Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Спрячьте это письмо, оно действительно пришло оттуда, но я знаю, кто привез и передал его вам… Это тот самый маленький подозрительный полковник, который приехал к госпоже Барк и из–за которого вы увели меня черным ходом… правда?

Зося посмотрела на меня отчаянным, умоляющим, растерянным взглядом и тихо сказала:

— Да!

— Вот видите, а Юльский, который пишет вам это письмо, шпион, убийца и преступник, связанный одной веревочкой с этим самым Сайксом. И то, что я говорю вам, через несколько дней подтвердит вам ваш брат, честный и действительно мужественный патриот Кружельник. А теперь, Зося, дайте мне честное слово, что то, о чем мы сейчас говорили, останется между нами. Вашей госпоже вы можете сказать, что я ухаживаю за вами, влюблен, словом, все, что угодно, только помните, если вы действительно любите брата, любите Польшу, то ни–че–го, ни–ко–му не говорите о нашем разговоре. Если же проговоритесь, то погубите себя и никогда не увидите Яна.

— Я… я вам не верю… Но, ах, боже мой, как хочу верить! — со стоном проговорила Зося, и на ее глаза снова набежали слезы.

— Надейтесь и верьте. Через недели две вы увидите брата, — сказал я и тихо, очень бережно поцеловал ее в лоб. Я сам не знаю, как это случилось. Еще мгновенье назад я и не думал об этом. Зося вздрогнула, хотела отшатнуться, но, вдруг взглянув мне прямо в глаза, сказала тихо и проникновенно:

— Пан полковник… Не обманите меня… У меня и так нет радости в жизни.

— Зосенька, все то, что я сказал, — правда, а теперь — ваше слово.

— Клянусь моею и Янека жизнями, клянусь счастьем отчизны, что буду ждать, буду молчать и буду верить вам в ожидании моего брата! — И она тихо опустила голову, так близко к моей груди, что я почувствовал ее волосы на своей щеке. Я поднес ее руку к губам и осторожно поцеловал ее нежные, красивые пальцы.

Занятая своими мыслями, она даже и не заметила этого.

— Ох, пан полковник, если… если это все правда… я смогу сделать вам большое полезное дело, но если вы меня обманываете и думаете посмеяться над одинокой, несчастной девчонкой, то… — она побледнела.

— Молчите, молчите, Зосенька! Ни звука. Когда вы увидите брата, вот тогда и поговорим об этом. А теперь идемте в парк. Сделайте веселый, кокетливый вид, чтобы никто не мог заподозрить, о чем мы говорили. На этих днях я скажу, когда вы увидите вашего брата. — Она отодвинулась, пристально, не спуская глаз, глядя на меня, затем вздохнула, отерла набежавшую слезу, и мы тихо направились вперед.

— Может быть, вы поспешили? — сказал генерал, выслушав мой рассказ о свидании с Зосей.

— С тем, что сообщил о ее брате? — спросил я.

— Нет, с тем, что пообещали показать его. Я не уверен, что это легко будет сделать.

— Но это необходимо.

— Идите–ка пока к себе, Александр Петрович, займитесь своими делами, а я подумаю… поразмыслю, — медленно проговорил генерал, и по его голосу было заметно, что он очень озабочен моим обещанием. Чувствовалось, что он уже начал «размышлять», и мое присутствие только мешает ему.

Работать мне не хотелось, слишком уж было остро и неожиданно бурное, взволнованное объяснение с Зосей. Я просто не мог бы сейчас сосредоточиться. Мне надо было успокоиться и собраться с мыслями. Выйдя в сад и сев в тени большого каштана, я стал рассеянно наблюдать за воробьями, гомонившими вокруг.

Наша работа уже подходила к концу. Подготовительные мероприятия заканчивались. Вся северная часть дороги охранялась нами, наши коменданты и части занимали зону. Возможно, что вскоре мы должны будем вернуться назад. Тут я поймал себя на мысли, что было бы нелегко расстаться с Зосей. Девушка начинала очень нравиться мне. «Вот тебе и концовка «дела о привидениях», — невесело улыбнулся я.

Ничего не надумав, я пошел к себе, прилег на софу и крепко заснул.

Часа в четыре ко мне вошел генерал.

— Извините, что разбудил вас. Как спалось, Александр Петрович? — спросил он, усаживаясь возле стола с микрофоном.

