Заботы пятьдесят третьего года

За стойкой у сатуратора несла бессменную вахту буфетчица Дуська. К ней, весь сияя от возможности лицезреть такое, и направился Александр.

- Сколько же ты лет за стойкой, добрая душа! - произнес он проникновенно и повернулся к Роману. - Помню, как она меня еще несовершеннолетнего жалела! Не положено вроде, ан нет, пожалеет пацана, нальет.

- Несовершеннолетним спиртные напитки запрещено продавать, - сурово сказала Дуся.

- Ты что, не узнала меня, Дусенька?

- Узнала, Санечка. По шуткам твоим нахальным узнала.

Александр был совсем рядом. Облокотился о стойку, грустно так посмотрел ей в глаза.

- Что ты у него купила, Дуся?

- Не понимаю, о чем вы, Александр Иваныч.

- Ого, официально, как на допросе! И сразу с отказа. А если шмон с понятыми? Если найду? Соучастницей пущу, Дуся.

Дуся тут же уронила слезу. Крупную, умелую. Смирнов ждал. Она достала из рукава кофты платочек, промокнула глаза, и высморкалась.

- Ничего я у него не покупала. В залог взяла.

- Покажи.

Она выдвинула денежный ящичек и положила на стойку кольцо с зеленым камнем. Подошел Казарян, глянул на кольцо через Сашино плечо, удивился:

- Вполне приличный изумруд. Вполне, вполне.

- Изумруд, не изумруд, а на золоте - проба.

- Сколько ты ему за кольцо отвалила? - ласково спросил Александр.

- Я не покупала, я в залог. Сто пятьдесят ему налила.

- Ты мне зубы не заговаривай. Сколько?

- Двести рублей.

- Вот и ладушки. А теперь - по порядку, и не торопись, с подробностями.

Не впервой. Дуся рассказывала, как под протокол.

- Часов в двенадцать явился. Тихий такой, спокойный. Постоял в дверях, осмотрелся - и ко мне. "Дусенька, - говорит, - край. Срочно к сестре ехать надо, а, как на грех, ни копейки. Возьми у меня кольцо, последнюю память о матери. Слезами обливаюсь, но продаю". Столковались на двух сотнях. Я ему сто пятьдесят налила и кружку пива. Отошел он к столику, за которым Кащей стоял, выпил свои сто пятьдесят, поговорили они с Кащеем и ушли. Все.

- Чемодан при нем был? - задал первый вопрос Александр.

- Явился-то без чемодана. А потом, когда они вышли, я в окно глянула. Вижу: с чемоданом идет. Значит, в тамбуре его оставлял.

- Кащей - это Серафим Прохоров?

- Он самый, Санечка.

- Совсем, что ли, спился?

- Пьет, сильно пьет.

- А живет все там же, на Красноармейской?

- Там же, там же. Напротив ильюшинской шарашки.

Хоть и тихо говорила Дуся, но при словах "ильюшинская шарашка" инженеры быстро подняли головы от кружек и опасливо осмотрелись.

- Наказала ты себя на двести рублей, - сказал Александр, взял со стойки кольцо и осторожно спрятал его во внутренний карман. - Тронулись, Рома.

...На углу Красноармейской возвышалось монументальное здание клуба летчиков - бывший ресторан сомнительной репутации "Эльдорадо". Напротив соперничало с ним шиком конструктивистское чудо - жилой дом работников авиации, в первом этаже которого находился гастроном. Заглянули туда. В винном отделе Смирнов спросил:

- Кащей сегодня водку брал?

- А когда он ее не берет? - вопросом на вопрос ответила ленивая продавщица.

- Сколько бутылок взял?

- А кто ты такой, чтобы тебе отвечать? - не могла перейти на ответы женщина.

Вопросами отделывалась. Александр развернул удостоверение, показал. Продавщица с удовлетворением усмехнулась:

- Достукался, значит. Три поллитры он взял. И не сучка, а "Московской".

- Гуляет, выходит. Ну, будь здорова, тетка! - пожелал ей Александр и двинулся к выходу. Примолкнувший Казарян уважительно двинулся за ним.

Во дворе кащеевского дома женщина рубила дрова.

- Серафим дома? - спросил Смирнов.

Женщина разогнулась, воткнула топор в колоду, заправила под платок высыпавшиеся из-под него волосы и ответила недобро:

- Где ж ему быть? Если не в пивной, то дома.

