Седьмой лимузин

Джилл ответила восторженным возгласом, но лицо ее по-прежнему оставалось тревожным. И мне была понятна причина ее тревоги. Мы говорили на эту тему в день похорон. Об университете, в котором учился Тед, и о слишком слабой протекции, которую он предоставляет против избирательного призыва в армию. Чуть меньше света в конце туннеля — и весь воздвигнутый Тедом мир, гладкий, как яблоко, и озаренный мормонской романтикой, может лопнуть, как мыльный пузырь.

Ушел лот № 13, вишневый «Шевроле» 1957 года. Карри издали посмотрела на нас, послала воздушный поцелуй в стиле Дины Шор. Тед радостно заухмылялся. Я навел на нее объектив и, хотя она уже отвернулась, продолжал держать в фокусе.

Нечто, привлекшее внимание, заставило ее внезапно перемениться, причем самым разительным образом. Радость и дружелюбие, которые она источала навстречу нам, оказались отброшены, как ненужная роскошь, которую она больше не вправе себе позволить.

Я проследил, куда именно она смотрит. Высокий мужчина, отличающийся поразительной худобой, прошел в зал из бокового входа и сейчас двигался по ряду в поисках свободного места. На нем был старый черный костюм — который наверняка когда-то надевался на выход, но сейчас был настолько покрыт пылью, словно мужчина прибыл сюда верхом на лошади. Потрепанная шляпа с полями почти целиком скрывала от моего взгляда его лицо. Он приподнял ее в знак извинения, толкнув какую-то даму в колено. Усевшись наконец на место, он снял шляпу и положил ее рядом с собой.

Я поймал его видоискателем. Лет сорока. Сильный загар. Кожа, обветренная до срока, туго обтягивает упрямые челюсти и острые скулы. Владелец ранчо? Фермер? Либо то, либо другое, — так решил бы я, если бы не его глаза. Глаза церковного служки, неистовые, хотя и тронутые сомнением.

Под одобрительный ропот на подиум подали «Томаса Флайера» 1908 года. Сирил начал торги с двух тысяч и цена быстро пошла вверх с пятисотдолларовым шагом. Покупатели всматривались в машину, в лицо аукциониста, следили за поведением конкурентов, сверялись со своими блокнотиками. Только вновь прибывший мужчина и Карри нашли себе другое занятие. Он увидел ее в толпе — и сейчас они вели игру кобры с мангустой.

Тед заметил это. И явно расстроился.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Ни в чем. Не понимаю даже, о чем вы.

Джилл меж тем захватило зрелище. Но услышав наш обмен репликами, она поспешила взять на себя роль арбитра. Который, впрочем, не знал, по какому виду спорта проводится состязание.

— Погляди-ка! — Я указал ей на Карри.

— Что-то она разволновалась. — Джилл озабоченно посмотрела на Теда. — Вон тот человек. Ты знаешь, кто он?

Тед встал, в приливе нервной энергии шумно хлопнув складным стулом.

— Пойду поговорю с Карри.

— Пожалуйста, не надо, — сказал я. — Это произведет скверное впечатление.

Он стряхнул с плеча мою руку.

— Мне сейчас на это наплевать.

«Томаса Флайера» продали за семнадцать тысяч пятьсот. Пока Тед пробирался к тому месту, где сидела Карри, на подиум подали редкую модель — трехколесный «Морган». Тед, протиснувшись, принялся шептаться с Карри. Сирил неодобрительно покачал головой.

Между Карри и Тедом вспыхнула ссора, но голос из динамика, перечислявший основные характеристики «Моргана», не дал мне расслышать их слова. Покачав головой, Карри показала рукой на человека в черном костюме. А он сидел сейчас, кроткий и спокойный, как будто ничто, кроме хода торгов, его не интересовало, причем на протяжении всего аукциона.

Сирил закончил свой рассказ и в относительной тишине, которая наступила после этого, раздался резкий и рассерженный голос Карри:

— Но мне не нужна твоя помощь, Тед! Не думаешь же ты, что я позволю ему совершить задуманное? Должен же кто-то защитить интересы папочки?

Какая-то женщина нервно вскрикнула. Сирил, прокашлявшись, потянулся к микрофону:

— Не соблаговолит ли молодой человек в третьем ряду вернуться на свое место?

Тед повиновался. Уши у него пылали.

Ни Джилл, ни я не произнесли ни слова. Он сел, беспомощный, и молчание стало еще невыносимей.