— Плохо… Духота и эти проклятые мошки, а днем… — начал было я.

— А днем Зося и ее хозяйка не дают спать. Ну, ладно, не хмурьтесь, взгляните–ка лучше, что я получил сегодня с утренней почтой. Прелюбопытное письмо издалека…

— Из Москвы? — быстро спросил я.

— Да, исключительного значения и секретности. Вам небезынтересно было бы познакомиться с ним, — протягивая мне бумагу, сказал генерал.

Я сел в уголок и, не отрываясь, дважды прочел его про себя.

Из авторитетных органов сообщали, что на Востоке действительно существует журналистка Эвелина Барк, бесцветно, много и сентиментально пишущая об Ираке и Иране. Однако было интересно также и то, что под псевдонимом «Ирандуст» и «Ориенталия» она до 1939 года работала в непосредственной близости к известному разведчику Чарльзу Клейтону, а с мая 1939 года перешла на «работу» в Разведбюро «Азия–ОС–4», и тут уже ее сводки, доклады и записки решительно отличались от той безобидной псевдо–экзотической чепухи, которую обильно печатала журналистка Барк.

Информационная и деловая переписка разведчицы «Ирандуст», «Ориенталии» была точной, деловой, похожей на боевые отчеты с фронта и уж, конечно, ничем не напоминала слащавое дамское рукоделие Эвелины Барк. Это была ловкая и умная завеса, совершенно укутавшая в своем дыме истинное лицо разведчицы, высоко ценимой разведками двух стран.

Очень, очень немногие из руководителей политики этих стран знали о том, что кокетливая, веселая, несколько легкомысленная журналистка Эвелина Барк одновременно была «Ирандустом» для одних и «Ориенталией» для других и что ее скупые донесения ценились на вес золота и высоко подняли авторитет «женщины Лоуренс», как в похвалу называли ее заинтересованные лица.

— Ну–с, как вам нравится это известие? — спросил генерал, когда я, наконец, оторвался от бумаги.

— Не документ, а разорвавшаяся бомба! — ответил я громко, стараясь, чтобы в микрофоне был явственней слышен мой голос.

— Да… история с географией… — как бы в раздумье произнес генерал. — Я вас попрошу, Александр Петрович, заучить наизусть эти строки и, не показывая никому, положить в сейф. Помните, что никто ничего не знает об этой бумаге.

— Слушаю–с. Я понимаю ее важность, товарищ генерал.

— Что Сеоев? Отправили или он еще здесь?

— В девять ноль–ноль через комендатуру отправляю его в Пехлеви.

— Пока задержите. Вам надлежит срочно выехать в расположение наших войск в зону железной и шоссейных дорог. В этой поездке он может вам пригодиться, ну, а уж после возвращения немедленно же отправьте его в Баку. А теперь идемте в столовую обедать, — вставая со стула, сказал генерал.

Мы едва успели покончить со вторым блюдом, как к нашему столу подошел дежурный офицер и, пригнувшись к уху генерала, что–то тихо шепнул ему:

— Ка–ак? — удивленно спросил генерал, отставляя в сторону вазочку с киселем.

— Так точно! — ответил дежурный, передавая ему визитную карточку.

Генерал прочел, пожал плечами и, как бы в раздумье протянул ее мне.

«Всемирно известный иллюзионист, маг и факир Го Жу–цин», — было выведено золотым тиснением на глянцевитом белоснежном картоне. Ниже мелким, очень изящным почерком написано по–английски: «Уважаемый сэр и генерал! Покорнейше прошу принять меня на несколько минут для разговора по поводу прискорбного инцидента, происшедшего на днях.

Готовый к услугам

Го Жу–цин».

Я озадаченно взглянул на генерала, глаза которого не менее удивленно смотрели на меня.

— Битый чародей, оказывается, здесь и не думает скрываться в Исфагани…

— Да–а… поразительно, но факт. Ваша правда, Александр Петрович, — все так же недоумевающе согласился генерал. — Но черт его побери! По всем законам и правилам логики этот негодяй должен был исчезнуть из Тегерана… Где он? — поднимаясь, спросил генерал.

— В приемной.

— В каком он виде?

— Прекрасно одет, очень предупредителен, лицо забинтовано, левая рука на перевязи, — доложил офицер.

— Я думаю! — сказал генерал. — Ну, так пойдемте, полковник, знакомиться с крестником нашего сержанта.