Винни Ковальский - гнус частного сыска (СИ)

- Не имеет значения, - холодно сказал инспектор. Внимательно оглядев кресло, он достал из кармана пинцет и поднял им с пола отлетевший в сторону шприц - к счастью, целый.

- С этим шутки не шутят, - сказал он, запечатывая шприц в бумажный пакет. - Но чем вы их огорошили, чёрт возьми?

Винни Ковальский сконфузился и залился краской.

- Всю жизнь стыдился того, что у меня полные бёдра, - ответил он, - но иногда это помогает кое-что скрыть.

Он запустил руку под фалды пиджака и вытянул из брюк резиновую подушечку. Она была проколота и сочилась остатками джина.

- Вначале я собирался налить туда воды... но потом подумал, что, если мои расчёты верны...

- Ага, и джин залил ему глаза, - рассмеялся инспектор. - Всё-таки в вашем стиле работы что-то есть.

- Эффективность, не более, - скромно отозвался Ковальский.

- Но как же вы поедете домой в таком виде?

- Я всё предусмотрел, - Ковальский приглаживал волосы перед зеркальным никелированным кофейником. - Перед выходом я сообщил моему бою Али адрес клуба "Федра" и велел ему в 16.30 принести по этому адресу чистые брюки.

6.

Несколько дней спустя Ковальский и Солгрейв обедали вместе в своём любимом пабе "Зелёный лев". Поляк пил четвёртый по счёту мартини за счёт инспектора и достиг того состояния, которое у англичан именуется "приподнятым".

- А всё-таки жаль публику, - сказал он, глядя на свет сквозь бокал. - Каково ей будет узнать, что респектабельнейший, самый элитарный на всю Британию клуб - всего лишь фирма по наёмным убийствам?

- Зато и фирма элитарная, - отметил инспектор. - Вот почему их так трудно было взять. Это не банальные бандиты, которые ищут клиента, затем тот поручает им выследить жертву и назначает энную сумму. Нет, тут всё аристократичнее, а как продумано! Зверь сам бежал на ловца. Сначала организуется сверхпрестижный клуб самоубийц, куда пускают только очень богатых - богатые, конечно, выстраиваются в очередь, лишь бы туда попасть; а затем организатор клуба узнаёт, кто из наследников его членов жаждет избавиться от родича. Мэтьюз брал с них за эту услугу от пяти до пятнадцати процентов наследства.

- Чего-то в этом роде я и ожидал, - кивнул Ковальский. - Вы выяснили, как Мэтьюзу удалось всё это спланировать, избежав подозрений?

- В общем, да. Основателей клуба было двое - сам Мэтьюз и покойный Дэниел Коули, которому он приходился школьным другом. Коули, вероятнее всего, был невинен как младенец и ничего не знал о планах Мэтьюза. Знаете ли, для миллионера школьный друг - только школьный друг, и он не замечает, что сам-то он для друга - миллионер. Бедняга позволил Мэтьюзу втянуть себя в эту сумасбродную затею с клубом самоубийц, потому что пресытился всем остальным. А после того, как он побыл три года подставным председателем клуба, - не зная, конечно, что он подставной, - Мэтьюз хладнокровно отравил его. Остальные не знали о Мэтьюзе ничего, кроме того, что он школьный друг Коули и заслуживает доверия в высшей степени. Занять председательское место для Мэтьюза было вполне естественно.

- Ох уж это мне английское доверие к респектабельности и школьным друзьям! - вздохнул Ковальский.

- А всё-таки как вы догадались про кресла?

- Вначале я ни о чём не догадывался, они лишь вызвали у меня эстетическое отвращение. Этакие красные чудища в духе кубизма, которым не место в элитарном английском клубе. Впрочем, клубы бывают разные; но, когда я увидел, что в креслах заседают не крикуны в цветных блузах, а джентльмены в твидовых костюмах... Знаете, какое ощущение несообразности!

- Но что оно могло вам сказать?

- Э, - махнул рукой Ковальский, - не обижайтесь, инспектор, но у вас нет эстетического чувства. У меня этот разлад вызывал ощущение несоответствия, что ли, облика назначению. Закономерно было подумать, не имеют ли эти кресла иного назначения.

Это было первое, на что я обратил внимание. Второе - то, что Мэтьюз занервничал, когда я сказал ему: "Боитесь, что мир узнает, какие у вас чудовищные кресла?"

