Банда 2

— Давно с Байрамовым знаком? — неожиданно спросил Пафнутьев у Амона, резко повернувшись к нему от окна.

— Встречались, — неопределенно протянул тот, но мелькнула, все-таки мелькнула в его глазах горделивая искорка — вот, мол, с какими людьми знаемся.

— За что он тебя любит? — продолжал Пафнутьев задавать вопросы, для которых у него не было никаких оснований, но которые ему просто хотелось задать. Он вдруг понял еще одно качество Амона — тот держался, когда вопросы выстраивались в какую-то понятную ему схему. А от вопросов неожиданных Амон терялся и он отвечал на них... Скажем так — неосторожно.

— За что можно любить хорошего человека, — улыбнулся Амон.

— А ты его за что любишь?

— Я где-то слышал, начальник, такие умные слова... Ненависть должна иметь причину, ненависть. А любовь может быть и без причины... Сама по себе.

— Хорошие слова, — кивнул Пафнутьев, снова отворачиваясь к окну и предоставляя Дубовику возможность продолжить допрос.

— Так, — тяжело перетасовывал свои несуразные мысли Пафнутьев. — Допустим, я его не отпускаю, допустим, пренебрегаю требованием начальства... И что же? Я отстранен Сначала фактически, а потом и юридически. Как говорится, гуляй Вася. Игра пошла крутая и терпеть меня здесь никто не будет. А Амона... Его отпустят и без меня. Если же я выполняю указание Анцышки, то смогу работать дальше. Ни у кого не возникнет сомнений в моей преданности общему делу, все счастливы. Мы паримся в баньке, поднимаем тосты и любим друг друга. И жизнь продолжается. Но как же мне не хочется его отпускать, как же не хочется, если бы кто только знал! — почти вслух простонал Пафнутьев.

А снимочек-то он взял. Не отрекся, не закатил истерику, молча взял и написал в расписке, что фотография возвращена. Та самая фотография, которая найдена в кармане Зомби. Одна компания? И страховой агент Цыбизова в этой компании свой человек? И Зомби? И Сысцов? Дела... И только ты, Павел Николаевич, среди них явно чужой. Зона риска. Опять ты в зоне риска, Павел Николаевич. Берегись, дорогой. Подчинишься ты сейчас или не подчинишься, но своим не станешь. И они это прекрасно видят, знают и тихонько посмеиваются в ожидании того счастливого момента, когда ты понадобишься в качестве жертвы. На тебя все свалят, на тебе отыграются, а сами опять останутся на своих местах, при своих ролях. Козел отпущения — та! что называется. Выходит, все мы немного козлы. Так что напрасно Амон обижается на это словечко.

Так что, отпускать?

Пафнутьев ощутил за спиной тишину — все смотрели на него в ожидании указаний. А какие указания? Снять наручники, подписать пропуск, извиниться за доставленные хлопоты...

Пафнутьев вдруг услышал звук открываемой двери. Обернулся. В кабинет без стука входил генерал Колов. При всех своих орденских планках, в выглаженном мундире, свежей сорочке, румян, улыбчив, уверен в себе. Торжественно и решительно, словно к людям, которые давно его ждали и томились, он перешагнул порог, готовый всем уделить внимание, всех осчастливить и обрадовать. За тяжелой, обтянутой кителем спиной Колова маячила тощеватая фигура Анцыферова с каким-то конфузливым выражением лица. Дескать, извините, это все Колов с его замашками. Но при этом не было у Анцыферова намерения вмешаться, увести Колова из кабинета, он скорее предлагал восхититься простодушием и непосредственностью генерала.

— Привет, ребята! — громко сказал Колов голосом, рассчитанным на помещение куда большее, может быть, даже на хороший зрительный зал или средних размеров стадион. — Как поживаете? Как протекает ваша жизнь, полная превратностей и чреватостей?

Дубовик опустил глаза, вроде бы посрамленный собственной незначительностью. Пафнутьев смотрел на генерала с нескрываемым любопытством. Худолей незаметно попятился к двери, унося с собой фотоаппарат, пленки, отпечатки пальцев Амона, уносил словно опасался, что все это у него могут отобрать. Но Пафнутьев дал ему неприметный знак остаться и Худолей, вжавшись в угол, смиренно потупил глаза, не осмеливаясь в упор рассматривать начальника городской милиции.

А вот Амон... Амон повел себя странно — губы его невольно расплылись в улыбке, он даже приподнялся, причем, как-то неловко, кособоко, чтобы увидел Колов его здесь, увидел наручники и понял, в каком он положении. Но Колов не торопился узнавать Амона.

— Рад приветствовать в наших унылых помещениях, — первым подал голос Пафнутьев.

— А, Паша! — обрадовался генерал. — Привет! Давно я тебя не видел, старая прокурорская крыса!

Колов явно шел на нарушение принятых норм общения. При задержанном подобные вольности выглядели явно неуместными. Но такова была его роль — добродушный, общительный начальник родственного ведомства от избытка любви ко всем присутствующим мог, конечно, допустить некоторую бестактность, вполне простительную. Дескать, куда деваться, все мы люди, у всех у нас какие-то слабости. Так неужели вы будете ткать меня моей генеральской мордой в мою же откровенность, даже если ее назвать невоспитанностью?!

— Во! И Дубовик здесь! — еще пуще прежнего обрадовался Колов. — Привет, Дубовик! Что ты здесь делаешь?

— Да вот... Геннадий Борисович... Допрашиваю, можно сказать, если вы не возражаете.

— Ты?! Допрашиваешь? Да тебя самого допрашивать пора!

— Пока допрашиваю я, — поправил генерала Дубовик, давая понять, что лебезить он может, но не бесконечно же.

— И получается?

— Когда как... Сегодня получается.

— И кого допрашиваешь?

— Да вот... Задержали тут одного представителя дружественной державы...

— Амон? — удивлению Колова не было предела. И Пафнутьев смотрел на генерала уже не просто с любопытством, а даже с восторгом — тот прекрасно вел свою линию, не допуская ни единого сбоя, ни секунды замешательства. Все было настолько точно, настолько хорошо исполнено, что Пафнутьев вынужден был признать — не случайно Колов оказался на своем посту, далеко не случайно. — А ты как сюда попал? — Колов шагнул к Амону с протянутыми для приветствия руками, но увидев наручники, вроде бы смутился.

— Задержали, Геннадий Борисович.

— Тебя? Ни за что не поверю. Тебя можно задержать или с помощью роты десантников или же, если ты сам того пожелаешь. Скажи честно — разыграл ребят? Шутку сшутил? Ну, отвечай, дорогой! — Колов подошел к Амону, полуобнял его за плечи, легонько потрепал по спине. — А это что у тебя такое? — он показал на наручники. — Настоящие? — Колов подергал за цепочку, вслушался в ее звон. — Да... Надо же, настоящие. Не жмут?