Трибуны

— Да ты что, Нат? Правда?

— До самых печенок. С ней мы дружили с детского сада, еще до твоего появления в городе. Она знала что я не такой, как все, и она всегда меня защищала. А я старался защищать ее. Кэмерон сделала большую ошибку — влюбилась в тебя. Но Скример решила, что ей нужен настоящий американец. Юбки стали короче, кофточки теснее — и ты спекся. Мою обожаемую Кэмерон бросили.

— Прости, что напомнил.

— Да, старик… Поговорим о чем-нибудь еще.

Наступила томительная минута, когда обоим казалось, что говорить не о чем.

— Погоди, еще увидишь кое-кого, — сказал Нат.

— Она симпатичная?

— Скример выглядит престарелой девушкой по вызову, пусть и не самого дешевого разряда. Каковой, вероятно, и является. А Кэмерон — классная.

— Думаешь, она приедет?

— Вполне возможно. Мисс Лайла научила ее играть на пианино.

Нили никуда не собирался, но, быстро взглянув на часы, все-таки сказал:

— Нат, нужно бежать. Спасибо за кофе.

— Спасибо, что зашел, Нили, мы отлично посидели.

Мимо стоек и полок они зигзагом пробрались к выходу. Нили остановился у двери.

— Послушай, мы с ребятами вечером ходили на трибуну. Вроде ночного бдения — пиво, рассказы про войну. Не желаешь присоединиться?

— Было бы неплохо. Спасибо.

Нили открыл дверь и шагнул через порог. Неожиданно Нат поймал его за руку:

— Нили, я соврал насчет ненависти.

— Почему?

— Это невозможно. Ведь ты — наш всеамериканский герой.

— Нат, те времена ушли в прошлое.

— Пока Рейк не умер — нет.

— Передай Кэмерон, что я хотел ее видеть. Есть о чем поговорить.

Скупо улыбнувшись, секретарь передала бумаги, скользнувшие через стол. Нили печатными буквами вписал имя, поставил время, дату и добавил, что приехал навестить Бинга Элбриттона, много лет тренировавшего о команду баскетболисток. Секретарь изучила бланк, не вспомнив ни его лица, ни имени, и сказала, что тренер, вероятно, находится в гимнастическом зале. Взглянув на посетителя, вторая дама из административного офиса тоже не узнала Нили Крэншоу.

Что совсем не плохо.

В коридорах мессинской школы было пусто. Двери всех классов закрыты. Те же шкафчики. Те же краски. Те же надраенные до воскового блеска полы. Возле туалетных комнат тот же вязкий запах дезинфекции Можно не сомневаться, что, зайдя в одну из комнат, он услышит тот же звук падающих капель, почувствует тот же запах запрещенных сигарет и увидит те же стоящие в ряд писсуары, а может, и каких-нибудь дерущихся оболтусов. Нили прошел коридором мимо класса, в котором занимался алгеброй на уроках мисс Арнет. Заглянув в узкое дверное стекло, поймал мимолетный взгляд своей бывшей учительницы, заметно постаревшей на пятнадцать лет и объяснявшей те же формулы, сидя на углу того же стола.

Неужели вправду прошло пятнадцать лет? На секунду Нили вдруг почувствовал себя восемнадцатилетним мальчишкой, ненавидевшим алгебру и английский язык и ничего не ждавшим от этих занятий, потому что собирался ловить удачу на футбольном поле Он вздрогнул, на мгновение окунувшись в лихорадочную гонку и волнения прошедших пятнадцати лет.

Мимо прошел уборщик — престарелый джентльмен, наводивший чистоту в здании со времен постройки. Долю секунды он смотрел на Нили, будто узнавая, но тут же отвернулся и вяло пробурчал себе под нос: «Добр-утро».

Главный вход в школу открывался в просторный атриум, выстроенный в год выпуска Нили. Атриум примыкал к двум более старым школьным зданиям и шел дальше до входа в гимнастический зал. По стенам красовались фотографии выпускных классов, начиная с 1920 года.

Баскетбол считался в Мессине вторым по важности видом спорта, но из-за футбола город так привык к спортивным победам, что ожидал появления династии от любой команды. В конце семидесятых Рейк решил, что школе нужен новый гимнастический зал. Ссуда под залог прошла девяноста процентами голосов, и Мессина с гордостью отстроила лучшую в штате площадку для занятий баскетболом. Уже вестибюль у входа представлял собой настоящий зал славы.

