Хроника отложенного взрыва

— Но откуда Белугин узнал про уран, если над этой темой работал Тинкин?

— Кто-то слил Диме. — Андреев развел руками. — Причем этот кто-то знал, что не стоит обращаться к Тинкину, потому что у того есть свои обязательства перед противоположной стороной… Вы совсем не пьете кофе.

Перед Гольцовым до сих пор стояла полная чашка, принесенная официанткой.

— Что-то не хочется, — произнес Георгий. — Вы были на работе в день убийства Белугина?

— Естественно.

— Как все происходило? — Гольцов потихоньку набирал обороты.

— Кто-то пообещал Диме передать интересную информацию. Сказал, что «дипломат» с документами будет в камере хранения на Казанском. Утром ему передали номерок. На вокзал Дима поехал на машине редакции. Обратно — на такси.

— Почему машина не подождала его?

— Павлов приказал.

— Но ведь это быстро: взять «дипломат» и вернуться. В пробках дольше стоять, — не унимался Гольцов.

— Тогда движение было посвободней.

— Все равно.

— Павлов наказывал водителей, даже если машина задерживалась на минуту. У него пунктик по поводу машин: чтобы все были на месте.

Сладковатый запах сигар заполнил и этот кабинет. Аромат следовал за Андреевым, где бы тот ни находился.

— Почему же он вообще дал машину? — Безобидные на первый взгляд расспросы Гольцова становились все настойчивее.

— Павлов неплохо относился к Диме. Часто просил выполнить разные поручения: сходи туда, принеси то. Мальчики и девочки искали предлог отказаться — гордые. А Дима соглашался.

— Кто-нибудь видел, как Белугин вернулся на работу с кейсом?

Андреев на мгновение задумался:

— Не думаю, что кто-то обратил на это внимание. Это потом уже многие кричали: я видел, я был рядом. А Дима тихо пришел на работу, тихо открыл «дипломат». И взорвался.

Долгий разговор начал утомлять Андреева. Он несколько раз посмотрел на часы, показывая, что пора заканчивать. Взамен своей откровенности журналист рассчитывал на ответное расположение Гольцова. Вдруг понадобится что-нибудь уточнить или у Георгия появится какая-нибудь интересная информация… Он просто обязан принести ее сначала в «Репортер». О чем Андреев прозрачно намекнул Гольцову. Тот, безусловно, согласился.

— А что было после взрыва? — осторожно спросил Георгий после некоторого перерыва, когда разговор плавно повернул в другую сторону.

— О-о-о, — приглушенно и многозначительно протянул журналист. — В редакцию стали приносить целые чемоданы компромата на Ткачева.

— Кому приносили?

— Иногда сразу Павлову. Иногда — Тинкину. Мы несколько месяцев палили по Ткачеву из всех орудий. А потом… — Андреев резко замолчал.

— Что было потом?

— Потом враз все прекратилось.

Георгий вышел из редакции и посмотрел на часы. Вечером Михальский обещал подъехать к нему на работу, в Интерпол.

Российское национальное бюро Интерпола все так же располагалось на последнем этаже серого бетонного здания, затерянного среди безликих кварталов Новых Черемушек. Неосведомленные проходили мимо этого здания, не задерживая шаг. А посетители не всегда находили его с первого раза.

Михальский приехал за несколько минут до окончания рабочего дня. Гольцову пришлось спускаться и уговаривать сержанта. Ничего не попишешь, правила есть правила.

— Ты работаешь в пентхаусе, — заметил Яцек, когда они поднимались на лифте.

— А ты думал, мы как белые люди.

Апартаменты Гольцова представляли собой стандартный пенал: пятнадцать квадратных метров, на которых было тесно от мониторов, процессоров, принтеров. Несгораемые шкафы, убивавшие пространство, были переполнены.

— Скромненько тут у тебя, — произнес Михальский, усаживаясь на стул. — Хоть бы взятки брал, что ли.

— У кого?

Яцек почесал затылок и произнес:

— Да, работку ты себе нашел. Даже взятку не у кого потребовать. Разве что Бен Ладен раскошелится.

— А если его возьмут?

— Тогда беда. Останешься без работы. Что выяснил у Андреева?

Гольцов вкратце пересказал.

— К чему мы пришли? — спросил Михальский.

