».
Алексею, кажется, хотелось поговорить, но наступил час Агнии, и он ушел. После давешней сцены в больнице учительнице было совсем не до английского, как, впрочем, и ученице. Феминистка бойко отбарабанила задание и начала с загадочной улыбкой:
— Звонила Вадиму…
— По-английски, — сурово потребовала Катя.
Диалог несколько замедлился, обретя дубоватую правильность, но утеряв непринужденность, тем не менее ученица справлялась.
— Я в пятницу звонила Вадиму, нас разъединили, он был дома.
— Ну и что дальше?
— Дальше? Он увлечен.
— Кем?
— «Гением». Гением он называет убийцу и жаждет изловить. Мужчины — романтики.
— Ничего романтического в преступлении нет.
Кате все мерещился неестественно-детский смех и исступленные синие глаза.
— И самого преступления нет, — Агния закурила. — Но на минуту Вадим меня заразил, я почти поверила. Зло притягательно и гораздо интереснее добра.
— Не нахожу.
— Зло сложнее и богаче, в нем множество оттенков, — Агния победоносно улыбалась, справившись с трудными фразами, поигрывая зажигалкой в холеных белых пальцах с алыми ногтями, распространяя крепчайший французский аромат. — Но у нас другой случай.
— А если не другой?
— О нет, наследственное самоубийство в оригинальном исполнении. Что говорит Дуня?
— Ничего особенного.
— Не может быть! Она была в тот момент на даче.
— Она была в невменяемом состоянии.
— Кто? Эта девица?
— А почему это тебя интересует?
— Здоровое любопытство. Кэт, можно кофе? Если у тебя, конечно, есть.
Готовя на кухне кофе, она лихорадочно соображала: соврал Алексей или нет? Как узнать? Как заставить змеючку сознаться?
— О, спасибо. Жаль, почти не чувствую чудесный аромат.
— Отчего же?
— Осложнение после гриппа весной, забыла?
— Помню.
— А днем в сон клонит. Сплю отвратительно.
— Да?
— Нервная жизнь. Любой пустяк возбуждает к ночи: книга, мысль, разговор.
— А ты вечером отключай телефон.
— Ты отключаешь?
— Нет.
— Я тоже нормальный человек и хочу жить полной жизнью. А тебе не мешало бы отдохнуть, — Агния опять загадочно улыбнулась. — Ты очень нервная, и тебя боятся.
— Кто меня боится?
Агния рассмеялась.
— Алексей меня боится? — Кате надоели, наконец, намеки и загадки, и она соврала, не моргнув глазом: — Я тебе звонила в прошлую пятницу.
— Зачем? — буркнула Агния по-русски; и разговор далее потек в родной стихии.
— Да настроение после той пьянки было какое-то… У меня неприятное ощущение, что вы все занимаетесь из-под палки.
— Кто — я?
— Да хотя бы и ты.
— Ерунда! Во сколько ты звонила?
— Где-то в десятом.
— Ну, я еще не доехала.
— С восьми часов?
— Точнее, я возле дома погуляла, головку проветрила.
Объясняет, словно оправдывается!
— Я и позже звонила.
— Чего это тебе так приспичило?
— Говорю, настроение.
— Нельзя себя распускать! — Агния резко поднялась, опрокинув чашку розового фарфора, по клеенке расползлось густое коричневое пятно.
— Ну, что я делаю!
— Я уберу, не беспокойся.
— Если б мы могли на кофейной гуще гадать… — Агния рассмеялась нервно; отчего-то стало ее жаль. — Я побежала, Катюш, а? Спасибо за все. И выбрось эти настроения, ты великолепно преподаешь. До вторника, my teacher [1].
«Что Агнии в тот вечер не было дома — очевидно. И она не пожелала объяснить, куда ее носило. Неужто в Герасимово? Зачем? Господи, страшно — так явственно представилась высокая женщина в зеленом, как трава, плаще, спешащая по ночным пустынным улицам, чтобы… всыпать в стакан с коньяком яд? Противоестественно! Но ведь кто-то это сделал! «Дамское деяние» — Мирон (кстати, проводив Дуню, он на машине мог даже опередить Глеба). И Алексей… не пирожки на перроне покупать, а сесть в ту же электричку (он и работает рядом с Герасимовом). Да что они — все там собрались?
