Сафари в Ла-Пасе

Их окружили выходящие из церкви немцы, с постными лицами, но по-прежнему тайно чему-то радующиеся. Тот, кого Лукресия назвала доном Федерико, бросил пронзительный взгляд на Малко, чей цвет волос и европейская внешность явно заинтриговали его. Малко сейчас чувствовал себя лучше: всего лишь три тысячи метров над уровнем моря. Почти побережье! Хоть в теннис играй. Но им предстояло подняться в центр города, на три тысячи семьсот метров, где каждое усилие, казалось, прибавляло ему возраста.

Он думал: какая сейчас физиономия у Джека Кэмбелла, не дождавшегося ни документов, ни своей секретарши.

Глава 4

От нестерпимого зловония Малко даже остановился. Можно было подумать, что по лестнице, ведущей в редакцию газеты "Пресенсиа", прошел полк пьяниц, облевав каждую ступеньку. Здание самой значительной ежедневной газеты Ла-Паса было невзрачным. Даже если отвлечься от запаха. Редакция находилась на третьем этаже. Лукресия, зажав нос, мужественно ринулась вперед.

Дверь редакции была открыта. Вахтер-индеец с тупым лицом спросил, что им нужно.

- Поговорить с Эстебаном Барригой, - ответил Малко.

Вахтер показал на открытую дверь кабинета, размером со шкафчик для метлы...

- Он там.

Малко вошел, Лукресия за ним. Маленький сморщенный старикашка с хитрой мордочкой лихорадочно колотил по машинке, окружив себя кипами старых газет и не выпуская изо рта сигарету, распространявшую отвратительный запах. Малко отметил грязную сорочку, плохо выбритые дряблые щеки, очки с толстыми стеклами в роговой оправе, жирненькие потные ручки. Не очень привлекательным типом был этот Эстебан Баррига.

- Сеньор Баррига? - вежливо осведомился Малко. Журналист поднял голову и замигал глазами, как испуганный филин. С тех пор, как один рассерженный читатель заставил его сжевать, а затем проглотить целый номер "Пресенсии", он опасался незнакомцев.

- Да.

- Я американский журналист, - солгал Малко. - Я должен написать статью о смерти Клауса Хейнкеля, помните - нацист, который покончил с собой...

Эстебан Баррига затряс головой, как будто плохо понимал, о чем идет речь.

- Ах, ну да...

Малко, мягко улыбаясь, положил на стол двадцатидолларовую бумажку.

- Кажется, вы видели его. Расскажите какие-нибудь подробности...

Журналист резко выпрямился.

- Да-да. Он был уже мертв, когда я его увидел...

- Пуля пробила грудь навылет?

- Да, конечно, да...

- Он лежал, распростертый, в комнате на втором этаже?

- Да, да...

Баррига, казалось, был в восторге.

- И он оставил записку?

- Да-да, письмо.

- Вы его хорошо рассмотрели и узнали, не правда ли?

Эстебан Баррига с готовностью согласился:

- Да-да, сразу узнал.

Малко несколько секунд помолчал. Утомившись от столь долгого усилия, боливиец вытирал со лба пот, заговорщицки улыбаясь. Малко поймал его взгляд и ласково спросил:

- Тогда почему же вы написали, что Клаус Хейнкель стрелял себе в рот, что труп находился в холле виллы и был опознан врачом, а вы никогда его раньше не видели?

Эстебан Баррига окаменел. Часто-часто замигали его глаза за стеклами очков. Губы шевелились, но не могли издать ни единого звука. С испуганным и умоляющим видом он смотрел то на Малко, то на Лукресию.

- Кто... кто вы? - спросил он. Малко не ответил. Он схватил боливийца за ворот куртки и, притянув его к себе, с угрозой приказал: - Говорите правду!

Шум их разговора перекрывало стрекотанье бесчисленных пишущих машинок. Журналист еле слышно признался:

- Я... я не видел трупа, он уже был в гробу. Но мне рассказали, как все случилось.

- Кто?

- Майор...

Внезапно он умолк, и взгляд его остановился на ком-то, кто находился за спиной Малко. Тот оглянулся. Худой и длинный субъект с орлиным носом слушал их беседу, стоя на пороге.

Эстебан Баррига мгновенно вырвался:

- Извините, сеньор, я занят.

Он выскочил стремительно, как кролик, и исчез в недрах редакции. Забыв при этом на столе двадцатидолларовую бумажку. Малко понял, что продолжать бесполезно.

Сделав знак Лукресии, он вышел из кабинетика, сопровождаемый инквизиторским взглядом тощего субъекта, Они вновь очутились на темной, зловонной лестнице. Обстоятельства "смерти" Клауса Хейнкеля становились все загадочнее. Лукресия была крайне заинтригована.

- Почему ты задавал ему все эти вопросы? Малко не успел ответить. Сзади послышались шаги. Он обернулся. Эстебан Баррига спешил за ними на своих коротеньких ножках. Он догнал Малко на площадке.

- Не надо никому ничего говорить, - попросил он, задыхаясь. - Ничего, совсем ничего.

Он повторил это по-испански: "nada, nada". Жирное личико его покрылось потом, страх буквально выходил у него через поры. Это был животный, органический страх, который, казалось, распространял еще худшее зловоние, чем блевотина на лестнице.

- Что не надо говорить? - спросил Малко. Боливиец еще больше понизил голос.

- То, что я вам рассказал... Что я не видел сеньора Хейнкеля... Умоляю вас.

Малко сделал вид, что не понимает.

- Да какое значение все это имеет? Ведь это был он, не так ли?

- Конечно же! - горячо воскликнул боливиец. - Он! Могу поклясться головой моей матери.

- Ну вот и прекрасно, - заключил Малко. - До встречи.

Он вырвался от вцепившегося в него журналиста и пошел вниз; ему хотелось скорее очутиться на свежем воздухе. А маленький боливиец перегнулся через перила и продолжал кричать ему вдогонку:

- Это был именно он, сеньор Клаус...

Выйдя из редакции, Малко и Лукресия оказались напротив конной статуи Симона Боливара. Густая толпа текла по Прадо. Официально улица называлась "Авеню 16 июля". Но поскольку после каждой очередной революции название менялось, боливийцы сочли, что проще называть улицу "Прадо". Маршрутные такси, по-местному "труфи", подъезжали и отъезжали одно за другим. Современные здания перемежались старыми домами эпохи колонизации, незаконченными постройками и жалкими лавчонками. Здесь прогуливалось множество девиц в сверхкоротких юбочках, которых провожали голодными взглядами индейцы в пестрых вязаных шапочках.

Малко чувствовал, как растет его беспокойство. Почему так перепугался журналист из "Пресенсии"? Лукресия то и дело заглядывала ему в глаза. Она, казалось, совсем забыла о Джеке Кэмбелле. Никогда бы раньше Малко не поверил, что "гринго" может так легко подружиться с боливийкой. В такси Лукресия без стеснения прижалась коленкой к его ноге. По всему было видно, что он ей нравится. Но его сейчас занимало другое.