Вынужденное признание

С детства Владимир привык во всем быть лучшим. Математика, бег, стрельба — на олимпиадах и соревнованиях ему не было равных. Он и в ФСБ пришел лишь потому, что это был прекрасный способ подчеркнуть свою исключительность, он как бы вошел в круг посвященных, избранных, до которых простым обывателям было как до луны пешком.

Служилось Дементьеву хорошо. Он был обязателен, пунктуален, свято чтил субординацию, никогда не допускал ошибок, избегал любопытства. К своим тридцати Владимир Дементьев получил майорские погоны и не собирался на этом останавливаться. О нет, он не хватал звезд с небес. Он знал, что главное в жизни — поставить перед собой цель, а добираться до цели нужно не бездумными рывками, рассчитывая лишь на везение и собственную удаль, а упорно и ровно — в этой установке была надежность.

Все изменилось три года назад… Как-то раз, проезжая по долгу службы мимо площади трех вокзалов, он вдруг увидел возле обочины молоденькую девушку с двумя огромными сумками. Девушка была хрупкой и большеглазой. Сумки лежали у ее ног, как две огромные собаки, и она смотрела на них сердитым, недовольным взглядом, как будто они чем-то обидели ее.

Владимир притормозил возле девушки и предложил ей свою помощь. Через полгода они поженились.

Рите было двадцать лет. Она только что провалилась на экзаменах в театральный институт, но нисколько не унывала по этому поводу и была преисполнена решимости осуществить свою мечту на будущий год. Она хотела стать знаменитой и покорить весь мир. До покорения мира было, конечно, еще далековато, но сердце Владимира Рита покорила с первого взгляда. Впервые в жизни он проявил слабость, влюбившись в нее, как мальчишка. Последующие месяцы и годы лишь укрепили эту любовь. Владимир прикипел к Рите сердцем, он и представить теперь не мог, как жил до встречи с ней.

Все бы было хорошо, но с некоторых пор Дементьев вдруг стал замечать, что Рита охладела к нему. Это проявлялось в мелочах. Каждый вечер, ложась в постель, Рита ласкала его и нежно шептала ему на ухо, что он «самый лучший». И вдруг эта чарующая фраза, ради которой Дементьев был готов перевернуть мир, куда-то улетучилась. «Неужели я перестал быть для нее самым лучшим?» — думал он, вначале с юмором, но затем все серьезней и серьезней, так как мысль эта — не высказанная вслух — вдруг начала находить подтверждение и в ежедневной жизни четы Дементьевых.

— Влад, я не хочу идти в театр с Черновыми.

— Почему?

— Не хочу, и все.

— Но мы ведь обещали, что пойдем. Они будут нас ждать: Малышка, ты себя плохо чувствуешь?

— Да, плохо. Разве женщина может чувствовать себя хорошо, если ей нечего надеть?

— Но разве тебе нечего надеть?

— А разве ты сам не видишь? На прошлой неделе Чернов купил своей жене норковую шубу. Хорошо же я буду смотреться не ее фоне в своем задрипанном пальтишке.

— Между прочим, это задрипанное пальтишко обошлось мне в триста баксов. К тому же мы совсем недавно его купили.

— Год назад, — холодно сказала Рита. И тут же с иронией добавила: — Бедняжка! Для тебя это был такой удар, что ты до сих пор не можешь оправиться.

В тот вечер они все же пошли в театр. Но лучше бы не ходили. Весь вечер Рита была подчеркнуто холодна с Дементьевым, зато Косте Чернову, давнишнему другу и коллеге Владимира, она оказывала повышенные знаки внимания. Она весело хохотала над его шутками, восхищалась меткими характеристиками, которые он давал общим знакомым. Чернов цвел и пах от удовольствия, чего нельзя было сказать о его жене, Вике Черновой, которая одаривала Риту такими свирепыми взглядами, что даже Владимиру становилось неуютно.

— Что это все значило? — спросил он Риту, когда они пришли домой.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты обиделась на меня из-за того, что я не купил тебе норковую шубу?.

— Что ты, дорогой. Это все равно что обидеться на калеку за то, что у него нет ног.

— Что за идиотское сравнение?

— Ну почему же идиотское? У калеки никогда не вырастут ноги. С этим нужно смириться. — Она язвительно улыбнулась: — У одних ноги есть, у других — нет. Такова жизнь.

