У незримой границы

Через несколько минут подъехал участковый милиционер. Он распорядился взломать дверь. Шофер милицейской машины немного повозился с замком, и дверь распахнулась. Участковый вошел первым и увидел в постели Паулину, залитую кровью.

Быстро выйдя на крыльцо, он попросил обеих перепуганных женщин не входить в дом и вызвал оперативную группу.

Через полчаса Эмма, заливаясь слезами, уже рассказывала, что была самым близким, единственным другом Паулины, только вчера провела у нее весь вечер, рассматривая фотографии, а кроме того, что только вчера Паулина составила завещание, в котором сделала ее своей наследницей.

В оперативную группу входили инспектор уголовного розыска Целмс, следователь прокуратуры Эвартс, судебно-медицинский эксперт Вилсоне и эксперт-криминалист Смилга.

Поговорив с Эммой, Эвартс попросил ее посидеть на скамейке возле дома и никуда не отлучаться.

— Господи! — едва слышно пробормотала женщина. — Неужели вы подозреваете меня!

— Нет, я вас ни в чем не подозреваю. Но вы самый важный свидетель, а нам нужна каждая мелочь. Вот посидите спокойно и попытайтесь припомнить все как можно подробнее, — успокоил следователь.

— Но меня уже два раза допрашивали…

Тем временем Смилга сделал необходимые фотографии, и вся группа перешла в комнаты. Там царили чистота и порядок, говорившие о педантичной аккуратности старой хозяйки. А в постели лежала убитая женщина.

На первый взгляд все было ясно: женщину убили топором, который валялся сейчас подле печки. Рядом лежала мокрая тряпка, которой убийца, видимо, вытирал руки или обувь, прежде чем выйти из дому.

Судмедэксперт Вилсоне подошла к Целмсу и Эвартсу.

— Заключение экспертизы получите сегодня же, но и так видно, что смерть насильственная. Признаки борьбы отсутствуют. Видимо, потерпевшую убили, когда она спала.

Эмма Круминьш сидела в кабинете следователя, и ее все больше охватывал невыразимый страх. Глядя на нее, Эвартс точно в книге читал все ее переживания. Она вряд ли умела таить свои чувства. Только уж слишком она перепугалась… Обдумывая план ведения допроса, следователь никак не мог отрешиться от мысли о завещании: как-никак, а убили Паулину именно после того, как она его составила.

— В общем и целом, ваши отношения с покойной мне понятны, — сказал он, как бы стараясь подытожить все то, о чем они говорили уже не один раз. — Вы — соседки, обе — одинокие женщины, Хорст часто болела, и ваше присутствие было ей необходимо. К тому же вы еще и приходитесь ей родственницей. Наверное, она хоть иногда делилась с вами своими мыслями, переживаниями, воспоминаниями. Так вот, постарайтесь вспомнить: не боялась ли она кого-нибудь? Записывать я пока ничего не буду, так что не опасайтесь доставить кому-то лишнюю неприятность. Если у вас появятся вопросы ко мне — спрашивайте: может быть, вдвоем нам будет легче понять, кому понадобилось, чтобы эта старая женщина умерла.

Эти слова приободрили Эмму. Она взглянула в глаза молодого человека, словно стремясь прочитать его мысли.

— Я ведь все уже рассказала вашим. Они записали.

— Я читал. Но хотелось бы услышать все еще более подробно.

— Врагов у Паулины не было. И никто никогда ей не угрожал. Она и с людьми-то не встречалась… Правда, ушел от нее муж; но с тех пор он тут не появлялся, не писал даже. Было время — Паулина узнала, что они с Юстиной теснятся в маленькой комнатенке, и предложила ему часть дома. Но Екаб отказался. А я совсем не хотела, чтобы она завещала все мне, я как сердцем чуяла, отговаривала ее. Но характер у нее был упрямый… Вчера вечером, когда мы рассматривали старые фотографии, она мне показала и еще кое-что. Шкатулку. Там были ее документы, а кроме них — деньги, четыре тысячи рублей, золотая цепочка с крестиком, браслет и еще два золотых колечка. О браслете она сказала, что это очень дорогая вещь: с бриллиантами…

— Вы не спросили, откуда у нее такие ценности?

— Спрашивала. Она сказала, что это фамильные драгоценности.

