Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— А если он не виноват?

— Что значит не виноват? Что бы там ни было, глупая ссора или пьяная драка, я не знаю, что там произошло, но такое безобразие безнаказанным оставлять нельзя. Если надо, то откомандируйте его обратно в часть, а взамен потребуйте более дисциплинированного солдата.

— Слушаю–с, товарищ генерал, — деревянным голосом сказал я.

— А теперь, — переходя на прежний тон и лукаво подмигивая мне, продолжал генерал, — не завидую я этому фокуснику, которого отделал наш медведь.

— Боюсь, что после лап этого великана бедняга Го Жу–цин не скоро начнет свои сеансы, — сказал я.

— Я вас понимаю, но ничего… Вы сможете и под другим предлогом повидаться с вашей журналисткой. Ведь признайтесь, что вас огорчила не затрещина, полученная фокусником, а неудачное свидание с мистрис Барк? Кстати, видели вы Генриэтту Янковецкую?

— Видел. Очень приятная дама. Но этот окаянный сержант со своей затрещиной помешал нашей дальнейшей беседе. Сеанс у Го Жу–цина не состоялся, а поехать в «Пель–Мель», куда меня приглашали, я не захотел.

— И хорошо сделали. Подальше от таких подозрительных мест. А теперь позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону в полицейский участок, вызовите раис–назмие — капитана полиции Боруги и попросите его прислать к вам Сеоева… Ну, и, конечно, помня о местных традициях и нравах, намекните ему о хорошем «бакшише».

— Сейчас сделаю, — сказал я и, записав номер телефона, позвонил в полицейский участок.

Спустя сорок минут Сеоев в сопровождении добродушного ажана входил ко мне. Ажан сдал задержанного сержанта и очень довольный «бакшишем» отправился назад, позванивая серебряными риалами, полученными от меня. Великан–сержант, вытянувшись во фронт, стоял у стола, ожидая моих расспросов. Но я молча и выразительно показал ему на микрофон и затем в сторону сада. Сержант понимающе закивал и, осторожно ступая на носки, вышел в сад. Я оглядел его широченные плечи и огромные, величиной с хороший кочан, кулаки и невольно улыбнулся.

Заперев кабинет, я прошел в сад.

— Товарищ полковник, разве вы не получили через дежурного мою записку? — спросил Сеоев, поджидавший меня возле фонтана.

— Получил, но очень поздно и, откровенно говоря, не понял, куда вы отправились, — ответил я, подходя к азиатской половине дома Таги–Заде.

Завидя нас, генерал, отложив в сторону бумаги, сухо сказал:

— Доложите, сержант, что произошло у вас с фокусником Го Жу–цином и почему вас задержала полиция?

Так как рассказ сержанта длился очень долго и ему было задано много вопросов, не имеющих прямого отношения к Го Жу–цину, я расскажу о том, что произошло за эти дни с нашим симпатичным, но неудачливым героем.

За день до описываемых событий Сеоев, выйдя на улицу, встретил возле киоска с водами старого знакомого шофера Али, некогда работавшего вместе с ним в «Ирантрансе». Приятели выпили пива и дошли до гостиницы «Отель де Пари», возле которой находился гараж, где работал Али.

— Как идет жизнь, много ли зарабатываешь? — спросил сержант, глядя на поношенную одежду приятеля.

— У нашего хозяина много не заработаешь. Из всех тегеранских собак это самая скупая и бессовестная, — сплевывая на землю, сказал шофер. — С радостью ушел бы, да некуда. Все хорошие места заняты, а то разве я стал бы работать у Таги–Заде…

Сеоев насторожился. Фамилия владельца гаража была знакома ему. Ведь это был хозяин того дома, в котором жил он и его начальство.

— А что, жаден? — спросил он.

Али огляделся по сторонам и тихо сказал:

— Подавится он когда–нибудь крохами, которые ворует у нас! За малейшую провинность — штраф, за опоздание — потеря места, сколько бы ни привез выручки, хоть целый мешок риалов, — ни одного шая не получишь в награду от этого скряги… А к тому же… — Тут он совсем шепотом сказал: — Вся полиция у него в руках.

— Это почему же? — еще тише поинтересовался Сеоев.

— Очень просто. Все же знают, что он был связан с немцами и получал деньги от них. Ты посмотри на наши такси, все марки «Оппель» и «Ганомак»!.. Ему в свое время шестьдесят штук немцы бесплатно прислали из Берлина, ну, а кому не понятно, что такие подарки даром никто делать не станет.

