Человек с улицы

Люсьенн, скрестив руки на груди, прошептала:

– Несчастный случай! Бедный мой! Именно это вы и хотели мне сказать?

– Э-э-э... Да, именно это, мадам.

Волнение по-прежнему не оставляло ее, но, несмотря на это, чувствовалось, что настоящая тревога в ней улеглась. Несчастный случай, происшедший с мужем, не мог не беспокоить ее, но наступившая уверенность, что Жан-Пьер вернется, избавляла от прежней ужасной муки.

– Только бы он ничего не скрывал от меня! Он не пишет, где он находится?

– Нет.

– Будьте любезны, прочтите еще раз!

Я снова медленно, тщательно выговаривая каждое слово, принялся читать письмо. Это непостижимо! Вновь перед моими глазами предстал лежавший на проезжей части с неестественно запрокинутой головой Массэ. Я увидел, как полицейский, ощупав грудь убитого, молча накинул ему на лицо свой плащ.

"Моя дорогая Люсьенн!

Меня только что сбила машина..."

Я прервался, чтобы проверить почтовый штемпель. Пневматичка была отправлена в девятнадцать часов тридцать минут, то есть более чем через полчаса после несчастного случая.

"Ничего серьезного..."

А если Массэ был всего лишь оглушен ударом? Тогда он, без сомнения, пришел в себя в машине "скорой помощи"!

– Он должен был точно указать, где находится. Я бы примчалась к нему в больницу! Он пишет, что вернется... Ведь он уверен в этом, не правда ли?

– Именно так.

"Вернусь вечером..."

– Какое счастье! О! Мой любимый...

Люсьенн закрыла глаза, и две слезинки выкатились из-под длинных ресниц.

– Он любит меня, – прошептала она. – Он пишет, что любит меня... Жан-Пьер! Жан-Пьер!

От вновь обретенной радости она плакала и смеялась, покачиваясь на месте, уперев руки в бедра.

– Мадам Массэ... Люсьенн...

– Да?

– Извините меня, но... Вы уверены, что это почерк вашего мужа?

Она схватила письмо, вгляделась в него, моргнула и вновь заулыбалась.

– Уверена!

Я подумал о телефонном звонке, раздавшемся незадолго до прихода почтальона. Я чувствовал, что взят в оборот некой неведомой силой, я физически ощущал ее; она давила мне на плечи, побеждала меня... а я никак не мог определить, что же это за сила.

– Хорошо, знаете что? Не отправиться ли вам сейчас отдохнуть, пока не пришел ваш муж? Вы ведь слышали: он хочет, чтобы вы были в веселом расположении духа.

– А что будете делать вы?

– А я попрошу у вас разрешения удалиться: меня ждут.

– Вы женаты?

– Да, у меня двое детей. Новогодние подарки для них у меня в машине...

– Я понимаю. Вы действительно не можете дождаться моего мужа? Я чувствую себя...

– Больной?

– Нет. Голова болит, но ничего страшного. Я просто боюсь оставаться одна!

– В таком случае, я подожду.

– Спасибо.

Мы прошли в спальню, и она снова улеглась на свою роскошную кровать. Такую кровать только снимать в цветном кино.

– Скажите, месье...

– Робертс, Уильям Робертс.

– Извините, у меня в голове все смешалось. Как получилось, что вы узнали об этом несчастном случае?

Я чуть было не пустился в объяснения, но это заняло бы слишком много времени, а меня ждали более неотложные дела.

– В общем... я был в Блю-баре, когда туда позвонила ваша горничная, чтобы узнать, там ли вы. С барменом я на дружеской ноге...

– Мерзавка!

– Почему вы так говорите?

– Она ушла к своим родителям, зная, что мой муж попал в катастрофу! Все горничные таковы: неблагодарные, равнодушные...

Я подумал, что в самом ближайшем будущем мне ко всему прочему еще придется заняться реабилитацией этой девчонки.

– Не включайте свет и постарайтесь заснуть. А я почитаю в гостиной.

– Вы отличный парень, э-э-э... Как вас там?

– Уильям.

– Да, Уильям! Вы действительно отличный парень. Приходите как-нибудь вечером с женой и детьми.

– Мы будем очень рады, Люсьенн. А теперь – хватит разговаривать, я хочу, чтобы вы отдохнули.

И, потушив лампу, я вышел.