— Где хранилась шкатулка? Как выглядела?

— Такая старинная. Резная, черного цвета.

— Где же она хранилась?

— Где была раньше — не знаю. Но вчера вечером Паулина попросила, чтобы я взяла ее к себе. Она у меня сейчас…

И Эмма заплакала, опустив голову.

Эвартс задумчиво покачал головой. Да, интересно получается… Значит, Паулина все же боялась чего-то определенного, если отдала шкатулку на хранение? Или Эмма сама взяла ее — после убийства?

Он записал показания, дал свидетельнице расписаться. Надо бы, конечно, изъять эту шкатулку с драгоценностями в интересах следствия. Только как это сделать, чтобы совсем не вогнать в панику уже и так донельзя перепуганную женщину? Ведь если именно за шкатулкой охотился преступник, он может и еще раз наведаться. А о том, что драгоценности находятся теперь у Эммы, нетрудно догадаться человеку, который знал образ жизни Паулины и не нашел ничего в ее доме.

Так Эвартс и сказал Эмме, и она сразу же согласилась передать шкатулку.

Когда шкатулка находилась уже в сейфе Эвартса, он позвонил в уголовный розыск Целмсу. Услышав в трубке знакомый голос, спросил:

— Что нового? Ах есть кое-что? Заходи, буду рад.

Целмс появился у следователя минут через двадцать. Они были давними друзьями, вместе кончали юридический факультет и обычно понимали друг друга без лишних слов.

— Что же за новости у тебя?

— Нашли еще одного свидетеля. Он ночью, часа в два, видел свет, пробивавшийся сквозь щели в ставнях дома Паулины.

— Интересно. Она вечерами, как все утверждают, никого не впускала. Для кого же было исключение?

— А во сколько ушла Круминьш?

— Эмма? Намного раньше. Правда, у нее свой ключ. И она не помнит, закрывала ли за ней дверь хозяйка, или она, уходя, заперла снаружи сама.

— Утром дверь была заперта. Это уж точно не хозяйка…

— Ее ключей мы не нашли. Значит, преступник запер за собой.

— Почему все-таки она так заспешила с завещанием? А что ты сам думаешь об этой Эмме Круминьш? Не могло быть так, что она ушла, а потом опять пришла? Шкатулка соблазнила… Что ты об этом думаешь?

Эвартс пожал плечами. Эмма производила впечатление человека искреннего, но отбрасывать версию о ее участии в убийстве было бы преждевременно. Разве не мог у нее оказаться соучастник, которого она и впустила к Паулине Хорст? Шкатулка ведь все же оказалась у нее. Была она перенесена до убийства или после?

— Может быть, задержать ее? — спросил Целмс. — До выяснения всех обстоятельств?

— По какому праву? Только потому, что мы бродим в потемках? Доказательств-то нет… Давай лучше еще поработаем в направлении Екаба Хорста, бывшего мужа. Он-то о шкатулке знал, это ясно. И его Паулина, пожалуй, впустила бы в дом даже среди ночи.

Проверка алиби бывшего мужа Паулины Хорст показала, что он, работавший ночным сторожем в одном из институтов Риги, в ночь убийства находился на дежурстве. Смерть Паулины он перенес тяжело, даже слег. На допросе Екаб сказал, что большая часть вины в случившемся лежит на нем: останься он с Паулиной, ничего такого не могло бы произойти.

Правда, алиби его было не совсем прочным. Ночью он вполне мог отлучиться из института на несколько часов — не было ни одного свидетеля, кто подтвердил бы, что Хорст и на самом деле всю ночь безотлучно провел на посту. Но не было и никаких поводов утверждать, что ночью он куда-то уходил.

Эвартс спросил его: откуда взялись у Паулины драгоценности и почему он при разводе не претендовал хотя бы на какую-то их часть? Хорст ответил, что вещи эти принадлежали лично Паулине, они не были нажиты совместно и претендовать на них он не мог. Оказалось, что раньше драгоценностей было больше, кое-что пришлось продать, чтобы купить домик. Поэтому Екаб считал, что не имеет права даже на половину дома.

Следствие зашло в тупик: людей, которых можно подозревать в убийстве, двое, но доказательств их вины не было. Что делать? Искать новые доказательства? Где? Или искать третьего?