— Пока ни к чему. Новых версий нет. Единственная ниточка — урановый след. Но скандал был за полтора месяца до убийства. Прошло слишком много времени. Если бы у Белугина было что-то серьезное, он бы успел напечатать.

— Хороший у тебя вид, — сказал Яцек, посмотрев в окно. На фоне мрачного спального района возвышался небоскреб, офис Газпрома. А дальше в наступающих сумерках светились шпили университета, типичного образчика архитектуры сталинских времен. Его уже наполовину закрывала новостройка, элитное жилье.

— Надо бы к следователю заглянуть, — предложил Михальский.

— Я был у него, — недовольно нахмурив брови, бросил Гольцов.

— И молчишь! Рассказывай!

— Да ничего интересного. Документы уже в суде. Посмотреть их невозможно, пока не вынесут приговор. В компьютере у него ничего не осталось. А так он не помнит. По-моему, он вообще не склонен был говорить про это дело.

— Глухо, — Михальский задумался. — Постой. Андреев вроде рассказывал, что после взрыва пачками носили компромат на Ткачева?

— Да.

— Но ведь это подтверждает версию, что убийство было чисто пиаровским ходом. Надо выяснить, кому именно был выгоден накат на Ткачева.

— Что-то здесь не то.

— Ты говоришь, Павлов часто использовал Диму на посылках? Может, это ответ? — продолжал гнуть свою линию Яцек.

— Что ты имеешь в виду?

Михальский внимательно посмотрел на Гольцова, поднял вверх указательный палец и произнес:

— А если бомба была предназначена Павлову?

В коридоре послышался цокот каблучков. В кабинет заглянула секретарша начальника НЦБ Зиночка, симпатичная девушка с белокурыми кудряшками.

— Шеф изъявил желание вас увидеть, товарищ майор, — сообщила она.

— С чего бы это? — удивился Гольцов.

— Не знаю, — ответила она. — Но если у тебя не было дурного предчувствия, значит, ты лишен интуиции.

— Неужели все так плохо?

— Там увидишь. Главное — смотри начальству в глаза, отвечай коротко и точно. Не волнуйся и не спорь. — Зиночка, как всегда, опекала сотрудников Интерпола.

— Зиночка, неужели я похож на человека…

— Ты похож на болвана, который днем пропадает неизвестно где. А по вечерам сидит в кабинете и занимается фигней, вместо того чтобы смотреть телевизор, — не дав ему продолжить, с серьезным видом договорила Зиночка их излюбленную фразу.

— Я так и думал. Но у меня есть оправдание, — поддержал игривый тон Гольцов.

— Нет у тебя оправдания! И думаю, что сейчас это тебе популярно объяснят. А когда выйдешь в расстроенных чувствах от начальства, не убегай сразу. Я постараюсь тебя утешить.

— Звучит заманчиво.

— Не обольщайся. Утешать буду крепким чаем и добрым словом. И только.

Зиночка ушла. Гольцов и Михальский переглянулись.

— Схожу с тобой, поздороваюсь, — сказал Яцек.

— Гольцов? Проходи, садись, — приказал Полонский. — А ты чего пришел?

Генерал посмотрел на Михальского.

— Поздороваться, — ответил тот.

— Здравствуй.

— Здравствуйте.

Они обменялись рукопожатиями.

— Ну я пошел, — сказал Яцек.

— Нет уж, садись, — грозно произнес Полонский. — А ты, Георгий, рассказывай!

— Что?

— Где был, что делал? Почему мы так редко видим тебя на работе? — Тон Полонского не предвещал ничего хорошего.

— Я понимаю свою вину, Владимир Сергеевич. При случае готов искупить ее кровью. Но ведь я успеваю делать свою работу. Разве есть какие-нибудь замечания?

— Это хорошо, что успеваешь. — Полонский постучал ручкой по столу. — И вину при случае искупишь. Только почему я узнаю о том, чем занимаются мои подчиненные, от посторонних людей?

— От каких? — Гольцов и Михальский переглянулись.

— Ты что, мать твою, делал у Шевченко?

— Если вы знаете, значит, он вам рассказал.

— Да. Все рассказал, в отличие от тебя. — Полонский закипал на глазах. — Как ты думаешь, каково мне было разговаривать со следователем Генпрокуратуры, который спрашивает: почему твои люди интересуются делом Белугина? А я ни сном ни духом. Ты хоть понимаешь, насколько все серьезно?