Не зови меня больше в Рим

– Да я вроде и не думала обедать.

– А чего тут думать или не думать, еда – это жизненная потребность.

– Тогда тапас, – сдалась я.

Сев за столик, мы следили за тем, как его заполняют закуски, которые выбрал ненасытный Гарсон. Я же накинулась на пиво, такое свежее, такое бодрящее и восхитительное. После пива я глубоко вздохнула, снова почувствовав себя включенной в действительность. Мой товарищ между тем с энтузиазмом Робеспьера принялся отрывать головы у креветок.

– Петра, вы что, даже не попробуете эту роскошь?

– Что-то мне совсем не хочется есть, правда не хочется.

– А должно бы хотеться… Вы должны быть голодной и… счастливой! Дело-то наконец раскрыто.

– Раскрыто? А кто же преступник? Нурия, Элиса или обе вместе? А Рафаэль Сьерра – он соучастник? Знал ли он о том, что затевается? А мотив? Только лишь экономический? Но тогда чего ради было Элисе убивать собственного отца?

– Она его ненавидела! Черт возьми, вам этого мало? Она терпеть его не могла!

– Знаете, Гарсон, я не очень-то любила свою мать, но мне никогда не приходило в голову просто взять и убрать ее с дороги.

– Но если бы, допустим, ваша сестра задумала убить ее, возможно, вы бы не стали ей мешать.

– А я уверена: это Элиса разработала план – она наняла киллера, она ему заплатила!

– Ну вот, все отлично складывается: одна – главная виновница, другая – соучастница. Дело раскрыто. Дальше вступает в игру судья.

– Ничего подобного! Сперва надо допросить Элису Сигуан! Вы слишком торопитесь, потому что вам не терпится отделаться от этой истории. Потому что она уже стоит у вас поперек горла. И вообще, сначала вы вообразили себя туристом, а потом работали спустя рукава. Не было в вас ни напора, ни азарта.

– Если хотите, чтобы я сказал правду, то дело это – сплошная мутотень. С самого начала и до конца мы с вами, что называется, камни дробили. Все было слишком заковыристо, все доставалось громадным трудом! Мы с вами куда-то ездили, устанавливали контакты с полицией другой страны, до одури вели допросы, потом вас чуть не убили… И все это ради того, чтобы узнать, кто пять лет тому назад прикончил грязного мерзавца! Ведь вы, как мне кажется, уже и сами убедились, что этот дон Адольфо был настоящим мерзавцем.

– А как быть с Джульеттой Лопес? Ведь это мы помогли убийце выйти на ее след, это мы, так сказать, поднесли ему девушку на блюдечке, и он убил ее под самым нашим носом.

– Да, тут вы правы, но не надо забывать: и она не была ангелом, и она тоже успела в грязи изваляться как следует.

– А с каких это пор мы беремся выносить приговоры?

– Да знаю я, что так нельзя! Просто терпение мое лопнуло с этим треклятым делом. Упаси нас Господь от того, чтобы еще хоть раз с таким столкнуться! Нет, мне подавай свеженькие трупы, а мумиями пусть занимается кто-нибудь другой!

– Толстокожее животное!

– Не такое уж и толстокожее, гляньте-ка: половину креветок все-таки вам оставил, не все умял. Будьте добры, восстановите свои силы. А раз я чувствую себя ужас каким благородным и забочусь о вас, то сейчас сам эти креветки для вас и почищу. Не дай бог только, чтобы сюда зашел кто-нибудь из нашего комиссариата и увидел, как я этим занимаюсь, подумают, что я к вам подлизываюсь.

И он принялся очень осторожно очищать креветки от панциря и класть на мою тарелку. Я же, как одна из тех сказочных принцесс, что изводят всех своими капризами и отказами от еды, безо всякого аппетита их жевала. Никто не умел позаботиться обо мне так, как Гарсон, и я взглядом поблагодарила его, изобразив на лице ласковую улыбку.

