Шестое чувство Ридера

— Я не пойму, что вы хотите этим сказать и что вы разумеете под словом «труппа», — сказал прокурор. — И как к вам попали его часы?

Ридер кивнул головой.

— Это была с моей стороны маленькая шутка, — тихо прошептал он, — всего лишь маленькая невинная шутка.

Прокурор слишком хорошо знал свойства своего подчиненного и не стал его дальше расспрашивать.

…Ломер занимал в Кальфорт Отеле в Блумсбери несколько комнат.

Охотясь за крупной дичью, нельзя ужимать расходы. А крупная дичь пошла на приманку гораздо быстрее, чем предполагал Ломер. Дичь звалась Берти Клод Стаффен, и обозначение «крупная дичь» или, вернее, «крупная рыба» как нельзя лучше подходило к нему.

Берти с его широко открытыми, стеклянными, навыкате глазами и полуоткрытым ртом действительно походил на рыбу.

Отец Берти был очень богат, богаче даже тех миллионеров, о которых грезят во сне артистки.

Он изготовлял фарфор, попутно скупал текстильные фабрики и был настолько богат, что никогда не позволял себе сесть в такси, когда поблизости находился автобус, и никогда не садился в автобус, когда предоставлялась возможность пройтись пешком.

Эта похвальная привычка дала ему возможность до преклонных лет сохранить в порядке свою «печенку» (о которой он более всего любил поговорить».

Берти Клод унаследовал от отца все его состояние, за исключением сумм, оставленных верным слугам, сиротским домам и филантропическим учреждениям, ставящим себе целью улучшение человеческой породы.

Молодой миллионер обладал низким лбом и слабым подбородком, свидетельствовавшими о недоразвитости его интеллекта, но все же это не мешало ему доподлинно знать, что в шиллинге двенадцать пенсов, а сто центов составляют один доллар. Таким образом, он обладал большими познаниями, чем обычно мы вправе требовать от сынка миллионера.

Но, помимо всего, он обладал еще одним свойством, которое менее всего можно было заподозрить в нем: он обладал склонностью к романтическим грезам.

Все свое свободное время, не занятое сокращением накладных расходов на одной из фабрик, он проводил в кресле с закрытыми глазами. Покуривая сигару, он представлял себя в самых различных героических положениях.

Ему снилось, что он спускается в мрачные подземелья, наполненные бесценными сокровищами; он видел себя в Довилле в казино, срывающим банк и обыгрывающим баснословно богатых греков и левантинцев. Большинство его снов было определенного свойства, и главным действующим лицом этих грез, наряду с ним, были деньги, много денег, целые состояния.

Берти был очень богатым человеком, но, по его мнению, ему следовало бы стать еще богаче.

Когда Берти Клод очутился в частном кабинете Арта в Кальфорт Отеле, он почувствовал, что сны его ни чини ют сбываться.

Большой стол был уставлен множеством образцов различных горных золотоносных пород, открытых легендарным братом Арта Ломера. И местонахождение этих богатейших залежей было известно только двум людям: Арту Ломеру и Берти Клоду Стаффену.

Мистер Стаффен скинул пальто и, направившись к столу, занялся осмотром образцов.

— Я получил результаты анализа, — сказал Арт. — Мне его сделал один приятель, и это не стоило мне ни одного пенса, — результаты очень хороши.

— Общество…— начал было Арт.

Берти перебил его, многозначительно подняв палец:

— Надеюсь, вам известно и вы не изволили забыть, что я не собираюсь на эти рудники затратить и одного доллара. Я охотно готов оказать вам содействие в деле создания акционерного общества, но лично не могу дать денег и не могу принять участие…

— Мне все известно… — ответил Арт.

— Разумеется, впоследствии я соглашусь принять пост директора, но это лишь впоследствии, когда акции будут уже выпущены и все будет обстоять в порядке. Ведь я не могу дать свое имя для такого… неопределенного дела.

Арт любезно согласился с ним.

— У моего приятеля достаточно денег для организации общества, — сказал он. — Если бы у него было еще сто долларов, то у него были бы все деньги мира. Так он богат!.. Ведь это было бы совершенно бессмысленно с моей стороны — приехать из Канады в Европу для того, чтобы попытаться получить деньги у человека, который почти не знает меня. Мы действительно встречались с вами в Канаде, это верно, но что вам, собственно, известно обо мне? С тем же успехом я мог бы оказаться аферистом, мошенником или еще чем-либо в этом роде.

