С субботы на воскресенье

— Слушайте, Федор! — не сдержался Бирюков. — Что вы чудака разыгрываете?! Мохов обворовал магазин?

— У него спрашивайте, — глядя в пол, пробурчал Костырев.

Антон взял себя в руки, заговорил спокойно:

— Первый раз из-за Мохова вы получили пятнадцать суток, сейчас можете попасть в колонию на несколько лет.

— Пятнадцать суток я из-за себя получил. Не могу видеть, как пятеро здоровых мужиков лупят одного хиляка. Не вытерпел, заступился.

— Что у вас произошло со Светланой Березовой? — Бирюков решил показать свою осведомленность. — Почему такое письмо ей прислали?

Костырев подался вперед, будто его неожиданно толкнули в спину:

— Какое? Никаких писем я не писал! Зачем Березову путаете?

— Затем, что читал это письмо, а вы отрицаете…

— Ну, и работенка у вас… Везде нос суете. Ну, написал я Светлане. Пожалел девчонку. Пусть ищет достойную пару. Чего ей с уголовником делать? Мне теперь по колониям мотаться.

— Любит она вас, — серьезно сказал Антон.

— Это уж в следственную компетенцию не входит. Не путайте девчонку, не позорьте. Она ни в чем не виновата.

— С кем Мохов был в «Космосе», когда вы там сидели последний раз со Светланой Березовой и Людой Сурковой?

— Кто его знает, с кем.

— В охранной сигнализации Мохов разбирается?

— Не знаю.

— Кто отключил сигнализацию?

— Не знаю.

— На районной электроподстанции у Мохова друзья или знакомые есть?

— Не знаю я всех его друзей и знакомых.

— Вы курящий?

— Нет. И никогда не курил.

— Почему пить в последнее время стали?

— Из интереса попробовал.

— Ну и как?..

— Плохо. Больше не буду.

— Вы знали, что Мохов обворовал магазин?

— Какая разница: знал — не знал?

— Большая. За укрывательство уголовная ответственность положена. Так, знали или нет?

Костырев промолчал, будто не услышал вторичного вопроса.

— Не хотите говорить? — снова спросил Антон.

Опять молчание.

Бирюков выжидающе посмотрел на понуро опустившего голову Костырева и сказал:

— С сегодняшнего дня вас переведут в следственный изолятор, как подозреваемого в преступлении.

Костырев пожал плечами:

— Переводите, подозревайте…

Павел Мохов оказался противоположностью Костырева. Тщедушный, с широкой и плоской грудью, он, оправдывая свою кличку, и впрямь походил на клопа увеличенных размеров с непропорционально большой головой. Зачесанные назад давно не мытые волосы доходили до плеч. С первой минуты допроса Мохов повел себя бывалым уголовником. Отвечал быстро, ничуть не смущаясь, глядя Бирюкову в глаза. Было похоже, что он подготовил хитрую лазейку, и допрос следовало вести осторожно. Нужен был какой-то необычный вопрос, чтобы спутать план Мохова, какая-то неожиданность. Закончив анкетную часть протокола, Бирюков внезапно спросил:

— Закурить ничего нет?

Мохов опешил:

— Чо-о-о?.. — и тут же расплылся в улыбке. — На дурачка подлавливаешь? Вроде не знаешь здешних порядков. Мое курево в изоляторе пикнуло. Полная пачка сигареток с фильтрами уплыла.

— Каких?

— «Портрет тещи».

— «Лайка», что ли?

— Ну, ленинградская, пальчики оближешь.

— Я «Лайку» не курю. К ростовской «Нашей марке» привык.

Физиономия Мохова еще больше расплылась:

— Денька на три раньше, угостил бы и «Нашей маркой». Шикарные сигаретки, хоть и не ленинградские.

Сердце Антона застучало, будто у заядлого рыболова-любителя, долго сидевшего над неподвижным поплавком и вдруг увидевшего резкую поклевку. Произошло то, что часто называют везением, — Мохов «клюнул», как говорится, с ходу, Сейчас надо было дать ему возможность поглубже заглотить «крючок».

Бирюков, словно уличая Мохова в неискренности, недоверчиво покосился:

— Серьезно?

— Чего?..

— Насчет «Нашей марки».

— Гадом стать, полпачки было!

— Я не про то, что у вас была «Наша марка», — опять схитрил Антон. — Я про то, что хорошие сигареты, хотя и ростовские. Других курильщиков угощаю — плюются. Говорят, слабоваты по сравнению с ленинградскими или московскими.