Глава 22

Элиса Сигуан не только не возражала против того, чтобы ее доставили в Барселону, но даже сама, по собственной воле, прилетела сюда, прежде чем Интерпол успел предпринять какие-либо шаги. Так что международную операцию пришлось отменить. По-моему, комиссар Коронас даже почувствовал легкое разочарование из-за того, что все получилось слишком просто. Международный масштаб, приобретаемый делом, сулил ему особую роль в той шумной кампании, которую наверняка организует пресса. Между тем Нурию Сигуан пришлось поместить в психиатрическое отделение тюремной больницы. Она впала в столь глубокую депрессию, что врачи опасались за ее жизнь. В камере она вполне могла попытаться наложить на себя руки, а это никому не было нужно. Поначалу мы полагали, что болезнь ее – чистая симуляция, но, поговорив с лечащим врачом, я поняла, что никакого подвоха тут искать не следует: эта казавшаяся несокрушимой башня рухнула. И, вопреки советам врача, я все же настояла на свидании с ней, пообещав не давить на нее и не добиваться любыми средствами нужных мне ответов. Цель моя в чем-то была сходна с целью святого Фомы: увидеть раны от гвоздей и вложить в них перст. Нурию я не узнала. Она похудела, и глубокие морщины изменили ее лицо. Она была одурманена транквилизаторами и, заметив меня, начала дрожать и смотрела так, как смотрят только настоящие сумасшедшие: в глазах ее застыли безумие, ужас и неподдельный трагизм.

– Ваша сестра Элиса прилетит завтра, – сообщила я.

Она вроде бы чуть оживилась, вроде бы снова обрела контакт с реальностью:

– Я хочу увидеться с ней. Она придет сюда?

– Не знаю, это зависит от судьи. Я могу что-нибудь передать ей от вас.

– Я хочу увидеться с ней. Сестра, дорогая моя сестра! Умоляю, пустите ее ко мне, пожалуйста, пустите.

Она плакала так, словно вместе со слезами вытекала из нее душа. При каждом новом всхлипе тело Нурии начинало корчиться, как будто у нее болели все мускулы, как будто она никак не могла перенести свалившееся на нее горе. Я вызвала медсестру и вышла из палаты. Я получила необходимое подтверждение: состояние подозреваемой было действительно далеким от нормы. Однако я по-прежнему не могла понять причину столь патологической реакции. С первого знакомства Нурия показалась мне женщиной, у которой голова работает что надо, которая прекрасно умеет владеть собой, управлять своими чувствами. Она хладнокровно перенесла все неприятности, связанные со следствием. Тогда как объяснить эту вдруг проявившуюся уязвимость, этот внезапный и полный эмоциональный распад?

Гарсон, который скептически относился к психологии, долго не желал верить в душевные муки Нурии Сигуан. И его трудно было сбить с мысли, что женщина просто ломает комедию, чтобы избежать тюрьмы.

– Может, оно и так, – отвечала я, – но в таком случае она делает это неосознанно. Она совершенно уничтожена, Фермин, тут нет сомнений.

Вскоре прибыла Элиса Сигуан. Не стану врать: я просто умирала от любопытства – так мне хотелось взглянуть на нее. И опять же не стану врать, будто то, что я увидела, не поразило меня. В Элисе не было ничего общего ни с ледяной холодностью Нурии, ни с беззащитностью Росарио. Это была абсолютно нормальная женщина, как сказал бы любой человек при взгляде на нее. Среднего роста, стройная, сухая, вьющиеся волосы, огромные глаза. Одета она была так, как и должна одеваться женщина-психиатр передовых взглядов: длинная широкая юбка и бесформенный жакет. Все черного цвета. И множество серебряных украшений. Любопытнее всего было то, что она сама явилась в комиссариат – в сопровождении адвоката, который защищал ее сестру, и, пока шли представления, ни на миг не переставала улыбаться. Можно было подумать, что она явилась со светским визитом, хотя на самом деле собиралась отдать себя в руки полиции, будучи главной подозреваемой в преступлении, да еще каком – убийстве собственного отца. Всех нас ее поведение привело в некоторое замешательство. При столкновении с такими хорошими манерами и вежливыми улыбками ни один из принятых у нас методов ведения допроса явно не годился.

Сам Коронас лично зачитал ей перечень ее прав, а мы с Гарсоном по очереди назвали свои должности и имена с фамилиями.

– Что ж, я в вашем распоряжении, – сказала в ответ эта беспечная особа. – Я готова во всем признаться.

У нас сразу челюсти отвисли, так что выглядели мы, надо полагать, совсем по-дурацки. Наконец адвокат счел, что пора приступать к исполнению своих обязанностей, и это хоть в какой-то степени вернуло происходящему черты реальности.