Суд Линча

рирода, – заметил хозяин клуба кислым голосом. – Настроение, конечно, создает.

– Значит, нравится? – с надеждой спросил Леднев.

– Ну, красивая, только здесь ведь атлетический клуб, а не музей изящных искусств, – Андронов помотал головой. – Нет, не возьму, при всем к тебе уважении, не возьму. Без обид. Да и подарок слишком дорогой. Тут одна рама чего стоит. Нет, не возьму.

– Ну, дома повесишь, – не сдался Леднев. – Приятно посмотреть на такое.

– У меня дома то же самое по стенам висит: вымпелы, плакаты спортивные, – поморщился Андронов. – Я как-то природу эту, знаешь, не очень… Ни к селу, ни к городу, называется. Может, в раздевалке её повесить? Хотя, нет, спереть могут. Нет, не возьму. Хотя за то, что обо мне вспомнил – спасибо. Кофе хочешь?

Леднев вышел из кабинета Андронова раздосадованный, злой на самого себя. Во время прошлой встречи Надя сказала Ледневу, что через пять дней у неё день рождения и добавила: «Это я говорю не для того, чтобы ты мне подарок сделал. Просто для сведения, чтобы не забыл поздравить по телефону. Тем более, ты не можешь мне подарить ничего такого, чего у меня нет». Эти последние слова задели Леднева. «Значит, у тебя есть абсолютно все?» – спросил он, чувствуя, что заводится. «Почти все, кроме сыгранной в кино главной роли. Зря я тебя озадачила насчет дня рождения. Ладно, подари мне розочку. Ее лепестки я засушу в книге, стану на них смотреть зимними вечерами и тебя вспоминать. Это будет мой маленький гербарий», – Надя рассмеялась, и этот смех больно уколол Леднева.

На следующий день он взял такси и поехал к Дому художника на Крымской набережной, решив, что хорошая картина – достойный подарок женщине. От обилия картин, выставленных художниками вдоль набережной, зарябило в глазах. Предложение явно превышало спрос. Сомлевший от жары, от бьющего в глаза солнца Леднев, сняв и забросив за спину пиджак, брел вдоль бесконечного ряда полотен, висящих одно над другим в четыре ряда до самой земли, останавливался, разглядывал картину, на которой остановился взгляд и брел дальше. Художники, загоревшие до черноты, сидели на ящиках, играя в карты или домино, пили воду, болтали друг с другом, словно вовсе не их картины выставлены здесь на продажу. «Еще четверть часа этого хождения и со мной случится солнечный удар», – решил Леднев.

Тут он вспомнил, что Надя родилась, и первые десять лет своей жизни провела в деревне, пока её родители не перебрались в рабочий поселок. Значит, ей приятно будет увидеть какой-нибудь сельский пейзаж, вспомнить родные места, – эта мысль, плотно засевшая в голове, показалась Ледневу, утратившему возможность трезво соображать, весьма разумной.

«И в самом деле, что может быть лучше сельского пейзажа? – спросил Леднева дедок в мятом пиджаке и очках в пластмассовой оправе. – Ведь это же наша родная природа, наши корни». Дедок ничем не походил на художника, тем не менее, его кисти принадлежали не менее двадцати картин из сельской жизни, выставленных во втором ряду у гранитного парапета набережной.