Прощай генерал… прости!

— Я приняла бы твои жалкие оправдания, если бы ты отправился утешать вдову, — резонно возразила Клавдия. — Но ведь ты наверняка уже знал обо всем этом заранее, так зачем же было вселять в меня напрасные надежды?!

Батюшки! Мадам заговорила тоном оскорбленной героини очередного мексикано-бразильского сериала! Клясться в том, что ее подозрения и обиды беспочвенны, было бы, по крайней мере, неразумно. Жаркие оправдания вызывают еще большие подозрения. А вот спустить это дело на тормозах — самое, пожалуй, то.

— И это я только что упомянул о твоем уме?! Боже, Клавдия, твоя ревность не знает границ! А закончил страстную отповедь вполне деловым и доверительным тоном: — Тут появилось несколько любопытных фигурантов, которые уже завтра могут убраться восвояси и потом их хрен отыщешь, а я хочу успеть с ними поговорить… по душам, понимаешь? Без протокола. И сколько это займет времени, никто не знает. Вот поэтому…

— Но, может быть… потом? — с воскресшей надеждой спросила она.

— Клавдия, я тебя столько раз обманывал, что мне уже стыдно глядеть в твои глаза. Тебе нужен очередной обман? Мне — нет.

— Ладно, принимаю твои объяснения. Но учти, я все равно буду ждать. Господи, и за что мне такое наказание?!

Ну вот, это уже куда ни шло…

Турецкий в принципе не соврал обиженной им подруге. Так сейчас получилось, что к нему было невольно привлечено внимание многих из тех, на кого он сам просто не рассчитывал. Вероятно, известие о том, что лично президент поручил провести новое расследование «важняку» из Генеральной прокуратуры, стало достоянием «широкой общественности». И хотя для многих тут, в огромном зале, за поминальным столом, дело было ясным, как любое, пардон, выеденное яйцо, тем не менее сам факт поручения президента поневоле приходилось воспринимать всерьез. А раз так, то, значит, и полной уверенности в том, что всем все по-прежнему понятно, ни у Турецкого, ни, похоже теперь, и у других тоже не было. И как положено в обстоятельствах подобного рода, каждый стремился высказать свою, естественно, наиболее достоверную точку зрения. Причем высказать в доверительной форме и лично Александру Борисовичу, чтобы у того не оставалось и тени сомнения, будто его собеседники способны в столь драматических ситуациях позволить себе хотя бы долю лукавства. И всех надо было выслушать, многозначительно кивая при этом и изображая понимание. Зачем же зря обострять-то раньше времени? А в том, что придет время и для обострений, Турецкий даже не сомневался.

Странно, но главную причину трагедии большинство видело все-таки в настырном и упертом, очень трудном характере самого генерала. Многие ж ведь его знали лично, по совместной службе, а большинство других — как любого, достигшего определенно высокого уровня в армейском клане. У них, как говорится, своя компания. Можно быть даже лично с кем-то и незнакомым, зато знать о человеке буквально все, чем располагает на этот счет Главное управление кадров Министерства обороны. Уж такова армейская жизнь…

Александр Борисович жалел, что не взял с собой диктофона, да, впрочем, вряд ли и сумел бы им воспользоваться. Неплохо было бы записать убедительные речи расчувствовавшихся «соратников» покойного генерала, чтобы позже, в спокойной уже обстановке, еще раз послушать, проанализировать. А впрочем, чего их слушать-то? Можно подумать, будто откроется что-то новое…

Нет, в данной ситуации Турецкий все-таки рассчитывал на помощь Игоря Иосифовича, который, скорее всего, мог знать о генерале куда больше всех, вместе взятых, нынешних застольных ораторов. И только подумал о нем и посмотрел в его сторону, как увидел, что тот делает ему какие-то знаки. Выждав паузу, когда закончил речь очередной оратор и все, дружно выпив, принялись закусывать дальше, Александр Борисович поднялся, извинившись перед соседями, сказал, что на минутку, те поняли, видимо, что ему надо в туалет, закивали, а генерал слева даже стал показывать, в какую сторону идти. Поднялся и Рейман, кивнув Турецкому в сторону дверей. Там они и встретились.

