Суд Линча

мебели, под раскрытым настежь окном гомонили за врытым в землю столом доминошники. Лаяли собаки, как в деревне. Нужно было выбрать квартиру не на втором этаже, а, по крайней мере, на десятом, – решил Денисов и с этой мыслью забылся сном. Но спал недолго. Мужик и женщина наверху, видимо, решили сделать перестановку мебели, вбить в стену пару гвоздей и до конца дособачиться друг с другом. Денисов постанывал и ворочался на короткой для его роста жесткой софе, принадлежащей старухе хозяйке.

Перед тем как получить свои деньги и убраться из квартиры, хозяйка долго смотрела на Денисова своими черными жиганскими глазами и со слезой просила эту софу, новую, на последние деньги купленную, не пачкать. «Только уж вы её не пачкайте, – в десятый раз повторила хозяйка, позволившая себе одну-единственную улыбку лишь после того, как пересчитала доллары. – Не пачкайте, я ведь с пенсии софу покупала», – повторяла она, пятясь к двери. Старуха исчезла, оставив после себя крепкий неистребимый запах нафталина. Этот запах почему-то не выветривался, не выходил в распахнутые окна. Денисов ворочался, прислушиваясь к шумам наверху, софа поскрипывала. Он утешал себя тем, что человек привыкает ко всему на свете: несколько ночевок на новом месте, и он научится спать, как ребенок.

Денисов убаюкал себя этой мыслью и снова задремал, но уже через несколько минут открыл глаза. Голоса верхних соседей стихли, доминошники разошлись, но появился новый звук. Это был мужской голос, резкий, с неприятным металлическим тембром, адресовавший неизвестно кому бессвязные фразы вперемежку с проклятьями. Видимо, какой-то пьяница занял место за столом, только что оставленным доминошниками. «И кого ты прикармливаешь? Ты кобеля этого прикармливаешь? Его, да? А моя жрачка где? Черт побери, мать твою… А он жрать горазд, только дай…» В ночной тишине казалось, что голос звучит над самым ухом, а идиотские вопросы адресованы ему, Денисову. Он заворочался и произнес вслух: «Господи, дай мне терпения». «Я, в конце концов, тоже не должен всю жизнь мучиться», – отчетливо сказал голос на улице. Денисов поднялся с софы и закрыл окно.

Голос стал тише, но совсем не исчез. Зато появилось множество новых запахов: свежей краски, обойного клея, бабкиного нафталина и другие, резкие и непонятные. От этих запахов, казалось, начинала слегка кружиться голова, ломило в висках. Сев на софе, Денисов выкурил сигарету, приспособив под пепельницу свою чашку. Бросив окурок на её дно, он лег, но духота в комнате стояла такая, что пришлось подняться уже через минуту, чтобы снова открыть окно. Рассеянный свет далекого фонаря отражался в полировке бельевого шкафа, легко вместившего все пожитки Денисова, привезенные с собой. Три костюма, сорочки, ещё кое-какие мелочи. Денисов вспомнил Ирину, подумал, что так и не подарил ей колечко с камушком, это колечко так и лежит в кармане его пиджака, с левой стороны, у самого сердца. Напоминает об Ирине. Ничего, он сделает этот подарок позже. А сейчас для Ирины его нет в городе, он временно