Кельтский круг

Тойер повернул голову к Хафнеру. Тот схватил лжесвидетеля за шиворот и молча поволок к двери.

— Отпусти болвана, — вздохнул Тойер, — сэкономим пару формуляров. Кстати, как получилось, что он так долго проходил свидетелем? Почему никто не зашел в бар и не поглядел из него на улицу?

— Аристотель написал, что у насекомых восемь ног. Лишь в XVIII столетии кто-то их все-таки пересчитал. — Лейдиг улыбнулся: как здорово, когда что-то знаешь.

— Только я все-таки скорее поверил бы Аристотелю, чем недоучке-студенту… — В такие минуты Тойер видеть не мог этого умника.

— Кто такой Аристотель? — спросил Хафнер. — Америкашка, что ли?

При следующем опросе, на сей раз свидетельницы, четверо полицейских вели себя по-другому, почти деликатно. Женщина шепелявила. Большая часть ее лица была скрыта под толстым слоем бинтов, глаз заклеен пластырем. Христиана Кильманн, домашняя хозяйка, проживающая в районе Гейдельберг-Рорбах по адресу Ам-Рорбах, 25. Разумеется, свою травму она объяснила тем, что упала с лестницы. Когда Штерн возмущенно напомнил ей, что она может рассказать начистоту, если травма получена каким-то иным образом, она лишь молча помотала головой.

Тойер решил сказать ей что-нибудь приятное и ткнул пальцем в непонятную бесформенную штуковину на кожаном ремешке, висевшую на шее свидетельницы.

— Какое интересное у вас украшение.

— Я ношу его на счастье, это символ силы.

— А-а, вот оно что… — Больше ему ничего не пришло в голову.

Наконец, он зачитал вслух ее показания, занесенные в протокол:

— «…я стояла на другой стороне улицы, поэтому видела случившееся лишь частично. Кажется, там был мужчина в черном. У меня такое ощущение, что я уже встречала его где-то в городе. Из двери дома вышел еще один мужчина, который впоследствии был застрелен. Я взглянула в его сторону лишь мельком и тут же опять отвернулась, потом услыхала выстрел. Я быстро обернулась. Мужчина в темной одежде уже убегал. Тогда я бросилась к автобусной остановке. Мной овладела паника. Но через несколько минут я пришла в себя и вернулась назад, на место преступления. Туда уже прибыла машина полиции, и я вызвалась быть свидетельницей».

— Все правильно записано? — спросил Тойер.

Кильманн кивнула.

— Что ж, ладно… — От разочарования гаупткомиссар даже зевнул. — Вы нам очень помогли.

Женщина ушла. Штерн вдруг спохватился, что никто даже не спросил, чем она занималась на улице в такой поздний час. Тойер пожал плечами:

— Я догадываюсь о паре причин, почему она не сидит дома.

Потом со вздохом пролистал материалы.

— У нас остается один свидетель, который на сто процентов, пардон, на тысячу процентов видел убийство. Где же он? Тут написано, что у него проблемы со здоровьем…

Лейдиг заглянул в свои записи:

— У него свой врач. Нет, не врач… адвокат.

— Они же все как один врут! — закричал Тойер. — И мы бессильны что-либо сделать! Мы самая беззубая группа от сотворения мира и…

Договорить он не успел. Дверь распахнулась. Те же и Зельтманн.

— Господин Тойер! Господин Тойер! Я неохотно вторгаюсь в работу следователей. Но тут, господа, я все-таки позволю себе некоторое… э-э-э… вторжение, так сказать, бумс!

Гаупткомиссар направлялся к телефону, но при появлении директора забыл о своем намерении. В нем вновь забурлила ненависть к теперь уже не очень новому начальнику.

— Добрый день, доктор Зельтманн, — буркнул он.

— Господин Гебеле! — воскликнул Зельтманн и воздел руки над головой.

— Он ушел, — вежливо сообщил Штерн.

— Да, разумеется… — Зельтманн переминался с ноги на ногу, и это выглядело поистине жалко. — Ушел. И явился ко мне. А сейчас, господин Хафнер, после полутора лет запрета на курение во всем здании, сейчас, господин Хафнер, немедленно погасите свою сигарету.

— Нет, — заявил Хафнер.

Изумленное молчание. Наконец, прокашлявшись, директор повторил свою попытку:

— Погасите сигарету, коллега. Немедленно. Это приказ по службе.

— Я этого не сделаю, господин директор. — Лишь сослуживцы, хорошо знавшие Хафнера, уловили в его голосе нотку страха.

— Ладно, — зловеще произнес Зельтманн. — Я покину это помещение, продолжу разговор и вообще пошевелюсь только после того, как вы потушите сигарету. — Он уселся на свободный стул, положил руки на колени и застыл. Хафнер молча потряс головой и в напряженной тишине докурил сигарету до конца. У Тойера возникло впечатление, что молодой комиссар никогда еще не курил так медленно, но возможно, оно было вызвано давящей атмосферой.

Неожиданно для себя директор чихнул.

— Вот вы и пошевелились, — вырвалось у Штерна, но он тут же испугался: — Извините.

