Боль

- Светлана Михайловна, вы же знаете, какой на это ответ: милиции мало платят.

- Всем мало платят! Рабочие на заводе месяцами зарплату не получают, пенсионеры на копейки живут и никого утюгами не жарят! Пытки стали почерком российского правосудия. Ведь уже стали открыто говорить (я сама слышала по телевидению), что пытки - единственный способ раскрыть преступление. Так вы тогда распишитесь в том, что вы не юристы. Вы другого просто не умеете, и вы - никто. В свое время, когда Хрущев придумал смертную казнь за валютные операции, нас выкинули из мирового юридического сообщества, а сейчас мы опять в него вошли. Но мы не вошли, а влезли, нам дверь не открывали. Вот вы меня как-то спросили, считаю ли я правильной отмену смертной казни. Да! Потому что наша страна - это страна, в которой могут признаться в том, чего не совершали.

Если уж говорить о доказанности, я вспоминаю историю, которая произошла с Мариупольским. Знаете, этот человек был женат на следствии. Он мало читал и его интересовала только работа. Так вот. К нему попало дело, которое принято называть "висяком". Десять лет назад в Ленинграде кого-то убили, и вот в Москву доставили подозреваемого по этому делу, которого только что поймали, и Мариупольский по этому делу работал. Подозреваемый ни в чем не признавался, и доказательств по делу не было. И хоть завтра его отпускай. Мариупольский не любил сдавать оружие, когда приходил в тюрьму, потому что была очередь сдавать и получать. Так вот, он с оружием прошел в Бутырскую тюрьму, и привели подозреваемого. Он его допрашивал, хотя про него это трудно даже сказать, - он разговаривал. И ему стало дурно, потому что он был сердечник. Он потерял сознание. Арестованный нажал кнопку, вызвали врача, врач сделал укол и сказал, что в таком состоянии работать не надо, а надо ехать домой. И вдруг подследственный ему говорит: "Леонид Абрамович, не надо сейчас уезжать, я сейчас настроился вам рассказать, как я убивал этого человека". И Мариупольский выгнал врача, конвой, и тот ему сказал: "Возьмите свой пистолет. Он выпал у вас, когда вы потеряли сознание. У вас, я знаю, могли быть неприятности. А рассказывать вам я ничего не буду". В конце концов Мариупольский доказал его вину. Дело слушал Верховный суд, и Мариупольский ездил туда, страшно переживал, рассказал эту историю и говорил о том, что этот человек совершил преступление много лет назад и раз он мог так поступить, вернуть пистолет, значит, у него уже очищенная душа. Я с ним очень подружилась. И однажды он мне сделал уникальный подарок...

- Вы же говорите, что он был абсолютный бессребреник...

- Да, абсолютный. А подарок был потрясающий. Это был воскресный день, я стираю, на голове бигуди, звонит телефон. Мариупольский мне говорит: "Светлана Михайловна, срочно приходите играть в преферанс", - и короткие гудки. Я решила, что случилась какая-то беда и о ней нельзя говорить по телефону. Как полоумная, все бросаю, и приезжаю у Мариупольскому. Он и ещё двое незнакомых мне пожилых мужчин играют в преферанс. Часа через два я пошла на кухню кофе сварить. А Мариупольский мне там шепнул, что справа от меня сидит Рудольф Абель, с которым я мечтала познакомиться. У меня задрожали руки. Я наизусть выучила двухтомник Джона Донована, адвоката Абеля. Посреди ночи Абель сказал, что он едет домой и подвезет меня. Воспоминание на всю жизнь.

- Раз уж мы с вами заговорили о замечательных людях, расскажите об Окуджаве.

- Помню, в Политехническом был вечер Жени Евтушенко. Завтра его "Бабий Яр" должен был выйти в "Известиях", а сегодня он не имел права читать его, но он прочел. У нас с Буниным билетов на этот вечер не было, и нас провели куда-то... черт его знает, вроде оркестровой ямы. И там оказался и Окуджава, тоже без билета. Мы ещё не были с ним знакомы. Когда Евтушенко кончил читать, в зале была такая тишина - я, наверное, никогда такой не слышала. И никто не аплодировал. А Евтушенко стоял и держал себя за свитер двумя руками, как будто боялся упасть. Зал молча встал. И плакал. И мы в этой дурацкой яме тоже встали и держались, обнявшись, потому что стоять там было невозможно. Евтушенко задали вопрос, кого он считает лучшими поэтами современности. Он сказал: Ахмадулину, Вознесенского и Окуджаву. Окуджава дико смутился, закрыл лицо рукам и так сидел.

Я всегда была влюблена в него как в поэта и барда. Когда я с ним познакомилась и подружилась, я поняла, что основная его черта - скромность. Он был невероятно стеснительным и стопроцентно честным. Я всегда рядом с ним чувствовала себя человеком недостойным.

- Светлана Михайловна, когда я рассказываю о вас разным людям, все в один голос говорят: если у неё годами жили уголовники, если она годами посылала совершенно чужим и почти всегда незнакомым людям посылки, деньги, хлопотала за них, значит, у неё не было детей. Другого объяснения нет. Я не могу не задать вам этот вопрос.

- Я мечтала о том, что у меня будет много детей. Но своих детей у меня не было. И мы с мужем удочерили трехлетнюю девочку. Люся разделила с нами все тяготы моей непростой жизни и спала в той же комнате (правда, за шкафом), где спали мои уголовники. И она все время в шутку говорит о том, что вот какая она хорошая, у нас в доме постоянно был черт знает кто, а она выросла добрым человеком, училась в консерватории. Моя внучка Майя тоже очень хороший человек. Сейчас Люся в Америке.

- У нас в стране не принято разглашать тайну усыновления...

- Добрые люди постарались. Когда Люся узнала, что я ей не родная мама, на неё это не произвело никакого впечатления.

Когда Светлане было 19 лет, жизнь подарила ей первую любовь. Это был польский коммунист, которого наши обменяли у немцев. Он верил в коммунизм и служил в польской армии у генерала Берлинга. В мае 1944 года они получили разрешение на брак и в тот же день Владек вылетел в командировку в Иран. Через пятнадцать дней Светлана встречала его в аэропорту и у неё на глазах его арестовали. Через несколько дней арестовали и Светлану, объяснили, что он шпион и что он расстрелян. Почему её отпустили, непонятно.

Через десять лет ей позвонил "расстрелянный" Владек. Они встретились. Что говорили друг другу? Только одно: ты помнишь? Он стал секретарем Польской объединенной рабочей партии, женился, у него родился сын, и он дал ему имя Светик.