Но кто-то был».
В волнении Катя встала и прошлась по комнате, отметив мимоходом, как неуютно ей, беспокойно в своем доме, в своем мире… опять легла.
«Кто-то был.
Вода из колодца. Дверь. Тень и голоса… Нет, Дуня не истеричная дама.
Вот она смотрит в окно на мертвого и боковым зрением замечает, как шевельнулась его тень, — кто-то задел занавеску в крошечной кухне?.. Глеб приехал в «жуткое место», прихватив для храбрости бутылку (именно «Наполеона»… да, «поэт-символист»!), весь на нервах — немедленно выпить! — наливает в стакан, спохватывается — нечем запить — идет к колодцу с ведром. Убийца, наблюдающий из сада, проникает в дом, бросает в стакан цианистый калий (а запах миндаля?.. у Глеба был насморк!). Бросает и уходит. Почему бы ему не уйти совсем?.. Вот оно что: после смерти юноши он должен вырвать листок из его записной книжки и оставить на бумаге следы порошка. Что он и проделывает, скрывается за занавеской и слышит стук в окно.
И крик: «Скорее! Сюда! На помощь!» — вот что спасло Дуню. Он не рискует запереть дверь (как тогда весною), выскочить, убрать, наконец, свидетельницу: он боится, что она не одна.
Убийца распахивает дверь (вовнутрь) и стоит за нею, пока Дуня проносится через темную кухню, кидается к Глебу и опять инстинктивно зовет на помощь. Секундная пауза — начинается мистика — звучат небесные голоса (не души умерших переговариваются — нет, конечно, но прояснить этот момент мне, наверное, не удастся, настолько он необычен!). Падают ящики, Дунечка отвлекается, под их грохот убийца исчезает. Девочка захлопывает дверь и остается наедине с мертвым. Подсознательно она боится живого и долго не рискует выходить».
Картина преступления «восстала из праха» столь ясно, живо, зримо, что голова закружилась от ужаса.
«Нет, им не удастся свести меня с ума!
Как в эту картину вписываются мои ученики? Алексей и Агния оставили Дуню с Мироном и действительно могли предполагать, что она не одна. Поклонник же отвез ее домой и мог быть уверен… стало быть, Мирон исключается? Господи, конечно! Представить, что коммерсант из ревности отравил юношу… совершенно невозможно! А что возможно? Какой мотив у Алексея?.. У Агнии?..
Существует одно-единственное объяснение (единый стиль, почерк и результат): юноша погиб из-за отца. Убийца должен знать его отца, приход Глеба ко мне не случаен, он не нуждался в уроках, а кого-то выследил. Таким образом, от подозрений не свободен ни один из этой тройки. Да, но в этом варианте кроется существенное противоречие: только сегодня я логически доказала, что Глеб подозревал мать. Или в моем доме он выследил ее сообщника? Сообщницу? Фантастика! По словам Дуни, Глеб вдруг повеселел… не то… словом, у него изменилось настроение, он предложил поехать в «жуткое место», чтобы испытать себя, и написал в спальне записку: «Я убедился сегодня». В чем? В том, что мать его не виновата, и он нашел истинного убийцу?
Похоже, что так. Вслед за отцом он увидел «запечатанную тайну мертвых» — тут какая-то скрытая символика, может быть, ключ к преступлению. «Вам не снится черный сосуд и благовонный миндаль? Приснится, обещаю». Обращено как будто ко мне и исполнено: снится, преследует, напоминает о трупе… Не сходи с ума! Далее: «…поклон с того света я вам передаю (уж не от отца ли — с мстительной, мучительной усмешкой?). И еще передам не раз…» Глеб не собирался умирать, он собирался шантажировать убийцу, потому и не назвал его при всех: «…чтоб ваша жизнь превратилась в ад». И еще: «…должен быть наказан… не мгновенной казнью… я требую наказания жизнью — жалкой, страшной, без просвета!»