Наконец Хафнер вдавил сигарету — крошечный окурок — в полную до краев пепельницу.

— Браво, коллега, — сказал Зельтманн. — Сегодня для вас начинается новая жизнь.

Хафнер беззлобно кивнул. Начальник полиции переменил позу.

— Уф-ф! Терпеть не могу подобные конфликты. Но порядок есть порядок, и надо его соблюдать. Я всегда говорю…

— Так что там с этим Гебеле? — грубовато перебил его Тойер.

— А, пустяки, — Зельтманн небрежно отмахнулся. — Ему показалось, что с ним разговаривали слишком жестко. Забудем об этом.

— Я тоже так считаю, — добродушно поддакнул Хафнер.

— За дверью ждет еще один свидетель, — понизив голос, сообщил директор. — Со своим адвокатом. Тяжеловатый тип, между нами говоря. Вроде бы прежде занимал высокую должность в университете. Не нужно его долго мариновать, не то у него лопнет терпение и он начнет жаловаться!

Тойер с готовностью кивнул.

— Нас самих немножко задержали. Вы.

— Ясно, все ясно… Желаю успеха, господа! Он еще не успел выйти в коридор, как Хафнер сунул в зубы новую сигарету «Ревал».

6

МЕРТВЫЙ ОМЕРТВЛЕНИЕ УМЕРЩВЛЕНИЕ ВОЗМОЖНЫЙ ПЕРЕХОД В СОСТОЯНИЕ ПЛАЗМЫ ИЛИ ЖЕ ВОЗМОЖНОСТЬ ВСЕГДА БЫТЬ МЕРТВЫМ ИНДИВИДУАЛЬНО ХРОНИЧЕСКИ ЧТОБЫ НЕ ПРИШЛОСЬ БЫТЬ ВНЕ ХРОНОСА И ВНЕ СЕБЯ ПРИХОДИТ СМЕРТЬ И ТЫ ОТХОДИШЬ ПРЕЖДЕ ТЫ НЕКТО А ПОСЛЕ СМЕРТИ ТЫ НИКТО ОДНАКО ВСЕ ЖЕ УБИЙЦА ОТНЫНЕ ЕСТЬ НЕ ТОЛЬКО У МАЛЬЧИКОВ КОТОРЫЕ СКОЛЬЗЯТ ВНИЗ ПО СТЕКЛЯННОЙ РЕКЕ ТЕПЕРЬ СМЕРТЬ ДЕЛАЕТ МЕРТВЫМИ МУЖЧИН ДЕЛАЕТ СВОЕ МЕРТВОЕ ДЕЛО ВДОЛЬ РЕКИ НА ВИДУ У ВСЕГО ГОРОДА В ПИВНЫХ НЕТ БОЛЬШЕ ВЕСЕЛЬЯ И ПЬЯНОК НО ТАМ ГДЕ ПОЕЗДА ИДУТ ВО ВСЕ СТРАНЫ СВЕТА БЫЛИ ДВОЕ УБИЙЦА И УМИРАЮЩИЙ ИНФОРМАЦИЯ О ПОДОБНОЙ СМЕРТИ ВСЕГДА ЛЕТИТ БЫСТРО ДАЛЬНЕЙШЕЕ БЕЗОБРАЗИЕ ЛИШАЕТ ОБРАЗ ЕГО ОБРАЗА ВСЕГДА ТАК ВОТ БЕЗОБРАЗИЕ КОГДА-НИБУДЬ ЛИШИТ ГОРОД ОБРАЗА БУДЕТ ВИЗГ И ПАДЕНИЕ И КОНЕЦ И НАКОНЕЦ ГИПЕРГУМАНОИД СТАНЕТ ЕДИН СО СВОЕЙ ПЛАЗМОЙ

Вошел третий свидетель, каждым своим шаркающим шагом ясно заявляя: господа, как видите, я практически ничего не могу, но при соответствующем волевом усилии все же могу. А вы, господа, не обладаете такой волей. Лицо престарелого доктора Рампе было обезображено шрамами, глаз затянут сероватым бельмом. Одноокий очевидец.

— Погасите сигарету! — рявкнул он на Хафнера. Тот немедленно подчинился.

Следом за ним в кабинете появился худой сорокалетний мужчина с желчным выражением лица; его сильно поредевшая от возраста шевелюра придавала ему нечто романтическое и революционное, но такое впечатление тут же гасил слишком свободный фланелевый костюм, словно сшитый специально, чтобы к нему прикрепили высокую правительственную награду.

— Ципп, — представился лысеющий мужчина, — я адвокат доктора Рампе. Мой клиент попросил меня присутствовать при опросе, чтобы быть уверенным, что этот опрос пройдет в приемлемых рамках, поскольку у клиента серьезные проблемы со здоровьем.

Услышав ключевое слово «здоровье», Рампе встрепенулся и приосанился. Он явно гордился своим непокорным телом. Ципп умолк.

— Вообще-то я не уверен, что в подобных случаях допускается присутствие адвоката, — пробормотал Тойер. Он и в самом деле не знал, и это его даже несколько потрясло.