Берти Клод думал примерно то же самое, но откровенность его нового приятеля частично усыпила его подозрения.

— Я не раз размышлял над тем, что вы, собственно, подумали об мне, видя меня в обществе такой банды обирал, — продолжал Арт, откусывая кончик сигары. — Но мне кажется, вы сами себе сказали: «Этот человек — светский человек, и он обязан с ними водиться». И это верно! Когда разрабатываешь канадские рудники, то нельзя быть слишком разборчивым в обществе, и вам это должно быть понятно.

— Да, да, мне это совершенно ясно, — поспешил заметить Берти Клод, хотя он ничего и не понял из слов Арта. — Я считаю себя знатоком людей. Иначе как бы я мог написать свою книгу?

— Вы правы, — задумчиво произнес Арт и вторично повторил: — Вы правы, — придав тем самым больше внушительности своему суждению. — Это замечательная книга. Когда выдали ее мне в отеле, я сперва подумал, что это что-нибудь по части арифметики. Но это оказалось чистейшей воды поэзией. Строчки неравной длины, каждая начинается с большой буквы, и конец каждой строчки звучит так же, как и конец предшествующей строчки. Это просто даже изумительно. Я тут же сказал своему секретарю: «У этого мистера Стаффена мозги не прокисли!» Я никак не пойму, откуда у вас все это берется! Особенно эта история о принцессе, которая вылезает из раковины…

— Из жемчужной раковины, — строго поправил его Берти. — В этом заложена очень глубокая идея. Там проведена идея одухотворения жемчуга. Стихотворение так и называется — «Жемчужница».

Ломер, занятый совсем иными размышлениями, утвердительно кивнул головой.

— Вот это стихотворение! Мне раньше никогда не приходилось заниматься стихами, пока мне не попала в руки ваша книжка, но когда я прочел ваши стихи, то почувствовал желание зарыдать, как ребенок. Нет, сударь, будь у меня такой талант, я не стал бы сидеть в Онтарио и заниматься какими-то рудниками.

— Это — дар Божий, — сказал Берти после многозначительной паузы. — Так вы говорите, что вам удалось раздобыть деньги для вашего акционерного общества?

— Да. Все — до последнего пенса. Я не в состоянии даже переуступить хотя бы одну акцию. Честное слово! Но вас пусть это не заботит. Для вас у меня всегда найдется парочка акций. Я никогда и не предполагал, что вы вздумаете вложить деньги в мое предприятие.

И, отряхнув пепел с сигары, он задумчиво наморщил лоб.

— Вы были всегда очень внимательны ко мне, мистер Стаффен, — заговорил он торжественно. — И хотя я не склонен раскрывать перед каждым встречным свои дела, но все же к вам я питаю доверие. Россыпи в конечном итоге не имеют никакого значения.

— Я не понимаю вас…— пролепетал Берти, а брови его удивленно полезли на лоб.

— Разве вам не бросилось в глаза, что если у меня имеются все необходимые для разработки рудников, средства, то с моей стороны было бы нелепо предпринимать поездку в Европу?

Берти в свое время также подумал об этом.

— Если бы я вздумал продать эти россыпи, то мне не составило бы это никакого труда. Это было бы не труднее, чем найти покупателя на слиток золота. Я мог бы продать эти россыпи даже, если бы находился в дремучих дебрях Африки. Даже там нашелся бы покупатель. Но не в этом дело, сэр. Если бы вы узнали, чего ради я приехал в Европу, то у вас бы волосы встали дыбом.

И Арт решительно поднялся с места и, нахмурив брови, зашагал по комнате.

— Вы поэт, — продолжал он, — вы — великий поэт! — и, произнеся это, он остановился перед креслом Берти. — И надо полагать, что, в силу Божьего дара, выпавшего вам на долю, вы обладаете большим воображением, чем все остальные простые смертные. Знаете ли вы, что означает для меня это дело с какими-то жалкими россыпями? Еще каких-то ничтожных пару сот тысяч долларов в год прибыли. — И он пренебрежительно пожал плечами.