Видите ли, инспектор, очень часто мы слышим не то, что слышат наши уши, а то, что слышит наша привычка. Я всего-навсего неудачно пошутил насчёт внешнего вида кресел. Но Мэтьюз дёрнулся и выдавил: "Прекратите". Тогда я понял, что с креслами и впрямь что-то не так. За то время, что я был в клубе, предположения увязались в гипотезу. Сюда хорошо укладывался цианид - его необязательно глотать, можно сделать и укол. Но кое-что мне подсказало и название клуба.

- Как вам могло что-то подсказать имя античной героини? - изумился Солгрейв.

- Опять-таки, дело в слухе и привычке, друг мой. Вы, англичане, при слове "Федра" не думаете ни о ком, кроме Еврипида. Но была ещё и "Федра" Расина, где история совершенно другая. У Расина до того, как Федра кончает с собой, происходит немало интересного. Клевету, из-за которой суждено погибнуть Ипполиту, запускает не Федра, а её служанка, чрезмерно преданная госпоже. Сама Федра в этот момент жива, и юридически с её стороны всё чисто - никто не мог бы обвинить её в убийстве Ипполита, кроме собственной совести. Но у Мэтьюрина Мэтьюза совести не было, и травиться он не собирался. Он травил других.

Трагедия Расина натолкнула меня на мысль о том, что у Мэтьюза должен быть сообщник. Я сообразил, что внутри кресла вполне может спрятаться невысокий человек. Вы начали с презумпции, что, кроме членов клуба, в зале никого не было - и, как в современных романах, принялись выискивать, кто из почтенных джентльменов, всё время не встававших с кресел, мог кинуть яд в кофе своего сотоварища. Вы не сомневались, что в закрытом английском клубе не может быть посторонних лиц. А постороннее лицо было.

- Джеймс Харт, - сказал инспектор.

- Да, бедолага Харт, которому я едва не выжег глаза джином. Он забирался в заранее указанное ему кресло перед началом заседания и наносил снизу смертельный укол. Как я полагал, квалифицированный медик способен проколоть ягодицу так, что пациент ничего не почувствует; мне пришлось слегка пострадать - в смысле, морально, - но зато я получил великолепное практическое подтверждение.

- О чём вы? - инспектор был ещё не в курсе относительно этой части приключений Ковальского.

- Боли в пояснице симулировать достаточно просто, а от них делают именно такие уколы. Не буду пока говорить доктору Мелвиллу, что я его провёл.

- А-а, - хихикнул Солгрейв. - Но ведь Харт колол вслепую, через ткань. А если бы он оплошал? Вот чего я не понимаю.

- Н-да, инспектор, я просто диву даюсь. Вы англичанин, и настолько не знакомы с нравами собственной нации. Какой же английский джентльмен, в особенности если он джентльмен с недавних пор, будет подскакивать, если ему что-то уколет зад во время клубного заседания? Он сделает вид, что ничего не происходит.

- Наверное, - Солгрейв отхлебнул пива. - Цианиду много времени не надо, особенно при внутримышечном уколе.

- А теперь ваш черёд делиться. Как Мэтьюзу удавалось ввести в заблуждение коронёра и представить дело так, что яд проглочен с кофе?

- Это как раз проще всего, - ответил Солгрейв. - После допроса свидетелей я понял, что клубный протокол, с виду невинный, расписан под сценарий Мэтьюза. Когда жертва умирала, потрясённые джентльмены удалялись в курилку, а Мэтьюз оставался позвонить в полицию. Они не знали, что в этот момент всё только начиналось. В кармане у Мэтьюза была спринцовка с ядом. Он выдавливал его в недопитый кофе. Проблема с цианидами в том, что их практически невозможно обнаружить в желудке, в отличие от мышьяка. Возможно, в будущем когда-нибудь мы научимся это делать... Коронёр, конечно, не обращал внимания на крохотную точку от укола, да она и не была особенно заметна - от отравления цианидом всё тело краснеет. Всё казалось слишком очевидным.

- Ничто не бывает слишком очевидным, - сказал Ковальский. - Я сразу предположил, что вы не нашли яда в клубе не потому, что его там не было, а потому, что его кто-то уносил сразу после убийства. Меня насторожило, что зал заседаний располагается в комнате с балконом и пожарной лестницей.