— Вы ведь курите, Александр Борисович? — спросил Рейман.

— Теперь уже изредка. Но если вы… то я с удовольствием составлю вам компанию.

Они спустились этажом ниже, где было помещение, предназначенное для курильщиков. Несколько человек, находящихся уже там, приветствовали их кивками, продолжая свои разговоры. Похоже, что сегодня здесь были только свои, даже если они и незнакомы друг с другом. Каста, одним словом.

— Я хотел вам сказать, — начал Игорь Иосифович, — что на вас уже объявлена охота, Александр Борисович. — Рейман улыбнулся, закуривая и держа при этом сигарету в горсти, словно бывалый фронтовик, что немедленно отметил Турецкий.

— В самом деле? — усмехнулся он.

— Не в прямом — в переносном смысле. Ко мне уже обратились несколько человек, интересовались, кто да что. Попросили представить. Имейте это в виду. То есть я хочу сказать, не сбегайте раньше времени, если вам действительно это интересно. И нужно. Кстати, я передал вашу просьбу о встрече Ане, она согласна на завтра, на любое удобное вам время. Ну а на меня, как уже сказано, вы можете полностью рассчитывать в течение четырех ближайших дней. После «девятин», Анечка просила меня задержаться, я сразу отбываю в свои Палестины. Вот тут уж в прямом смысле… — Он вздохнул.

— А чем бы вы объяснили проснувшуюся вдруг потребность неких людей войти в контакт, скажем так, с новым следователем? Дело ведь, как здесь говорили практически все, однозначное. Или все же остались сомнения? А может, они появились в связи с указанием президента?

Рейман взглянул на Турецкого исподлобья, но с ухмылкой, словно проверяя, всерьез ли это сказано? Но, встретив аналогичный взгляд Александра Борисовича, пожал плечами.

— Боюсь, вам придется потерять много драгоценного для себя времени, не говоря уже о здоровье, пока вы сможете составить хотя бы приблизительный портрет того, чью жизнь решили осмыслить. Если решили. Что, возможно, в вашем положении совсем и не обязательно. Есть ведь и более короткие пути…

— Но вы, насколько я понимаю, мне их не советуете? А почему? Впрочем, возможно, вы и правы. Какая теперь, в сущности, разница, кого мы назовем виновным в гибели генерала и его товарищей? Ну, к уже названным добавится еще, может быть, пяток… либо десяток фамилий… А что изменится? Люди ж не вернутся. И справедливость, по большому счету, тоже не восторжествует. Баш на баш? И что получится в остатке? Кому легче-то? И надо ли?

— Значит, вы так поняли мою интонацию… — не спросил, а скорее подтвердил Рейман.

— Нет, ну что вы! Я пока пытаюсь понять… Например… зачем лично вам это надо? Вы же вроде бы?..

— Там, да? — Он небрежно махнул ладонью в сторону.

— Как бы… — Турецкий хмыкнул.

— Как бы… как бы… — в задумчивости повторил Рейман эту частицу речи под названием, скорее всего, «союз», а в сущности, языковую белиберду, модную в последнее время, особенно среди новейших бизнесменов, создающих с ее помощью видимость собственной многозначительности— как бы, понимаешь, думаю… как бы размышляю… — Слушайте, а вы мне нравитесь. — Рейман, как тот ребе из анекдота, поджал губы и покачал мудрой головой. — И я вам скажу, что, вполне возможно, останусь и еще, чтобы посмотреть, к чему вы таки придете.

— Что так? — почти неприлично засмеялся Турецкий и сразу одернул себя. Но уж больно анекдотично и в самом деле все это выглядело..

— А может быть, и во мне тоже где-то там, глубоко, — он ткнул себя пальцем в грудь, — сидит это неясное пока чувство вины… Прошу заметить, что мы с ним расстались все-таки до… вы понимаете? И я не исключаю, что, не случись этого тогда, мы не стояли бы сейчас, извините, тут с вами. Нет, — он брезгливо оглянулся и сморщил крупный свой нос, — совсем не место для разговора… Вернемся? А то наверху подумают еще, будто я увел вас нарочно, чтобы использовать наше знакомство в своих личных, корыстных целях.

— Неужели? — все никак не мог избавиться от улыбки Турецкий.