Попытка к бегству

Здание линейного отдела охранял младший сержант в лихо заломленной на затылок форменной кепке.

— К кому? — Спросил он, проверив документы. Ледогоров почувствовал запах застарелого перегара и сырого лука.

— К Жарову.

— Подождите, я узнаю.

Мимо, махнув постовому рукой, прошли внутрь отдела двое «джигитов» с большой дорожной сумкой.

Ледогоров забрал свое удостоверение.

— Ваши сотрудники? — съязвил он, кивая кавказцам вслед.

— Ага! — не моргнув глазом, хохотнул постовой. — Внештатные.

Кабинет у Жарова был узким и продолговатым как ящик. Решетчатое окно упиралось в желтую, облупившуюся стену. Гоняя воздух, спасительно гудел вентилятор

— Садись! — Гена пинком сбросил со стула запыленную пачку дел, перевязанную толстой бечевкой.

— Я лучше присяду, — Ледогоров посмотрел на упавшую пачку. — Ни хрена себе! Дела восемьдесят первого года.

— Ну, — Жаров кивнул. — Здесь дела в архив сдавали последний раз никогда. У оперов из-под всех диванов и шкафов торчат. Вот, решил заняться.

— Тоже дело, — одобрил Ледогоров, вглядываясь в серое лицо Жарова с темными кругами вокруг глаз.

— Сотку будешь? — Гена достал с подоконника початую «Охту».

— Не, — Ледогоров покачал головой, — я в завязке.

— Развяжи, — пожал плечами Жаров, — хлопнем и снова завяжешь.

— Не могу. «Заколдовался» я.

У Ледогорова неприятно закололо в груди.

— Ну, как знаешь, волшебник. А я в сказки не верю. Мне можно.

Жаров «начислил» себе почти полстакана и залпом выпил. Несколько секунд он молча сидел, прислушиваясь к себе, затем шумно выдохнул.

— Прошла. Ну, с чем пожаловал?

Ледогоров, не отвечая, разглядывал красные прожилки на его лице, растрепанные, нестриженные волосы и черную полосу на воротничке рубашки. Жаров был старше его на пять лет и ему еще не стукнуло и сорока, хотя на вид можно было дать «полтинник». В начале девяностых они сидели в одном кабинете Урицкого РУВД, где пришедший в розыск на два года раньше Гена натаскивал своего более молодого напарника. В девяносто первом его позвали в главк, где он два года протрудился в убойном отделе, затем переход в только что созданный РУОП и начало стремительного, никому непонятного падения. Жаров неожиданно перевелся в один из территориальных отделов области, где тихо спивался в течение нескольких лет. Когда его оттуда выперли — устроился опером в «Кресты», откуда уже перекочевал сюда. Бывший франт, спортсмен и любитель туризма, он абсолютно перестал следить за собой, забросил все свои многочисленные увлечения, оставив лишь одну водку. Жена быстро бросила его, к счастью не успев обзавестись ребенком. Больше он не женился и даже не предпринимал попыток. Друзья плавно отошли в сторону, отчаявшись вправить ему мозги, или хотя бы понять, что происходит. Напившись, он называл себя палачом, бормотал, что виновен в смерти людей, плакал и даже дважды пытался покончить с собой. К счастью, эти попытки не стали известны руководству, которое немедленно вышвырнуло бы его на улицу, к скорой смерти от перепоя. Работа пока еще была единственной вещью, которая не позволяла Жарову опуститься окончательно. Не проявляя ни рвения, ни инициативы, он, тем не менее, ухитрялся в любом состоянии добросовестно исполнять свои повседневные обязанности.

— Ну чего разглядываешь? Сам знаю, что не фотомодель! Что надо-то?

Ледогоров очнулся от неприятных мыслей.

— Гена, у нас разборка была. «Черные» перестрелялись. Один из них, потерпевший, якобы заезжал к вам на «товарную». Может и стрелок наш там трется, или притяжение имеет. У меня по первому есть номер машины и данные. Можно чего-нибудь разнюхать?

Жаров пожевал губами и достал пачку «Беломора».

— Азера? Даги? Гурзошники?

— Потерпевший армянин, но из Тбилиси. А остальные визиток не оставили.

— Грузинские армяне? — Жаров выпустил дым. — Это Нурика тусовка.

Они перевозчиков трясут и «герыч» из Москвы получают.

Он снова достал бутылку.

— Погоди-погоди, — Ледогоров отодвинул от Гены стакан. — Давай по порядку. Какой Нурик? Какой «герыч»? Какие перевозчики?