— Но ведь немцы бежали…

— Ну и что же? — усмехнулся Али. — Немцы бежали, американцы пришли, а Таги–Заде остался. Он теперь служит новым хозяевам не хуже, чем прежним. Ты бы поглядел, как он паясничает и кувыркается перед ними. Нам, шоферам, все известно, но мы молчим… У каждого семья, а денег нет… Эх, хорошо вы сделали, русские, что выбросили из своей страны таких негодяев, как наш хозяин!

— И неужели некуда деваться, друг Али?

— А куда? Я уж и так проходил без работы пять месяцев, совсем обнищал и изорвался, а тут хоть маленький, но все же кусочек хлеба…

— А это ничего, что ты идешь с большевиком, со мной? Может быть, хозяину это не понравится?..

— А черт с ним! Он мне хозяин только на работе, а в свободное время я могу встречаться с кем хочу, тем более, что он и сам дружит, — тут Али подмигнул, — с большевиками.

— Как дружит? — спросил удивленный Сеоев.

— А так, сдал им свой дом на Зеленом бульваре, бывает даже в гостях у них и так же лебезит, как и перед янки, только, я думаю, что от этой «дружбы» русским не поздоровится.

— Почему? — спросил Сеоев.

— А потому, — оглянувшись по сторонам, ответил Али, — что Таги–Заде — пес, и когда он виляет хвостом и ласково скулит, заглядывая в глаза, это значит, что он готовит предательство и подлость.

— Не понимаю, Али, твои речи! Ты скажи прямо, на что намекаешь?

— Легко сказать «прямо», а если ты проговоришься и Таги–Заде узнает об этом?..

— Ты меня знаешь не первый день, Али. Можешь быть спокойным. У тебя сейчас есть время? — спросил Сеоев.

— Есть. Моя смена вечером.

— Тогда пойдем в ресторан, съедим по горячему кябабу, запьем пивом, и ты мне расскажешь, что знаешь.

Али молча кивнул головой, и приятели вошли в простенький ресторанчик «Хуршид», где, уединившись в углу залы, продолжали разговор.

— Несколько дней назад в дом Таги–Заде на Зеленом бульваре, арендованный большевиками, была послана партия рабочих для ремонта комнат. Все рабочие чужие, не тегеранские, мы их не знаем, и среди них под видом простого рабочего находился переодетый, как ты думаешь, кто? — отпивая глоток пива, спросил Али.

— Не знаю!

— Фокусник, который живет на улице Шапура и который тоже работал с немцами.

— Откуда ты узнал это?

— А я и шофер Аббас Джемшеди отвозили рабочих на грузовиках на вокзал, откуда они уехали куда–то в сторону Кума, — продолжал Али.

— Но как же ты узнал фокусника, если он был переодет? — спросил Сеоев.

— Очень просто. Когда мы подъехали к вокзалу, все рабочие сели в отходящий поезд, а один — это был фокусник — остался в машине и, пересев ко мне в кабинку, попросил довезти его до улицы Шапура. Уже тут я сообразил, что дело не чисто. Когда же он остановил машину и вошел в подъезд этого дома, мне стало ясно, что затевается какое–то грязное дело…

— Но почему же ты думаешь, что это не был настоящий рабочий?

— Э–э, что я, маленький ребенок или большой осел, что ли!.. Что, я не могу отличить настоящего иранца от поддельного или рабочего человека от переодетого белоручки? Когда я смотрел на его пальцы, нарочно запачканные ржавчиной и маслом, я в душе смеялся над этим человеком. Рабо–чий, — презрительно протянул Али, — у которого мягкая ладонь, тонкие незагрубелые пальцы и тщательно подстриженные ногти, может обмануть только такого же поддельного рабочего, но человека труда, знакомого с нуждою, с мозолями, он не обманет… Я прямо говорю тебе, что этот педер–сухте [13] и его компаньон мошенник Таги–Заде задумали какую–то пакость против русских. Подумай и поступай, как найдешь нужным, только помни, что от одного твоего неосторожного слова пострадаю я и моя семья.

— Не бойся, друг Али! Я буду осторожен, — сказал Сеоев. — Если нуждаешься в деньгах, возьми у меня до лучших дней несколько риалов.