Банда - 2

***

Невродов относился к людям, с которыми надо было уметь молчать, не тяготясь, не раздражаясь, а просто воспринимать молчание, как продолжение разговора. И молчание самого Невродова было наполнено смыслом, настроением, ощущением того, что в эти самые секунды что-то происходит, принимаются решения, меняется чья-то судьба. И Пафнутьев, сидя у приставного столика, не торопил прокурора. Он тоже умел молчать и ценил эти неторопливые минуты. Молчание более многозначно, а каждое произнесенное слово как бы сужает мир, ограничивает его и сводит в конце концов к жестким "да" или "нет". Наверно, нот так же нетерпеливые любовники, доведя себя до последней грани какого-то чувственного искупления, продолжают оттягивать главный момент, короткий и бурный, чтобы когда уже не будет никаких сил совладать с собой, впиться друг в друга, проникнуть друг в друга и замереть, содрогаясь не то от боли, не то еще от чего-то более сильного и мучительного. Впрочем, это тоже разновидность боли.

- Ну? - наконец просипел Невродов, - уставившись на Пафнутьева маленькими настороженными глазками. - Ну? Ты этого хотел?

- Похоже, удалось, Валерий Александрович.

- Только похоже... А что получилось на самом деле... Я затрудняюсь сказать.

- А нам и не надо стремиться к тому, чтобы все назвать по именам, разложить по полочкам и наслаждаться наведенным порядком. Поток бурлит и играет на солнце... Пусть бурлит, пусть играет, - произнес Пафнутьев слова, которых Невродов никак не ожидал. Он склонил голову, внимательно вслушиваясь, поражаясь, потом молчал, удивляясь все больше.

- Больно мудрено выражаться ты стал, Павел Николаевич. - Все проще... Мы заперли в клетку тигра, а сами знаем, что клетка-то жидковата, она только для зайцев годится, клетка-то... А?

- Надо заменить клетку.

- Ха! - крякнул Невродов, откидываясь на спинку стула. - Замени. Попробуй замени, - повторил он.

- Сысцов сказал...

- Да знаю я, что сказал Сысцов! - он досадливо" махнул тяжелой розовой ладонью.

- Сысцов сказал, - настойчиво повторил Пафнутьев, - что пусть, дескать, все решает наш народный, самый справедливый суд. Следовательно, он дал добро на суд.

- Он и мне сказал примерно то же самое. Решайте, говорит.

- Он отрекся от Анцыферова.

- Как тебе это удалось? - усмехнулся Невродов.

- Сам не ожидал.

- Врешь. Ожидал. Все у тебя было просчитано...

- Ладно... Дело Халандовского я закрыл. Нет оснований для возбуждения.

- Я скажу ему, - кивнул Пафнутьев. - Он будет рад.

- Он - не знаю, а ты уже весь сияешь, - Невродов подозрительно посмотрел на Пафнутьева. - Как я понимаю, Халандовский - твой человек? Он не случайно оказался в этом деле? - Не дождавшись, ответа, Невродов задал еще один вопрос. - Он тверд? Он не откажется от своих показаний?

- Не должен.

- Показания у него хорошие. Продуманные. Вместе писали?

- Советовались, - неопределенно ответил Пафнутьев.

- Рука чувствуется. Тяжелая рука. За что ты его так, Анцышку-то?

- Заработал. Да вы и сами знаете.

- Что за бумаги у него были в сейфе? Или, скажем вроде как были?

- Они сейчас у Сысцова.

- Сработали, значит?

- Как видите.

- Опасный ты человек, Павел Николаевич. Я знаю... Мне девушки об этом говорят.

- До или после?

- Когда как... Смотря какая девушка.

- Девушки - ладно, сам разберешься. Но теперь тебе это говорит областной прокурор.

- Суд бы побыстрее, Валерий Александрович!

- Проведем. В этом месяце.

- И сколько светит Анцышке?

- Пусть решит суд, - уклонился Невродов от ответа. - Он ведь, как говорит Сысцов, народный, самый справедливый... Скоро присяжных заведут... То-то будет потехи!

- Почему?

- У нас ведь как народ воспитали... Чем суровее наказание, тем оно, вроде бы, справедливее. В Англии за убийство посадят на пять лет - страна в шоке, больно сурово. А у нас дадут десять лет строгого режима, и тоже страна впадает в шок - вроде оправдали.

- Так что, не будет присяжных?

- Не сразу, - Невродов повертел розовой ладонью в воздухе. - Мы с тобой не застанем.

- А где-то уже действует...

- Для газетчиков... Ладно, Бог с ними, с присяжными... Тут кот еще что... Сысцов звонил, советовался, - Невродов осторожно посмотрел на Пафнутьева, как бы решая с какой стороны ему лучше. зачти.

- И что же вы ему посоветовали?

- А ты знаешь, о чем он спрашивал?

- Конечно, - Пафнутьев легкомысленно передернул плечами. - Чего тут догадываться... Сейчас на повестке дня один вопрос - кого в кабинет Анцышки посадить.

- Правильно, - кивнул Невродов. - Я буду с тобой откровенен, Павел Николаевич... Он сам назвал тою фамилию. Как, дескать, смотришь... Мне не трудно было сказать, что ты грамотный юрист, что ты молод и энергичен... Н так далее. Это была бы с моей стороны поддержка, согласие с тем, что назначение получишь именно ты. Но я этого не сделал.

- Хороший ход, - одобрил Пафнутьев.

- Ты думаешь? - удивился Невродов, ожидавший другого ответа.

- Все правильно, Валерий Александрович. Поддержите вы меня, и сразу проступают очертания нашего сговора. А поскольку вы от меня отреклись, то проделанная работа стала выглядеть чище, естественнее.

- Ты действительно так думаешь? - недоверчиво спросил Невродов. И Пафнутьев только сейчас понял, почему прокурор так долго молчал в начале разговора. Нет, он не наслаждался молчанием, он просто не знал с чего начать.

- Сысцов вас испытывал. Он проверял - не для меня ли вы освободили место... И убедился, что мы не столь испорчены, как он подумал. Я не гожусь в прокуроры, Валерий Александрович. Я еще не все испытания прошел, он не настолько мне доверяет, чтобы...

- Он и мне не очень доверяет.

- Ладно... Кого вы предложили?

- Своего зама, - Невродов не спускал с Пафнутьева маленьких настороженных глазок, пытаясь поймать малейшее недовольство, обиду. Но нет, ничего подозрительного не увидел. Пафнутьев оставался благодушен и улыбчив, слова произносил легко, никакого второго смысла за ними не просматривалось. И Невродов опять насторожился - с чего бы это?

- Пусть зам, - согласился Пафнутьев. - Вы ему доверяете?

- Пока был замом... Доверял. Получив отдельные кабинеты люди часто меняются на нечто противоположное. Но тут уж ничего не поделаешь. Приходится рисковать. И это, Павел Николаевич... Только честно... Обиды нет?