НЕРВ

Несколько раз Питер повторил: «Я опоздал» – ив голосе его звучало отчаяние. Я знал, что он участвовал в первой скачке, и тренер, для которого он работал, любил за час до начала видеть в весовой своих жокеев. Тренеры утверждали их имена по крайней мере за четверть часа до заезда. Если бы они заявили жокея, который еще не приехал, а он бы по самой уважительной причине действительно не приехал, у тренера были бы неприятности с распорядителями. Питер работал для человека, который никогда не рисковал такими вещами. Если его жокей не приезжал за час до скачек, он заменял его. А так как тренер был человеком порывистых решений, то он не допускал и мысли, что кто-то или что-то нарушит его планы.

Мы были на ипподроме за сорок пять минут до начала первого заезда. Питер помчался с автостоянки к раздевалке, но мы оба знали, что он не будет участвовать в скачках. Я не спеша пошел за Питером и, когда проходил широкую асфальтированную площадку на пути в весовую, услышал щелчок громкоговорителя, и объявляющий начал перечислять участников первого заезда. Питера Клуни среди них не было.

Я нашел его в раздевалке, он сидел на скамье, обхватив голову руками.

– Он не стал ждать, – повторял Питер несчастным голосом. – Он не стал ждать. Я знал, что он не будет ждать. Я знал. Он взял вместо меня Ингерсолла.

Я посмотрел туда, где Тик-Ток натягивал ботинки. Он сидел уже в алом свитере, который должен был бы надеть Питер. Тик-Ток поймал мой взгляд, состроил гримасу и в знак сочувствия покачал головой, но он был не виноват, ему предложили работу; естественно, он ее взял.

Хуже всего было то, что Тик-Ток выиграл скачку." Я стоял рядом с Питером на местах для жокеев, когда алые цвета проскользили мимо финишного столба, он издал такой подавленный звук, будто собирался разразиться рыданиями. Он сумел взять себя в руки, но лицо у него стало серо-белым.

– Ерунда, – смущенно сказал я, встревоженный его видом. – Это еще не конец света.

Разумеется, наше опоздание – большая неудача, но тренер, для которого работал Питер, был разумный человек, хотя и нетерпеливый, и он не собирался отказываться от Питера. В тот же день Питер работал для него, но лошадь прошла не так хорошо, как ожидали, и захромала. Последний раз его лицо со следами разочарования мелькнуло передо мной, когда он приставал ко всем в раздевалке с назойливым рассказом об автоцистерне, который он повторял снова и снова.

У меня дела оказались чуть лучше. Новичок упал, когда прыгал через ров с водой, но потом медленно закончил скачку, и я не пострадал, лишь несколько травинок зацепилось за мои бриджи.

Молодая кобыла, с которой я работал в последнем заезде для Джеймса Эксминстера, имела такую же отвратительную репутацию, как и ее сосед по конюшне, доставшийся мне вчера, когда я дошел до финиша только ради самого себя. Но в этот раз по какой-то причине капризное животное и я с самого старта хорошо подошли друг другу, и, к моему удивлению, и это удивление разделяли все до единого из присутствующих, мы прошли последнее препятствие следом за лидирующей лошадью и потом помчались к финишному столбу. Лошадь, которую считали фаворитом, пришла четвертой. Это была моя вторая победа за сезон и первая в Челтнеме, и она была встречена мертвым молчанием.

На площадке, где расседлывали победителей, я попытался объяснить происшедшее Джеймсу Эксминстеру:

– Я очень сожалею, сэр, но я не мог удержать ее.

Я знал, что он не поставил на нее ни пенни, а владелец даже не пришел посмотреть на скачки.

Эксминстер задумчиво посмотрел на меня, но ничего не ответил, и я подумал: вот и появился тренер, который не скоро еще раз наймет меня. Иногда так же плохо неожиданно выиграть, как и проиграть, когда ожидают победу.

Я распустил подпругу, перекинул седло через руку и стоял, ожидая, когда разразится буря.

– Ну, – резко сказал он, – теперь идите и взвесьтесь. И когда оденетесь, я хочу поговорить с вами.

Когда я вышел из раздевалки, он стоял у весовой и разговаривал с лордом Тирролдом, чью лошадь тренировал. Они замолчали и повернулись ко мне, но я не мог видеть выражения их лиц, потому что они стояли спиной к свету.

Джеймс Эксминстер спросил:

– В каких конюшнях вы чаще работаете?

– В основном я работаю для фермеров, которые тренируют собственных лошадей, – пояснил я. – У меня нет постоянной работы с профессиональными тренерами, но когда они просят меня, я работаю и для них. Мистер Келлар несколько раз брал меня. – Ив этом, подумал я, истинная причина того незначительного впечатления, которое я до сих пор производил в мире скачек.

– Я слышал, как два или три тренера говорили, – сказал лорд Тирролд, обращаясь к Эксминстеру, – что для своих плохих лошадей они всегда могут взять Финна.

– Что я и сделал сегодня, – усмехнулся Эксминстер, – и посмотрите на результат! Как я смогу убедить владельца, когда он услышит о победе, что это был такой" же сюрприз для меня, как и для него? Сколько раз я говорил ему, что лошадь никуда не годится. – Он повернулся ко мне: – Вы выставили меня совершеннейшим дураком, вы понимаете это?

– Я очень сожалею, сэр, – еще раз повторил я, и я действительно сожалел.

– Не отчаивайтесь. Я дам вам другой шанс, вернее несколько шансов. У меня есть старая, медлительная кляча, вы можете работать на ней для меня в субботу, если вы уже не заняты на этих скачках, и две или три следующие недели. А потом… там посмотрим.

– Спасибо, – сказал я изумленно. – Большое спасибо. Все вышло так, как если бы он бросил мне в руки золотой слиток, когда я ожидал скорпиона. Если я оправдаю себя на его лошадях, он может использовать меня регулярно как запасного жокея. Для меня – гигантский шаг наверх.

Он тепло улыбнулся почти озорной улыбкой, от которой собралась кожа вокруг глаз, и сказал:

– Герань, стипль-чез в субботу. Вы свободны?

– Да.

– И вы сможете сбросить вес? Чтобы было не больше шестидесяти трех килограммов?

– Да, – ответил я. Мне предстояло сбросить полтора килограмма за два дня, но никогда еще голод не казался мне таким привлекательным.

– Очень хорошо. Там увидимся.