Современный детектив ГДР

— Да, — сказал Крейцер, — это и мне кажется самым разумным объяснением. А никаких следов неизвестного вора не удалось обнаружить?

— Конечно, удалось бы обнаружить, но сначала мы даже не думали о такой возможности, а уж когда пришли на другой день, все вокруг было вытоптано и перерыто. Даже сам Плутон, и тот не мог взять след.

— А с Першке что стало? — спросил Арнольд.

— В конце июня его отправили в колонию, и, насколько мне известно, он сидит там до сих пор.

— А сбежать он не мог? Это ведь случается — в колониях надзор не больно строгий.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что он имеет непосредственное отношение к вашему делу? — приветливо полюбопытствовал Зоммер.

— А что ж, не исключено, — ответил Арнольд, — недаром снова всплыла на свет божий эта машинка, а единственная известная нам связь идет через Першке.

— Ну, тогда позвони в колонию. Вот самый простой способ избавиться от этой мысли. Я уверен, что Першке еще там. Насколько я понимаю, в вашем случае мы имеем дело с бывалым и опытным мошенником. Я просто не могу себе представить в этой роли Першке. Он, правда, не дурак, но слишком ленив думать, да и держать язык за зубами не умеет. Никакой матерый уголовник не станет связываться с таким типом. Нет, ребята, это надо выбросить из головы. А вот о том неизвестном, который обокрал Першке, стоит подумать.

— Тогда посоветуйте, в каком направлении его следует искать, и я с превеликой радостью присоединюсь к вашему мнению.

Зоммер грустно поглядел на Арнольда.

— До чего молодежь пошла нетерпеливая, а ведь у вас в запасе куда больше времени, чем у нас. Надо вооружиться терпением. Все, кто нарушает закон, рано или поздно допускают ошибки, рано или поздно срываются. Срываются даже самые удачливые, слишком уверовав в свою безнаказанность. Нет, ребята, они от вас не уйдут. Они и так уже наворотили глупостей. Мой вам совет: на время отодвиньте машинку в сторону и попробуйте взяться за дело с другого конца.

Когда они вернулись в родные стены, Крейцер со стоном упал в кресло.

— Опять тупик, — мрачно сказал он. — Уж коли этот хитрец не мог продвинуться дальше, нам и пробовать нечего. Я думаю, он прав. Давай попытаемся подойти к делу с другой стороны. Мы, собственно, на чем остановились, когда позвонил доктор Фриче?

— Мы сопоставляли те факты, которыми в настоящее время располагаем.

— Верно. Но это мы в основном завершили. Вот я и предлагаю: побеседуем еще раз с фрейлейн Альвердес, вы, помнится, были в этом весьма заинтересованы. — Крейцер взглянул на часы. — Постойте-ка, а вы сегодня обедали?

— Да, в закусочной-автомате ел жареную колбасу, когда вышел из пункта приема объявлений.

— Ладно. Тогда вызовите машину, а я тем временем отнесу книги к себе и буду ждать вас на выезде.

17

Перед чугунными воротами Института питания Крейцер и Арнольд вылезли из машины и по дорожке, выложенной черными и белыми камушками, подошли к дому. Под сводами дежурки дремал вахтер. Голова у него склонилась на грудь, он шумно дышал открытым ртом. Не видя причин его беспокоить, Крейцер и Арнольд на цыпочках поднялись по мраморной лестнице на второй этаж.

Когда они вошли в комнату, где работала Бригитта Альвердес, тощий мужчина лет сорока торопливо поднялся из-за стоящего у окна стола, надел очки с очень сильными стеклами и, моргая, протянул им руку.

— Доктор Вейнтраут. Очень рад, что вы наконец пришли. Я жду вас уже семнадцать минут.

Он достал из жилетного кармана серебряные часы на бархатной ленточке и, нахмурив лоб, сравнил их с наручными, для чего поднес близко к глазам и те и другие.

— Это как же? — удивился Крейцер. — У вас есть телепатические способности?

Вейнтраут дернулся и оторвал взгляд от часов.

— Вы разве не от водоснабжения?

— Увы, нет, мы хотели бы поговорить с фрейлейн Альвердес.

— Ах, тогда прошу прощенья. Я уже давно поджидаю этих господ. — Он спрятал в карман часы. — Разрешите полюбопытствовать, по какому вопросу вы желали бы побеседовать с фрейлейн Альвердес. По служебному? Тогда, возможно, я мог бы ее заменить.

— Едва ли, — отказался Крейцер. — У нас сугубо личное дело. А разве фрейлейн Альвердес нет на работе?

— Нет.