- Как к нему пройти?

- По лестнице на второй этаж. Вторая комната направо.

Казарян переложил пистолет в карман.

- Что ж, правильно, - кивнул Смирнов, но свой оставил под мышкой. Начнем, помолясь.

Казарян резким ударом ноги открыл дверь и влетел в комнату. Следом за ним в помещение вошел Смирнов и прикрыл за собой дверь.

За столом сидели двое, распивали. Но сейчас отвлеклись от хорошего занятия: смотрели на вошедших.

- Оружие на пол! - приказал Смирнов.

Кащей молчал, улыбался длинной застывшей улыбкой.

Второй ответил спокойно:

- Оружия никогда не ношу. Мне отягчающих не надо.

- Пощупай его, Казарян.

- Встать! - велел Казарян, и неизвестный гражданин послушно поднялся. Под мышками, под ремнем спереди и сзади, по карманам, в промежности, по голенищам скоро и умело проверил Роман и доложил, что не врет неизвестный. Пусто.

Смирнов демонстративно, так, чтобы все видели, переложил пистолет, ногой придвинул к двери табуретку, сел на нее, не вынимая руки из кармана, распорядился:

- Иди позвони, Рома! Чтобы сразу подавали.

Роман вмиг ссыпался по лестнице. Не снимая с лица улыбки, Кащей сказал:

- А я тебя помню, Александр.

- Я тебя тоже, Серафим Николаевич.

- Выходит, вора из тебя не получилось, и ты решил в цветные перекраситься.

- Выходит так, Кащей.

Разговор иссяк. Маялись в ожидании. Первым не выдержал неизвестный гражданин:

- За что тормознул, начальник?

- За кражу квартиры на Скаковой.

- Ошибка вышла, начальник. Не был я там и знать ничего не знаю.

- Зато я знаю.

- Вещички-то нашел, начальник?

- Не искал пока.

- Вещичек нет, и кражи нет, начальник.

- А мне много не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи хватит.

Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов, и часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное тряпье вместо постельного белья, взлохмаченное, как в бурю; подобранная на помойке мебель: разномастные табуретки, кухонная тумбочка с сортирным деревянным запором вместо стола. Господи, а запах! Пахло прокисшим алкоголем, нечистым потом, перебродившей помойкой.

Зашумела под окном машина: Казарян загонял ее прямо во двор.

- Пойдемте, граждане, - буднично сказал Александр.

- А я-то зачем? - спросил Кащей.

- Для порядка, - ответил Александр, и все трое спустились по лестнице.

Кащей и гражданин привычно направились к распахнутым дверцам "воронка".

- Не торопитесь, граждане, чистым, свежим воздухом подышим, - сказал Александр и оглядел двор. - В кащеевский сарай вы его не поставили, не дураки, в чужие - опасно, под замками они, да и заметить могут, за поленницами, ясное дело, не спрячешь. Вот что, Рома. Переверни-ка собачью будку.

Казарян поднатужился и перевернул конуру. Конура встала на бок и обнаружила старый фибровый чемодан.

Смирнов поднялся к себе в кабинет. За ним как привязанный плелся Казарян.

- У тебя что, дел нет? - спросил Александр, усаживаясь. Роман сел напротив, устало растер ладонями лицо.

- Саня, расскажи, как это ты сделал?

- Ты же видел.

- Видел, но почему именно так? Почему сразу в цвет?

- Все примитивно, Рома, как обезьянья задница.

- Не прибедняйся. Ты - великий сыщик, Саня.

Смирнов тихо засмеялся и смеялся долго. Потом сказал:

- Я - бывшая шпана, Роман. Я с московской окраины. Я такой же, как они. И поэтому мне не надо залезать в их шкуру, чтобы представить себе, как они могут действовать. Мысленно я просто действовал в этих обстоятельствах.

- И как ты действовал в сегодняшних обстоятельствах?

- Действовал все-таки он. Когда я увидел до капли выжатый графинчик, то понял, что маэстро с сильнейшего бодуна. Просто так выпить на работе профессионал себе не позволит. А то, что в квартире писателя действовал профессионал, понятно с первого взгляда. На скачок, Рома, он пошел непохмеленным, с нервишками врастопырку, - такого тоже просто так не бывает. Значит, вчера пропил все до копейки. Квартира без наводки тоже выбрана безошибочно. Следовательно, он или местный, или очень хорошо знает этот район.