Смертельная скачка

Я вспомнил двух грациозных лебедей, утиную парочку, как спокойно они плавают недалеко отсюда в тени, отбрасываемой башней.

— Вы могли бы поискать его в пруду, — сказал я.

Встреча закончилась через полчаса после того, как они, не скрывая ужаса, согласились, чтобы на следующее утро было прочесано дно мирного маленького пруда.

Арне предстояло проверить, все ли заперто на ночь, что он и делал с раздражающей медлительностью, а я бесцельно слонялся вокруг, слушая норвежскую речь последних зрителей, расходившихся по домам. После финального заезда прошло больше часа, а все еще горели фонари и на всех дорожках встречались люди. Здесь не так много уединенных мест, где могло быть совершено убийство.

Я подошел к весовой и стоял между рядами декоративных кустов... Да-а, здесь было темно, и кусты настолько густые, что в них можно временно спрятать тело, пока опустеет ипподром. Спрятать жокея, его саквояж и пять мешков украденных денег. В кустах хватило бы места для всего. Из весовой падал яркий свет, но кусты отбрасывали густую тень, и, что лежит среди корней, разглядеть было бы невозможно.

Тут и нашел меня Арне, со страстной убежденностью заявивший:

— Ну что ты, здесь его не может быть. Здесь бы уже давно увидели.

— И почувствовали запах, — добавил я. Арне потрясение охнул и воскликнул:

— Боже милосердный!

— Ты закончил свою работу? — Я направился к выходу.

Он кивнул, половина лица освещена, половина в тени.

— Уже пришел ночной сторож, и все в порядке. Он проверит еще раз, все ли ворота заперты на ночь. Мы можем ехать домой.

Он повез меня на своем надежном норвежском «Вольво» по шоссе в город и потом по улицам, усыпанным опавшими листьями. Кари встретила нас пылающими дровами в камине и высокими бокалами утоляющего жажду охлажденного белого вина. Арне, словно бык за тореадором, без отдыха метался по квартире, включив на полную громкость Бетховена.

— Что случилось? — прокричала Кари. — Ради бога, сделай потише.

Арне подчинился, но эта жертва явно нанесла вред его эмоциональной безопасности.

— Сделай, как тебе нравится, — предложил я. — Пять минут мы можем потерпеть.

Кари мрачно взглянула на меня и скрылась в кухне. Арне совершенно серьезно поймал меня на слове. Я безропотно сидел на софе, пока стереофонические раскаты сотрясали фундамент, и восхищался терпением его соседей. У человека, который жил подо мной в Лондоне, уши были точно стетоскоп, и он стучал мне в дверь, даже если я ронял булавку.

Стереофонический грохот продолжался не пять, а целых двадцать минут, потом Арне перестал бегать по квартире и выключил проигрыватель.

— Великая вещь! Великая вещь! — повторял он.

— Несомненно, — согласился я: действительно, это произведение соответствовало бы величине помещения, равного «Альберт-холлу».

Кари вернулась из своего убежища в кухне, снисходительно покачивая головой. Она была ослепительна в шелковом брючном костюме цвета меди, фантастически гармонировавшем с волосами, кожей и глазами и отнюдь не портившем остальное. Она наполнила бокалы и села на подушки, декоративно брошенные на пол возле огня.

— Вам понравились скачки? — спросила она.

— Очень.

Арне немного поморгал, сказал, что ему надо позвонить, и вышел в холл. Кари объяснила, что смотрит интересные соревнования по телевизору, но редко ездит на ипподром.

— Я человек комнатный, — продолжала она. — Арне считает, что жизнь на свежем воздухе здоровее, но я не люблю холода, сырости и резкого ветра, поэтому разрешаю ему заниматься всеми этими ужасными делами вроде лыж, плавания и гребли, а сама жду его дома в теплой комнате.

Она усмехнулась, но у меня возникло чуть ощутимое впечатление, что, какой бы преданной женой она ни старалась быть, в ее сердце нет страстной любви к Арне. Где-то глубоко в сознании у нее таится совсем не восторженное отношение к так называемым мужским занятиям. А мой опыт говорит, что подсознательная антипатия к деятельности почти всегда переносится и на лицо, которое этой деятельностью занимается.

