Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака

Тогда как сам он, держа глаза широко открытыми и уставясь на бледные щели жалюзи, боролся с усталостью и тревогой, изо всех сил стараясь не заснуть.

Он размышлял, анализировал, строил планы.

VII

— Вэ-Эл, мы с Тони поедем обедать к мамаше Лалуэтт. (Жоэлла.)

— Дорогой мэтр, вы позволите похитить у вас Диану до вечера? (Билли и Дото.)

Вернеру Лежанвье было трудно примириться с тем, что он должен стареть, то бишь: следить за своим давлением, замедлять шаг на подъемах, ограничивать себя в еде и вместе с тем набирать вес, носить длинные кальсоны и вместе с тем мерзнуть, хрипло кашлять и благоразумно отворачиваться, когда Диана пристегивает чулки.

Но совсем уж невыносимо было ему видеть, что его юную дочь с каждым днем все сильнее привораживает этот наглый соблазнитель — убийца и шантажист. Убийца, благодаря ему, Лежанвье, незаслуженно оправданный, и шантажист, благодаря ему же живущий на широкую ногу…

Часами адвокат просиживал в маленькой комнатке первого этажа, куда не долетало ни звука. Ни дать ни взять алхимик в поисках философского камня или современный физик, стремящийся проникнуть мыслью в глубь атома. Но его интересовало другое. Проводя все эти часы наедине с красной тетрадкой и ее рецептами, он ломал голову над одной задачей: как отделаться от убийцы-шантажиста? Без скандала. Без мордобоя. И не прибегая к убийству, одна мысль о котором внушала ему ужас.

Памятуя о том, что он взял привычку разговаривать во сне, Лежанвье засыпал прямо тут, за своим рабочим столом, уронив голову на руки, или же на диванчике, поджав ноги и даже во сне продолжая строить несбыточные планы. В спальню он поднимался лишь под утро, чтобы создать у Дианы впечатление, будто ночь он провел подле нее.

Раза два-три за утро, если не чаще, ему звонили адвокаты Меран и Сильвия Лепаж, спрашивая у него совета или указаний, осведомляясь о его здоровье — они-то знали! — и неизменно высказывая пожелание вскоре увидеть его отдохнувшим и поправившимся. Мэтр Лекутеллье просил отсрочки. Вашэ собирался пересмотреть свои показания. Лежанвье делал пометки, в телеграфном стиле отвечал на некоторые срочные письма на своем «Ремингтоне-беби», отрывал листок календаря, что, впрочем, не мешало ему то и дело спрашивать у Дианы и Жоэллы, какой сегодня день. Их это нервировало, и в их удивленных взглядах он видел себя: стареющего мужа и отца.

В подавленном настроении Лежанвье поднялся, сделал несколько неуверенных шагов. Вот так он выныривал теперь из сна — как пробка из воды. Часы пробили не то одиннадцать, не то полночь — скорее все-таки полночь. Он направился к окну, отодвинул кретоновую занавеску и выглянул наружу. Его внимание привлек свет. Он шел не из деревушки — для этого он был слишком яркий. И не из «Боярышника», соседней виллы, и не из монастыря — слишком близкий. Адвокат опустил занавеску, потом спохватился, кинулся за очками. Теперь, чтобы видеть вдали, ему нужны были линзы.

Свет шел от домика, что высился в глубине парка, от обветшалого охотничьего домика, где плесневели на стенах несколько косматых голов и куда никто никогда не заходил — разве что Жоэлла, когда была еще ребенком, по прихоти своего необузданного воображения превращала его то в осажденный форт, то в заколдованный замок, то в один из Зондских островов…

Не колеблясь ни секунды, Вернер Лежанвье облачился в халат, брошенный на спинку стула, а в прихожей прихватил висевший справа от вешалки электрический фонарь. Снаружи его объял ночной холод, но сейчас его могла бы остановить только выросшая на пути отвесная скала.

До домика оставалось каких-нибудь двадцать метров, когда дверь домика открылась, выпустив женскую фигурку, которая тотчас согнулась на ветру.

«Жоэлла», — подумал адвокат и окликнул ее.

Тщетно. Фигурка исчезла подобно эльфу.

Лежанвье продолжал идти к домику — теперь он знал, кто там скрывается.