— Мама, — начал он в конце концов, — я не имею права говорить об этом. Я дал слово Карри. Это затрагивает интересы ее семьи.

У Джилл хватило здравого смысла не надавливать на сына, пока шла продажа «Моргана». Но огромный вопросительный знак висел в воздухе в каких-то пятидесяти футах от того места, где мы сидели, и в руке у этого вопросительного знака была шляпа. Сейчас он развернулся так, чтобы смотреть и в нашу сторону. Странная композиция, действующая почти успокаивающе.

Тед почесал в затылке.

— Его зовут Джон Сполдинг. Он сводный брат Карри. Ее отец, Джулиан, женат на ее матери вторым браком.

— А почему он здесь? — спросил я.

— Карри считает, что он будет бороться с нею за Тридцать пятую модель. Из зловредности, не более того. Он со своей матерью, знаете ли, просто сумасшедшие. Изводят себя ревностью.

Джон Сполдинг отвел от нас взгляд, и я, воспользовавшись этим, сфотографировал его.

— Развод в среде мормонов — это и впрямь нечто неслыханное. Я ведь верно тебя понял? Семья Карри принадлежит к мормонам, не так ли?

— Так, — рявкнул Тед, но в голосе его слышался сейчас уже не столько гнев, сколько страх. — Только не давите на меня, мистер Эшер.

Джилл раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но сразу же передумала. Внизу, на подиуме, Сирил в последний раз ударил молоточком. Он держал его за головку, никогда не прикасаясь к рукоятке. Судьба маленького «Моргана» была решена на уровне четырнадцати тысяч семисот пятидесяти долларов.

Я услышал Тридцать пятую модель прежде, чем увидел ее. Как будто застенал баньши — и этот стон разнесся по всему выставочному залу. Элио всегда говорил, что двигатель «Бугатти» в безупречном состоянии должен звучать, как разрыв шрапнели.

«Бугатти» поехал по ковровой дорожке, водитель сжал руль, борясь со сцеплением. Толпа приветствовала появление «Бугатти» с таким восторгом, как родственники, узнавшие о том, что роженица произвела на свет крикливого сына. Но как только водитель выключил невероятно мощный мотор, Сирил постучал молоточком, призывая к тишине.

— Пятнадцатый лот, — объявил он. — «Бугатти» Тридцать пятой модели А, 1924 года, принадлежавший Элио Чезале.

Он зачитал вслух выдержки из каталога, касающиеся гоночной истории этого автомобиля и его воскрешения после войны. Джилл, Тед и я, забыв о недавних разногласиях, дружно приуныли. Вот и пробил час. Сидя ближе к подиуму, Карри и Джон застыли, как две скаковые лошади перед стартом.

Мучительная пауза, у всех перехватило дыхание. Подобно большинству хороших аукционистов, Сирил наверняка убил в себе актера.

— Пятнадцатый лот. Могу ли я назвать цену в три тысячи? — Цена была смехотворно низкой, она понадобилась лишь для того, чтобы запустить механизм торгов.

Жан Жулу поднял в воздух свернутый в трубку каталог.

— Три тысячи? Могу ли я предложить три пятьсот?

Карри Сполдинг и Джон Сполдинг взметнули вверх руки одновременно. Сирил предпочел заметить первой Карри.

— Три пятьсот? Я предлагаю четыре!

Цена в четыре тысячи пробудила к жизни троих скучавших до того японцев.

— Четыре? Предлагаю четыре пятьсот!

Джон Сполдинг крикнул со своего места, спокойно и четко:

— Двадцать тысяч долларов.

Сирил подождал, пока не уляжется шум. Он выглядел раздосадованным: его игру кошки с мышью прервали слишком рано.

— Двадцать тысяч, раз…

Карри не отступалась:

— Двадцать пять тысяч.

— О Господи, — пробормотал Тед. Сирил обратился к Карри:

— Юная леди, я не ослышался? Вы предлагаете двадцать пять тысяч долларов, верно? Отлично. Значит, двадцать пять тысяч. Кто предложит двадцать шесть?

Рукой с каталогом махнул в воздухе мсье Жулу.

— Двадцать шесть. Кто даст двадцать семь? — Двадцать семь дал Джон Сполдинг. Двадцать восемь, двадцать девять и тридцать тысяч — Карри. Японцы молча следили за развитием событий.