— Не боись — не отрублюсь! — Жаров насмешливо скривился и вернул стакан на место. — Нурик — это Рухадзе Нукзар, начальник снабжения. Он из Тбилиси. Вокруг него целая стая земляков. Молодежь промышляет грабежами фур, которые загружаются на «Товарной», а основной бизнес — героин. Грузинская воровская диаспора Москвы шлет крупные партии по нашей «железке» в Питер. Нурик все принимает и через земляков организовывает сбыт. Потом часть денег едет обратно, в златоглавую. Вот и вся любовь!

Жаров тщательно наполнил стакан до половины. Ледогоров задумчиво взъерошил волосы.

— Ну и чего ты по ним делаешь?

Жаров пьяно усмехнулся.

— А ничего! Они что, на вокзале что ли, водил опускают и «герычем» банкуют? У меня все спокойно! Это что вы по ним делаете?! Твое здоровье.

Он приподнял стакан. Ледогорову надоело. Он поднялся.

— Пошел ты, Гена…

— Сам иди!

Жаров резко опустил руку. Водка выплеснулась на ободранную крышку стола. Неожиданно лицо у него стало жестким и абсолютно трезвым.

— Ты думаешь, я не пробовал ничего? Не забывай — у нас здесь государство в государстве. Свой РУБОП, свой УБНОН, своя прокуратура. И все подчинено Дороге. А Нурик на Дороге — это величина. Мне быстро намекнули, сколько бывает на путях несчастных случаев. Да и не надо никому ничего. Опера здесь по десять лет сидят на своих местах. У них все давно ровно. Заодно и за мной присматривают.

Он резко опрокинул в рот остатки водки. Ледогоров снова сел.

— Так вали отсюда.

Жаров поморщился.

— Куда? Мне до пенсии семьсот два дня. — Он посмотрел на часы. — Через пять часов останется семьсот один.

Ледогоров усмехнулся.

— И куда потом? Водку целыми днями жрать?

Жаров прикурил «беломорину» и покачал головой.

— Водку жрать я и здесь могу. Бежать. — Он посмотрел в окно. — В тайгу, на Землю Франца Иосифа, на Северный Полюс. Туда, где людей поменьше.

— От себя не убежишь, — Ледогоров встал, — а это, по-моему, то, чего тебе хочется. Давно не понимаю, что с тобой происходит. В общем, как я понял, ты мне — не помощник?

Жаров разогнал рукой вонючий дым.

— Мог бы — помог бы. А так — извини.

— Бывай.

Ледогоров все-таки протянул руку;

— Ты тоже.

Жаров слегка придержал ее.

— На воротах, на Полтавской «вохровец» есть старый, Семен Петрович. Он все примечает, учет машин ведет заезжающих. Скажи, что я порекомендовал. Может, полезно будет.

— Спасибо.

— Не булькает.

Ледогоров подумал.

— А с Нуриком можешь мне встречу организовать?

— Зачем?

— Поговорить.

Жаров фыркнул.

— Бесполезняк.

— Ничего не теряю.

— Я для него не лучшая рекомендация, но попробую.

— Еще раз спасибо.

— Все так же не булькает.

Ледогоров закрыл за собой дверь. Сразу же навалилась духота. В коридоре несколько милиционеров шустро шмонали огромные дорожные сумки то ли вьетнамцев, то ли китайцев. Он не видел, как в кабинете Жаров долил в стакан остатки «Охты» и, глядя на дверь, грустно улыбнулся.

— Какой же ты счастливый, Саня, что не можешь знать, что со мной поисходит.

Где-то истошно гудела подходящая к перрону электричка. Горячее полуденное солнце аккуратно щупало окно своими вездесущими лучами.

— А почему Геннадий Олегович сам не пришел?

— Он занят. Если хотите — можем ему позвонить.

За воротами протяжно засигналил очередной автомобиль. Рев клаксона ассоциировался с трубным зовом слона в джунглях.

— Не надо. Извините, я сейчас.

Семен Петрович спустился из будки. Ледогоров огляделся. В каждом казенном помещении есть что-то, говорящее о его работниках. Он был уверен, что пепельница из снарядной гильзы, маленький портрет Сталина и книга с биографией маршала Жукова принадлежат его сегодняшнему собеседнику. «Вохровец» оказался подтянутым узколицым стариком в сером отглаженном костюмом со значком Ворошиловского стрелка и парой орденских планок. Пыхтя выхлопной трубой, в ворота протиснулся КАМАЗ с областными номерами. Старик поднялся обратно.