Из холла донесся голос Арне, говорившего по-норвежски.

— Он объясняет, что завтра надо проверить дно пруда, — удивленно перевела Кари. — Какого пруда? Я рассказал ей, в чем дело.

— Боже, бедная его жена... Надеюсь, что его нет там. Как она перенесет это?

Легче, подумал я, чем ее теперешнее состояние, когда все думают, что он вор и что бросил ее.

— Это только предположение, — успокоил я Кари. — Но надо проверить пруд, чтобы убедиться.

— Арне очень высокого мнения о вас, — улыбнулась она. — Я верю, что ваше предположение правильно. Когда Арне вернулся из Англии, он говорил, что не хотел бы попасть под ваше расследование. По его мнению, вы угадываете, что люди думают. Когда председатель попросил, чтобы прислали кого-нибудь из английского Жокейского клуба на поиски Боба Шермана, и Арне услышал, что приедете вы, он очень обрадовался. Я была в соседней комнате, когда он кому-то говорил по телефону, что у вас глаза, как у ястреба, и ум, как бритва. — Кари иронически усмехнулась, и зубы чуть сверкнули в мягком свете. — Вы польщены?

— Да. Хорошо, если бы это было правдой.

— Конечно, правда. Вы так молоды, а занимаете такой пост.

— Мне тридцать три, — вздохнул я. — В эти годы Александр Македонский завоевал полмира от Греции до Индии.

— Вы выглядите на двадцать пять, — заметила Кари.

— Это ужасная помеха.

— Что?

— Недостаток.

— Женщины так не считают.

Арне вернулся из холла, все еще погруженный в свои мысли.

— Все в порядке? — спросила Кари.

— А, м-м-м, ja. — Он несколько раз моргнул. — Все устроено. Завтра в девять утра проверят дно пруда. — Арне помолчал. — Ты будешь там, Дэйвид?

— Да. — Я кивнул. — А ты?

— Ja. — Перспектива увидеть труп совсем не обрадовала его. Но я и сам без особого возбуждения ждал завтрашнего утра. Если Боб Шерман действительно там, он будет выглядеть так, что каждый бы желал никогда не сталкиваться с этой картиной. А моя частная галерея и так уже слишком обширна.

Арне помешал дрова в камине с таким видом, будто отгонял злых духов, а Кари предложила садиться за стол.

Она приготовила оленью ногу в густой темной подливке, а потом пообещала морошку, которая оказалась желто-коричневой ягодой, по вкусу напоминавшей карамель.

— У нее совсем особый вкус, — объяснил Арне, очевидно, радуясь, что может угостить меня такой редкостью. — Ягоды растут на болотах, и сезон всего три недели. Есть специальный закон, устанавливающий сроки, когда можно их собирать. Человек получает строгое наказание, если собирает ягоды раньше разрешенного срока.

— Морошку можно консервировать, — добавила Кари, — но вкус, конечно, совсем другой, чем у свежей. Мы ели ягоды в почтительном молчании.

— И до будущего года их уже не будет, — вздохнул Арне, кладя ложку. — Теперь кофе?

Кари принесла кофе и с веселым изумлением отклонила мое не вполне искреннее предложение помочь ей убрать посуду.

— Вы хотите убирать посуду? Честно?

— Не хочу, — признался я.

Она засмеялась. Не чуждая духу феминизма, Кари не собиралась размахивать знаменами равенства в кухне. Безмолвное соглашение между ней и Арне, что все в доме — ее владение, а вне дома — его, на мой взгляд, вело к полной гармонии. У моей сестры отсутствие такого соглашения привело к сопротивлению, ссорам и в конце концов к разбитому браку. Кари меньше требовала, меньшего ждала и большего добивалась.

Я долго не засиживался. Мне нравилось смотреть на Кари, но и этим нельзя злоупотреблять. Арне при всех его странностях все же был следователем. Сам я научился определять, куда на самом деле люди смотрят, потому что часто их мысли совсем не там, куда глядят глаза. Некоторые мужчины чувствуют себя польщенными, когда другие жадными глазами оглядывают их жен, но у многих вспыхивает ревнивая злость. Я не знал, как будет реагировать Арне, и не ставил себе целью узнать.