Вейнтраут ушел за свой стол и опустился в кожаное кресло, отбросив назад полы белого халата, как отбрасывают фалды фрака. С этой позиции он принялся недоверчиво разглядывать посетителей.

— Вы извините мое любопытство, но мне все это кажется очень странным. С кем, собственно, имею честь?

Крейцер и Арнольд переглянулись. Углы рта у Арнольда подозрительно дернулись. Крейцер показал Вейнтрауту свое удостоверение.

Вейнтраут насадил на нос очки и принялся разглядывать его.

— Боже милостивый! Этого… нет, этого не может быть! — залепетал он. — Бригитта совершила преступление?! Разве… — Драматическим жестом он снял очки и устремил прямо перед собой невидящий взгляд. — А я-то, я-то… — Он проглотил слюну. Кадык его судорожно дергался. — Я-то собирался… — Узкие губы будто свело судорогой.

Крейцер и Арнольд привыкли к самым различным реакциям людей, которым предъявляли удостоверение, но такого они еще никогда не видели. Крейцер даже немного растерялся и сказал:

— Помилуйте! У вас нет никаких причин волноваться! Объясните нам, пожалуйста…

Доктор Вейнтраут медленно поднял глаза. Он был бледен, его длинные пальцы дрожали.

— Прошу простить меня, — прошептал он, — я испытал своего рода шок, все получилось так неожиданно. А нервы мои, они и так на пределе в последнее время. Я предчувствовал, я давно уже предчувствовал, что назревает катастрофа. Она просто висела в воздухе.

— Не понимаю, — покачал головой Крейцер. — Мы ведь всего только хотели узнать, на работе ли фрейлейн Альвердес.

Мало-помалу Вейнтраут пришел в себя, откинулся в кресле и сказал голосом, полным глубокой усталости:

— Разумеется, я обязан вам объяснить. Мое поведение, бесспорно, показалось вам смешным, и, признаюсь, мне крайне стыдно.

Он глубоко вздохнул, не глядя, достал мягкую тряпочку из ящика и начал машинально протирать стекла очков. Затем медленно, с трудом подбирая слова, продолжал: — Ну, чтобы покороче: я в субботу обручился с фрейлейн Альвердес. После долгих, после мучительных месяцев ожидания я наконец получил ее согласие, правда не без оговорок. И тем не менее последние два дня я испытывал блаженство, неведомое мне прежде, хотя и сознавал, что отдаюсь преступным иллюзиям. Как я уже говорил, меня давно терзало недоброе предчувствие, что у Бригитты есть какие-то тайны. Однако я и помыслить не мог, что она окажется запутанной в дела, которыми интересуется уголовная полиция. — Он откинул голову на высокую спинку своего кресла и мрачно уставился в потолок.

— Да нет, у нас просто несколько вопросов к фрейлейн Альвердес. И вам из-за них не стоит волноваться. Вы знаете, где мы можем ее найти?

Вейнтраут кивнул.

— Дома, скорей всего. Она позвонила сегодня утром и сказала, что больна. Сильная мигрень. У нее часто бывают мигрени. И однако, мне показалось странным… Голос у нее был — как бы это выразиться — какой-то ускользающий, я даже подумывал, не навестить ли мне ее сегодня вечером. Она, правда, не велела к ней заходить, по крайней мере до тех пор, пока мы не объявим о нашей помолвке.

— А как она объяснила этот запрет?

— Да никак, — смущенно признался Вейнтраут. — Просто не хочет, и все тут. Стоит мне сказать хоть слово, которое ей не по душе, она сразу просит избавить ее от моих воспитательских замашек, а если мне, мол, не нравится, я могу убираться ко всем чертям. И я, разумеется, тут же уступаю.

— Еще один вопрос, господин Вейнтраут. Вы говорили, что у госпожи Альвердес есть тайны от вас. Это просто подозрение или вам известны какие-нибудь факты?

У Вейнтраута сделалось озабоченное лицо.

— Фактов в прямом смысле слова нет, это намеки, или, правильнее сказать, известные моменты, которые поначалу вызвали у меня удивление, перешедшее потом в недоверие. Так, например, ей кто-то звонит раз или два в неделю, но, кто и зачем, она объяснять не желает. Далее, я ни при каких обстоятельствах не смею открывать сумочку Бригитты, не смею даже сбегать за ней, когда Бригитта ее где-нибудь забудет. Порой она запрещает мне провожать ее до автобуса, на котором едет домой. Все это не укладывается у меня в голове. Но на другой день после таких стычек она бывает со мной особенно мила. А когда я спрашиваю у нее, в чем дело, она выходит из себя и не удостаивает меня ответом. Так я уж и не спрашиваю, чтобы не ссориться с ней.