Современный румынский детектив

— Увидят твою рожу, любой включит четвертую скорость.

— Брось ты, на свадьбе ведь здорово получилось!

— Так они же были в стельку, Челнок. Змий их попутал. — Силе пожал плечами. — Ладно, попробуем. Натяни, что ли, берет на глаза…

Они вышли на шоссе. Битый час стояли с поднятой рукой — все напрасно. Машины проносились мимо. Вор негодовал.

— Чтоб вам в столб врезаться! Проколов вам, толстопузые!

— А я что говорил? От тебя так и несет тюрягой.

— Заткнись!

Наконец остановился "фиат" с неаполитанским номером.

— Надежда на бедняг итальянцев, — сказал Челнок и побежал к машине.

За рулем сидел красавец мужчина с черной как смоль шевелюрой и зубами кинозвезды. Из расстегнутой на волосатой груди рубашки выглядывал золотой медальон.

— Лопочешь по — ихнему, дя Силе?

— Через пятое на десятое…

— Тоже мне профессор!

— Не без изъянов, Димок.

Вор объяснил знаками, что им до Бухареста. Беглый показал деньги. Итальянец разразился бурной речью и пригласил их в машину. Недоносок устроился рядом с водителем, Профессор- на заднем сиденье. Итальянец гнал машину на предельной скорости, одна рука на руле, другая тянется к попутчикам.

— Альфредо Панцотти ди Наполи.

— Димок.

Вор поторопился с ответом, как невеста пред аналоем. Силе толкнул его локтем.

— Осторожнее на оборотах!

— А что?

— То ж воровская кличка.

Итальянец сыпал словами и улыбался. Вскоре, убедившись, что ребята ни в зуб ногой, он перешел на жесты. Ткнул вора, затем себя пальцем.

— Романия, Италия — фрателли!

— Фрателли! Братья! — повторил обрадованный Димок. — Видал, дура?

— Что тут скажешь!

— Амико?

Беглый представился, придумывая на ходу:

— Ливиу Ионеску, профессор.

— Профессор? Ио патрон… Ресторан.

Димок кивал, в восторге от того, что понимает иностранца.

— Иген!

— Да замолчи ты!

— Завидно? Потому как сам ни черта не можешь! Неаполитанец достал почти опорожненную бутылку виски и протянул ее вору. Тот присосался к горлышку.

— Налей в крышечку, быдло!

Машина одолевала километры. Показалось село. Вытянувшиеся вдоль шоссе домики подставляли солнцу кирпичные бока, оплетенные виноградной лозой. Свежевыбеленные ворота мелькали сквозь строй шелковичных деревьев.

Итальянец притормозил у кафе со столиками на улице. Выскочил из машины и подтолкнул их к бару.

— Недоброе задумал, — заметил Димок.

— Лишь бы в канаву не угодил. Внимание, Челнок, не дай ему перебрать!

— Эти итальяшки, стоит им хватить рюмку, рубашку с себя отдадут.

— Еще бы!

— Римляне, дорогой, рубахи — парни! Выпили на медяк — готовы швырять сотни. Чур болонья на теплой подкладке — моя!

Заказали белого" чинзано". Неаполитанец душил их дружескими излияниями. Обнимал вора, восхищенно ощупывал торс Профессора, ни на секунду не прикрывая фонтан красноречия:

— Браво! Брависсимо!

Димок прошептал, не шевеля губами:

— Слышь, дя Силе, а он случаем не из тех… как их? Педи — ков? Больно уж ко мне лезет…

После второго бокала итальянец запел:

— О соле мио…

Публика зааплодировала. Беглый повернулся к вору:

— Слушай, этот чокнутый соберет народ! Вытащи его отсюда, он же к тебе неравнодушен.

— Как сказать" едем"?

— Да ладно, возьми его за руку, и все. Димок откашлялся.

— Амико, хватит… Идем! Лете гоу!

— Во даешь, малый!

Итальянец заколебался, потом кивнул:

— Си! Си! Андьямо.

Он бросил бармену сотенную и направился к выходу, обняв друзей за плечи. Повернул ключ, но мотор не завелся. Попробовав еще несколько раз, он выругался по — своему:

— Мама миа! Коме посибиле?1

— Сам ты посибиле! Толкай давай, кляча! — сказал Димок Профессору.

Они уперлись руками в багажник и поднатужились. Машина круто взяла с места, компаньоны грохнулись носом в пыль. И лишь когда" фиат" скрылся из виду, поняли финт.

