Дантист живет этажом выше

— Нет. Он не глуп. Он понимает, что,такая версия придет нам в голову. Но ведь версию надо проверять. А на проверку необходимо время. Значит, он хочет выиграть время. Сколько?

Салтыков потер подбородок, на котором проступала рыжая щетина, подался вперед так, что панцирная сетка под ним скрипнула. Сказал:

— Надо усилить наблюдение в гостинице.

— С этим тоже надо быть крайне осторожными. А вдруг он почувствует, что наблюдение есть. Как быть тогда?

Фотография А. З. Попова находилась у входа на рынок. Это была фанерная будка, втиснутая между палаткой и приемным пунктом вторсырья, возле которого запряженный в повозку ослик равнодушно жевал сено. Слабый ветер лениво раскачивал картонный щит, свисавший с дерева. На картоне в несколько рядов были наклеены фотокарточки, некоторые из них приковывали внимание голубым небом и зелеными деревьями, небрежно раскрашенными кисточкой.

Фотограф Попов, в бурой фланелевой рубашке с засученными рукавами, сидел у входа на табурете, разбирал длинный деревянный штатив с потемневшими латунными зажимами.

— День добрый, — сказал Каиров.

Попов поднял глаза, посмотрел на Каирова оценивающе, сказал:

— Портрет, документ? Шесть на девять, девять на двенадцать? Или прикажете три на четыре?

— Когда будут готовы? — спросил Каиров.

— Через два часа. — Попов поднялся, прислонил штатив к стене. Вынул из кармана золотые часы на толстой золотой цепочке. Уточнил: — Можно через полтора.

— Нет, — ответил Каиров. — Через полтора мне не нужно. Я приду за карточками завтра утром.

— Как прикажете. Можно и завтра утром.

— Квитанция будет?

Попов изумленно развел руками:

— Предписание финорганов — для нас закон.

— В таком случае надо сфотографироваться.

Попов распахнул перед ним дверь:

— Рекомендую формат девять на двенадцать. Английская бумага «бромпортрет».

— Ладно, — согласился Каиров, — пусть будет английская. Кутить так кутить.

...После процедуры фотографирования Попов выписал Каирову квитанцию. Мирзо Иванович внимательно прочитал ее и спрятал в карман.

На следующее утро Каиров зря ожидал, когда откроется фотография Попова. Если верить объявлению о часах работы, она должна была открыться в восемь. Однако и в девять часов, и в десять на дверях висел замок.

В половине одиннадцатого выяснилось, что Андрей Зотикович Попов повесился у себя дома в платяном шкафу, не оставив ни письма, ни записки...

Часом раньше уборщица, подметавшая в гостинице «Эльбрус» за лестницей возле черного хода, обратила внимание на остатки мусора в виде сухой глины и ржавчины, словно нарочно высыпанных возле стены. Будучи женщиной сварливой и раздражительной, она в грубой форме выразила свое неудовольствие дежурному администратору Липовой.

Сотрудник уголовного розыска, присутствующий в холле гостиницы, слышал этот разговор. Он немедленно позвонил Салтыкову. Однако начальника угро на месте не оказалось.

Телефонный разговор с Салтыковым состоялся только в три часа дня. Салтыков спросил, цела ли кладка. Кладка была цела. Ответ сотрудника успокоил Салтыкова. И он не придал факту должного значения.

Конный экипаж остановился возле шашлычной «Перепутье». Каиров легко спрыгнул на мостовую. Бросил взгляд на двух молодых парней в одинаковых клетчатых костюмах и двух хихикающих девиц, на мороженщика, катившего перед собой фиолетовую повозку. Посмотрел на далекий пик горы, чуть размытый в угасающем небе, и вошел в шашлычную.

Зураб Лаидзе встретил гостя улыбкой, с которой встречал всех дорогих гостей. Провел в отдельный кабинет за чучелом медведя. Громко сказал:

— Дорогой Мирзо, вот меню! Выбирай что хочешь. Все экстра-класс.

В меню была вложена запись сегодняшнего разговора Салтыкова с Шелепневой.

На первой странице красным карандашом был отчеркнут следующий текст:

На третьей странице были выделены такие строчки:

— Ну, механики, думайте, — сказал Каиров.

Была глубокая ночь, тишина. Сотрудники уголовного, розыска стояли под лестницей со свечами в руках. Желтый неяркий свет покачивался, как на воде. По краю кирпичной кладки, оштукатуренной несколько лет назад, сверху вниз чернела трещина, прямая и узкая, будто разрезанная ножом.

— Теперь ясно, за что убили завхоза Попова. — Каиров повернулся к Салтыкову: — Стенка раздвижная. И Попов знал секрет.

Один из сотрудников с черными стриженными «под бокс» волосами, сказал:

— Механизм поворота может быть вмонтирован только в лестницу. Больше его нигде не спрячешь.

Он поднял свечу, свободной рукой коснулся едва выглядывающего из бетонного пролета болта. Осторожно потянул на себя. Болт не двигался.

— Попробуй развернуть, — посоветовал Салтыков. Совет оказался дельным. Болт легко подался в правую сторону, потом вниз. И, по мере того как болт выходил из бетона, кирпичная кладка разворачивалась, поскуливая, точно щенок.

На лице Каирова появилось выражение грустной иронии, когда он увидел ящик со сдвинутой набок крышкой, обрывки бумаги и ржавый утюг. Даже при свете свечей легко было догадаться, что стена разбиралась со стороны столярной мастерской и недавно была заделана.

— Прошляпили, — уныло признался Салтыков.

— Надо поискать отпечатки пальцев, — напомнил Каиров и пошел в холл.

Администратор Липова находилась за конторкой, где стояли телефон и керосиновая лампа. Каиров спросил:

— Скажите, а столяр ваш до сих пор болен?

— Да. Но поправляется. Из больницы выписали.

— Как его фамилия?

— Пантелеев.

— В последние дни никто не интересовался его адресом?

Липова вздрогнула:

— Сегодня спрашивали. Что-то около двенадцати дня.

— Кто?

— По телефону. Голос мужской.

— Вы дали адрес?

Липова кивнула:

— Улица Станичная, шесть.

Зазвонил телефон. Липова сняла трубку:

— Гостиница. Одну минутку. — Она опустила трубку. Сказала почему-то шепотом: — Товарища Салтыкова.