— Ты слишком много выпила в баре, — угрюмо сказал Владимир.

— Правда? Ну что ж, если тебе так приятнее думать, то…

— Рита! — осадил он жену.

Она невинно захлопала ресницами:

— Что, дорогой?

— Черт! Если ты так хочешь, я куплю тебе эту дурацкую шубу. — Глаза Риты вспыхнули. — Правда, в последующие несколько месяцев нам с тобой придется потуже затянуть пояса, — добавил Дементьев.

Рита засмеялась:

— Вот напугал! Да я уже два года хожу с затянутым поясом! Хожу и смотрю, как твои сослуживцы разъезжают по городу в «мерседесах» и «ауди», как они ужинают в дорогих ресторанах и как они поплевывают на твою белобрысую голову! Да ты с твоим апломбом и в подметки им не годишься! Ты просто жалкий, тупой неудачник, которого все обходят! Ты…

Рита наткнулась на мертвенно-блеклый, пылающий ледяным огнем взгляд Владимира и осеклась.

— Ладно, — с тихой усмешкой произнесла она. — О чем с тобой вообще можно говорить? Я пошла спать… И, пожалуйста, не приставай ко мне сегодня. Мне завтра рано вставать.

С тех пор в их отношениях что-то безнадежно испортилось. Мысли о Рите не покидали белобрысую голову Дементьева ни днем ни ночью. Они саднили в его сердце тупой занозой. Он постоянно замечал, с каким восторгом смотрит Рита на его более удачливых коллег и с какой лютой завистью смотрит она на их жен.

Рита обожала ходить в гости, она обожала театры и вечеринки, была без ума от ночных клубов. Однажды, выпив лишнего, она вдруг выскочила из-за столика, полезла в самый круг танцующих и стала буквально вешаться на молодых парней, которые с восторженным, похотливым хохотом хватали ее за талию, за задницу, за грудь.

В тот вечер Дементьев впервые ее ударил. Он сделал это уже дома (после того, как два парня из того «рокового круга» отправились в больницу со сломанными ребрами, челюстями и ключицами).

На следующий день неизвестный доброжелатель написал рапорт, в котором подробно, во всех деталях описал моральный облик сотрудника ФСБ Владимира Алексеевича Дементьева. Последствия могли быть самыми страшными, если бы не достойный послужной список Владимира и его незапятнанная репутация.

Это были неприятные, отвратительные дни — на работе ему приходилось оправдываться и объясняться (что в понятии Владимира было равнозначно унижению), а дома ждали холодный взгляд, полное безмолвие и ледяная постель.

Несколько недель назад ему поручили охрану Матвея Кожухова. Он не вникал в суть дела. «Зачем?», «Почему?» — за восемь лет службы в органах эти вопросы никогда не мучили Владимира. Офицер ФСБ должен задаваться только двумя вопросами: «Что?» и «Как?». Задача поставлена и ясна, нужно постараться как можно лучше ее выполнить, вот и все.

Мысли о Рите мешали работе, но Владимир Дементьев ничего не мог с собой поделать. Их отношения (если это можно было назвать отношениями) стремительно и неумолимо приближались к разводу. Мысль о том, что он навсегда потеряет Риту, ужасала Дементьева, выбивала почву у него из-под ног, заставляла его мучительно думать над тем, как же все изменить и… где раздобыть денег, чтобы обеспечить Рите жизнь, о которой она так мечтает.

И вот тогда-то его и вызвал к себе подполковник Данилов, которого Дементьев за глаза называл «старым лисом».

— Здравствуй, Володя. Садись. — Смуглое лицо Данилова дышало приветливостью и доброжелательностью. — Ну как идет служба?

— Нормально, товарищ подполковник.

— Клиент ведет себя хорошо?

— Вполне.

— Не норовит уйти из-под опеки?

— Иногда. Но мы легко пресекаем эти попытки.

— Ладно. — Тут Данилов сурово сдвинул брови. — У меня к тебе, майор, очень важный разговор… Кстати, как у тебя дома?

— Все хорошо.

— Правда? А до меня дошли слуха, что ты собираешься разводиться.

Дементьев усмехнулся. От недремлющего ока управления не ускользал ни одни факт, касающийся личной жизни служащих в нем офицеров. Он прекрасно об этом знал.