Я взял письмо Массэ. Мне надо было сравнить почерк, которым оно было написано, с посвящением на фотографии. Фотографию я, чтобы лучше рассмотреть, вытащил из рамки. После исследования почерков, у меня не осталось ни малейшего сомнения: письмо и посвящение написаны одной рукой.

Вывод: Жан-Пьер Массэ не погиб. Не считая его жены, невозможно было бы найти во всем мире человека, который радовался этому больше, чем я.

Выпив еще виски, я снова позвонил к Фергам. На этот раз трубку сняла Салли. Она даже заикалась от волнения.

– Вилли, что же, в конце концов, происходит?

– Ферг сказал тебе?

– Да. Ты сбил насмерть человека? Это ужасно, дорогой!

– Вовсе нет: он не погиб. Мне нужно навестить его в больнице. Начинайте ужинать без меня, я приеду через часок!

– Хочешь, я приеду к тебе? Стив может подбросить меня.

– Не стоит, Салли. Уверяю тебя, через час я приеду.

Изобразив поцелуй, я быстро повесил трубку, пока моя жена не забросала меня новыми вопросами.

Ступая на цыпочках, я зашел в спальню посмотреть, как там Люсьенн. Она заснула, и в полумраке ее лицо показалось мне совершенно спокойным.

Так же на цыпочках выйдя, я потушил свет в гостиной и в холле. Ключи от входной двери торчали изнутри замочной скважины. Я положил их в карман и, выходя, просто захлопнул дверь за собой.

Я часто ездил в Нантер, поэтому без труда нашел больницу. На сторожа, однорукого толстяка, пахнувшего вином, казалось, произвели впечатление моя машина и военная форма.

– Извините меня, – начал я, – мне хотелось бы знать, не привозили ли сегодня вечером человека, пострадавшего от несчастного случая?

Он рассмеялся. Что его так позабавило, мой акцент или сам вопрос?

– Нам каждый день привозят таких вагон и маленькую тележку!

– Тот, о котором я говорю, казался мертвым!

– Значит, нужно справиться в морге.

Он показал мне дорогу, и я поехал по цементированной дорожке, огибавшей больничные здания. За матово-темными стеклами изредка мелькали какие-то тени. На этажах горели лишь синие лампочки дежурных постов. Для больных эта предновогодняя ночь не отличалась от других ночей. Для них она наступила уже давно.

Морг находился в соседнем здании, с хилым садиком из грустных елей перед фронтоном.

Меня встретил санитар в белом халате, поверх которого был надет фартук из грубой ткани. Лицо парня украшали огромные очки с такими выпуклыми стеклами, что он был похож на экзотическую рыбу. Перед каждой новой фразой он издавал мычание.

– Вы говорите, Жан-Пьер Массэ? Да, есть такой.

– Где он?

Разинув широко рот, санитар уставился на меня, как на новогоднюю витрину магазина.

– Да вы что, – пробормотал он, – где же ему быть? Лежит у меня в холодильнике!

– Я могу взглянуть на него?

Картина происшедшего нынешним вечером снова разваливалась на куски, все становилось совершенно неправдоподобным. Приехав в больницу, я надеялся на чудо, надеялся увидеть Массэ живым. А этот парень из морга уверял, что он умер!

– Вы его родственник?

– Нет.

– Друг?

– Именно так: друг.

– Ваш приятель неважно закончил этот год, а?

Он провел меня в просторное помещение, от пола до потолка выложенное кафельной плиткой; было холодно, каждый звук отдавался эхом. В стене, противоположной входу, одна над другой, напоминая створки печи для выпечки хлеба, располагались "двери". Из всей обстановки, если можно так выразиться, здесь имелась только тележка. От витающего запаха смерти меня подташнивало. Я шел как во сне, не чувствуя пола под ногами. Окажется ли телом Массэ этот труп, который мне предстоит увидеть сейчас? Я надеялся на какую-то фантастическую ошибку.

Подойдя к "дверям", санитар нагнулся и дернул за самую нижнюю ручку. От толстой стены, бесшумно заскользив по рельсам, отошел цинковый ящик.

Санитар молча посторонился. Сделав шаг вперед, я заглянул внутрь бака. Там лежал Массе, я сразу узнал его. За несколько часов его лицо окаменело, как это бывает у мертвецов, нос заострился, лоб разгладился от морщин. А на белых губах застыла загадочная улыбка.