Вор инстинктивно потрогал карман. Деньги исчезли.

Глава X

УЗЛЫ ЗАВЯЗЫВАЮТСЯ

Старушка загадочно улыбнулась:

— Возможно — это еще не обязательно.

Итак, опять ошибка.

Силе обнаружил, что у него исчезла сдача со счастливой сотенной.

— Черт! Он меня обчистил…

Димок не находил себе места. Больше одиннадцати тысяч, свадебный подарок, пошли псу под хвост. А он даже облегчить душу не мог, боясь Беглого. Собрав всю желчь, он выпалил:

— Куда только смотрит милиция? Безобразие!

— Вот именно… Настигло нас проклятье чабанов. Помнишь, как ты их надул, Митря?

— Чтоб его покарал Всевышний! Чтоб ему никогда больше ложки до рта не донести!

— На сей раз приходится признать: позабыл тебя предупредить нечистый.

— Ладно, ладно! Гора с горой встречается…

— Плюнь! Стоит ли убиваться из-за какой-то несчастной сотни!

— Сотни, говоришь? — Вор заскрежетал зубами. — А о моей воровской гордости ты не подумал? Меня, вора в законе, состарившегося по тюрьмам, облапошил, подумать только, желторотый вшивый карманник!

— Постарел ты, Митря! На смену пришли другие, пошустрее.

— Чахоткой заболею, дя Беглый!

— Верю.

— Не будет мне покоя, пока не пришью гада!

Сонный полдень, терзаемый мухами, прикорнул на пустырях. Ни дуновения. На глади асфальта фата — моргана заманивает в прохладную реку.

Они обливались потом. Беглый зевнул.

— Искупаться бы…

— Опять? Недавно освежились да остались в одних сподниках. Пошли назад, пивка выпьем.

— На какие шиши?

— Начисто обчистил?

— До нитки.

И вор снова принялся проклинать сословие карманников. Силе бросил на полном серьезе:

— Кончай, может, я еще раз сотню подберу…

— Черта с два! Как это я обмишурился, ума не приложу! Ты-то ладно, фазан, но я! Хоть вешайся! Ишь, собака! Виски, машина первый сорт…

— В конце концов он же и остался внакладе: заплатил в баре сотню, а стянул восемьдесят.

Димок зверем взглянул на него, перепрыгнул через канаву и уселся под шелковицей.

— Скажи спасибо, что хоть сигареты нам оставил, — сказал подошедший Беглый.

— Видал, что курил, сволочь? Одни американские. Одет как манекен, золота на нем как на турке…

— Мот.

— Твоя правда, дя Силе, нам на смену идут другие, с другой начинкой…

— Закон прогресса, Митря.

— Закон черта! — Димок тяжело вздохнул и отвернулся.

Завидев первые дома Бухареста, белые пятна в зеленой оправе, Силе почувствовал, что сердце сжимается. Ну, теперь держись!

Они курили молча, каждый думал о своем. Наконец Димок бросил окурок, по — извозчичьи плюнул ему вслед и повернулся к Силе.

— Ты откуда родом? Беглый показал на город.

— Уродился там или из этих, послевоенной выпечки?

— Когда-то дед держал корчму в Дудешти. "Получше, чем в Париже", должно быть, ты слышал.

— А как же! Возле креста, в конце улицы… Так это твоего деда корчма?

— Его.

— Подумать только! Сколько раз хаживал туда. А рядом, в доме четыре, держала трактир Жени.

— Блондинка, стройная такая? — спросил Силе.

— А кто ей волок закуски да вино на вечеринки?

— Стряпок!

— Неужто и стряпка знаешь? Беглый улыбнулся:

— Стряпка по кличке Горб…

— Так он был моим побратимом, господин профессор!

— Тесен мир! Знаю, как не знать. Там он и кончил, у деда в корчме.

— Точно! Вытащил перо на Зане с Колентины… — Челнок похлопал Силе по спине. — Что ж ты не признаешься, дорогуша, ты ж нашенский.

— И да, и кет. В сорок шестом мы переехали в квартал Святого Георгия, отец работал на центральной почте, а я учился в лицее" Матей Басараб"… — Силе пожал плечами. — Шестнадцать лет никому не нужной зубрежки, на что она мне теперь?

— А я что говорю, потеря времени… Вместе с боровом гужевались?

— Каким боровом?

— Которому свинарник тесен. Каиафой! Лицо Силе напряглось.