Центральным экспонатом был внушительный и очень дорогой стенд, внутри которого Рейк тщательно расположил все тринадцать маленьких памятников. Тринадцать кубков штата, начиная с 1961-го и заканчивая 1987-м годом. За каждым находились большая фотография команды и коллаж с победным счетом и газетными вырезками. Здесь же хранились подписанные футбольные мячи и форма с вышедшими в почетную отставку номерами, в том числе номером 19. Наконец, здесь было множество фотографий Рейка — Рейк с Джонни Юнитасом на какой-то межсезонной встрече, Рейк с губернатором тут, Рейк с губернатором там, Рейк с Романом Армстедом сразу после игры «Пэкерс».

Нили побродил по экспозиции несколько минут, несмотря на то что видел это много раз. Все выглядело щедрым даром, принесенным блестящему тренеру и его верным игрокам, и одновременно, казалось грустным напоминанием о прошедшем. Однажды кто-то сказал, что этот зал — душа и сердце Мессины. Но в еще большей степени это место годилось для поклонения Эдди Рейку и вполне могло сойти за алтарь, где преклоняют колена его последователи.

Вдоль стен до самых дверей спортзала выстроились другие стенды. Снова мячи с автографами от других выпусков, менее успешных. Новые трофеи размером поменьше, взятые менее значимыми командами. Нили в первый и лучше, если бы в последний раз посочувствовал тем, кто тренировался и добивался успехов, но ушел из спорта незамеченным, потому что занимался не главным видом.

Главным, неизменно «королевским» спортом оставался только футбол. Футбол приносил славу и платил по счетам, а это кое-что значило.

Где-то совсем рядом грянул до боли знакомый звонок, заставив Нили вернуться в реальность, границы которой он нарушил, опоздав на пятнадцать лет. Шагая назад через атриум, он оказался в толпе детворы, неистово выплеснувшейся на большую перемену. Коридоры в минуту ожили и наполнились учениками, отчаянно вопившими, толкавшимися, стукавшимися о шкафчики и высвобождавшими гормоны с тестостероном, мучившие их целых пятьдесят минут.

Ни один из них не узнал Нили Крэншоу.

В него едва не врезался мускулистый парень с очень накачанной шеей в зелено-белой именной футболке «Спартанцев», символизировавшей статус, которому в Мессине не было равных. У парня был типичный вид кого-то, кто вообразил себя хозяином этого коридора, пусть и ненадолго. Он внушал авторитет. Он ждал восхищения. Ему улыбались девочки. Мальчики уступали ему дорогу.

«Пройдет всего несколько лет, крутой парень, и если ты вернешься, никто не вспомнит твою рожу, — подумал Нили. — Сказочная карьера останется в прошлом. Клевые девочки станут мамашами. Зеленая футболка согреет лишь твое самолюбие, и ты не сможешь ее носить. Школьные вещи. Детские игрушки».

Почему тогда это было так важно?

Нили вдруг почувствовал себя очень старым. Пройдя через толпу, он быстро покинул школу.

После полудня, ближе к вечеру, Нили ехал по узкой гравийной дороге, поднимавшейся вверх вокруг Каррз-Хилл. Когда терраса расширилась, он свернул с дороги и остановился. Внизу, всего в одной восьмой мили от него, стоял дом «Спартанцев», а чуть правее виднелись два тренировочных поля, на одном из которых толкали друг друга упакованные в защиту игроки университетской команды, а на другом юниоры отрабатывали рывок. Свистели и покрикивали тренеры.

На поле имени Рейка Кролик двигал зелено-желтую газонокосилку «Джон Дир», таская ее туда и обратно по чистой траве, как всегда делал с марта по декабрь. Группа поддержки вышла на беговую дорожку перед домашней трибуной, чтобы прикинуть эскиз пятничного боестолкновения и отработать кое-какие новые маневры. За дальней конечной зоной расположился оркестр, чтобы немного порепетировать.

Мало что изменилось. Другие тренеры, другие игроки и другая группа поддержки, другие ребята в составе оркестра — но это были «Спартанцы» на своем поле с толкающим газонокосилку Кроликом и обычными переживаниями по поводу пятницы. Нили знал, что вернись он посмотреть на эту сцену еще через десять лет — не изменятся ни люди, ни место.