— Не понимают сявки. Сигареты — люкс! Знакомый у меня есть. Ба-а-ашка человек, толк в куреве знает и кроме «Нашей марочки» ростовской ничего не признает.

— У него брал «Нашу марку»?

— Не, в магазине.

— Свежо предание, но верится с трудом…

— Чо-о-о?

— В Новосибирске эти сигареты давно не продают. Мне их из Ростова присылают. Специально знакомых ребят прошу.

— Так уж и специально… так уж и из Ростова… — неуверенно проговорил Мохов. — Слово даю, курил «Нашу марку»!

— И в Новосибирске покупал?

— Не, последний раз не покупал. Стрельнул полпачки у одного чувака.

— У знакомого?

На какую-то секунду замешкался Мохов, чуть-чуть у него не сорвалось что-то с языка, но он вовремя спохватился, покрутил косматой головой и ответил:

— Не. На железнодорожном вокзале, у проезжего.

«Фокус не удался», — расстроенно подумал Антон. Мохов разглядел, уловил подсечку и «выплюнул крючок». Попробуй найти теперь этого приезжего «чувака». Скоротечна порою удача ведущего дознание, хотя каждый раз от нее что-то остается. Мохов нервно сжал ладони. Почему он вдруг начал нервничать? Почувствовал, что скользнул по острию, чуть не выдав поставщика «Нашей марки», или вспомнил брошенную в магазине сигаретную пачку?

Чтобы еще больше не насторожить Мохова, Бирюков на всякий случай, подражая Борису Медникову, когда тот очень хотел курить и ни у кого не мог стрельнуть сигаретку, тяжело вздохнул:

— Покурили, хватит. Соловья баснями не кормят. Давайте говорить о деле. Как с магазином было?

Мохов удивленно вылупил глаза:

— Не понимаю, начальник. С каким магазином?

«Чудака решил разыгрывать? Хорошо. Долго не наиграешь. Пойдем с другого хода, посмотрим, чем ответишь», — подумал Антон.

— Если с магазином непонятно, расскажите, каким образом в ваш чемодан попали краденые вещи.

— А-а-а… Так бы сразу начинал. С вещичками и чемоданом, как в сказке: пришел, увидел, скарабчил, — Мохов натянуто улыбнулся. — Не мой это чемоданчик, гражданин начальник. Краденый он, вместе со шмотками.

— Не первый раз с уголовным розыском объясняетесь. Говорите подробней, без уточняющих вопросов. У кого? Когда? Где украли?

— У проезжего, на главном новосибирском вокзале, в воскресенье, — с наигранной лаконичностью отчеканил Мохов и сразу добавил: — Сявка какой-то из деревни подвернулся.

Ложь была беспардонно грубой. Нет, не на высоте умственные способности Мохова. Нервишки, к тому же, подводят. Соврал и сам не верит: глаза заюлили. Наверняка знает о магазине, иначе не стал бы примитивно добавлять: «Сявка какой-то из деревни подвернулся».

— Так не пойдет, Мохов. Сказку для первоклашек сочиняете.

— Чо я, Амундсен — сказки сочинять?

Бирюков вздохнул:

— Амундсен был выдающимся полярным исследователем, а фамилия знаменитого сказочника — Андерсен. Умные, хорошие сказки сочинял, не то, что вы плетете.

— Мы университетов не кончали, — на лице Мохова появилось выражение, похожее на обиду, но глаза забегали еще сильнее. — Наше образование, как говорит один мой карифан, нищее: четыре класса, пятый коридор.

— Это не делает вам чести и, тем более, не дает права лгать уголовному розыску.

— Не веришь? Хочешь, скажу, у кого увел угольник?

Бирюков поморщился:

— Хватит сочинять. Как попали в магазин?

— Чужое дело не клей, начальник. Не был я в магазине, — шея Мохова вытянулась и тут же укоротилась, будто он хотел втянуть непомерно большую косматую голову в плечи. — По магазинам я не специалист. Угольник со шмотками прихватил между делом у Гоги-Самолета… — И уставился на Антона, стараясь определить, какое произвел впечатление.

— Когда?

— В воскресенье утром.

— Где?

— Толковал же уже: на главном новосибирском вокзале.

— Любопытно… — Бирюков нахмурился. — Как это вы умудрились встретиться с Гоганкиным, если он в ночь с субботы на воскресенье умер?.. Труп его обнаружили в магазине.