Уже плохо сдерживая ярость, он толкнул дверь ногой и с первого же взгляда действительно обнаружил внутри Лазаря — привалившись спиной к камину, тот без всякого удивления смотрел на приближавшегося адвоката: правый глаз полуприкрыт, левая бровь вздернута.

Одной рукой он за оба запястья держал Диану и, негромко что-то говоря, пускал ей в лицо дым от сигары. Диана вырвалась. Атласное белое неглиже разошлось на ее груди, и она выглядела почти голой.

— Что… что вы тут делаете? — сдавленным голосом проговорил Лежанвье.

Было непонятно, к кому из двоих обращен вопрос, так что ответы прозвучали почти одновременно:

— У меня здесь было свидание с Жоэллой. (Лазарь.)

— Я знала, что они тайком здесь встречаются, я застигла их! (Это выкрикнула Диана.) Я отказываюсь быть гостеприимной настолько, чтобы закрывать глаза на подобного рода свидания… Отпустите меня! Вы делаете мне больно.

Лазарь с улыбкой выпустил ее руки.

— Должен признать, для мачехи у госпожи Лежанвье материнский инстинкт развит чрезвычайно. Как я ни тщился убедить ее, что в отношении Жоэллы имею самые честные намерения, она так и норовила выцарапать мне глаза.

Адвокат с трудом перевел дыхание и сделал шаг вперед, помахивая фонарем.

— Мне следовало бы набить вам физиономию.

Лазарь щелчком отбросил сигару в сторону, не дав себе труда ее затушить.

— Попробуйте, дорогой мэтр! А мне казалось, что на этот счет мы с вами пришли к согласию… Или я ошибаюсь?

Диана взирала на обоих с недоумением. Подойдя к мужу, она прижалась к его плечу.

— Дорогой, я не понимаю! Как вы можете сносить такое?.. Вы спасли этого человека, а он вас ни в грош не ставит?

— Ошибаетесь, моя дорогая! — возразил Лазарь. — К вашему супругу я испытываю горячую признательность.

— Тогда… в чем же дело, дорогой?..

— Мне очень жаль, что я его защищал, — помимо воли признался Лежанвье.

На миг Диана оторопела, потом набросилась на мужа с расспросами:

— Почему?.. Вас же ничто не заставляло… Ведь он невиновен, разве нет?

— В том-то и дело! Раньше я считал, что он невиновен. Но теперь…

— Что — теперь?..

Лежанвье промолчал.

— Что теперь? — усмехнулся Лазарь. — Мэтр Лежанвье проникнут сознанием собственной невиновности… Подходящее словечко, — добавил он саркастическим тоном. — Но я держу его вот так! — Он растопырил пальцы и сжал их в кулак. — Как держал только что вас, моя дорогая!

Лежа в соседних кроватях, Лежанвье и Диана никак не могли уснуть.

Адвокат ожидал, что жена засыплет его вопросами, но она хранила молчание.

«Я люблю вас, дорогой, но я восхищаюсь и великим Лежанвье… Если бы я перестала восхищаться одним, то, вероятно, разлюбила бы и другого…»

— Диана!

— Да, Вернер?

— Теперь вы знаете все. Почему Лазарь спит под нашей крышей, почему я не могу его прогнать… Этот человек — преступник. Я имел глупость поверить в его порядочность. Сегодня он грозится, если я не выполню его требований, заявить, будто он собирался сделать чистосердечное признание, а я, дескать, его отговорил. Общественность охотно поверит подобному «раскаянию», а это будет означать крах моей карьеры и — только не надо возражать — неизбежно отвратит вас от меня.

— Пожалуй, да… — задумчиво протянула Диана.

— И что же теперь делать?

— Спать, дорогой. До утра выкинуть все из головы. А потом сражаться. Правда на вашей стороне.

— Как именно сражаться?

— Дайте мне время пораскинуть мозгами.

— Если случится так, что я вас потеряю…

— Вы меня еще не потеряли.

Лежанвье дождался, чтобы Диана уснула. Потом он на цыпочках спустился на первый этаж, зажег свет в «кабинете» и принялся листать страницы красной тетради, испещренные цитатами и адресами. Часам к двум заснул над перечнем ядов — производных бензина…

Уже много лет назад он раз и навсегда решил: если ему когда-нибудь и придется совершить преступление, он не попадется ни в какую ловушку и отчитываться будет только перед собственной совестью. А совесть его отныне спокойна…