Снова майор Виноградов

— Ну знаешь, есть такой слушок, что Тамарин хочет взять «пятак» под себя.

— Да ну, не может быть. Он с кооперативов сосет больше, без всякой головной боли.

— Знаешь, на определенном этапе деньги — это уже не все. Тамарину сейчас не просто авторитет, ему «крутой» авторитет нужен. Слава нужна, чтобы легенды про него — от Москвы до самых до окраин…

— Все-таки не думаю, хотя… Давай-ка поработай в этом направлении. Кто там из твоих знакомых поближе к Тамарину?

Приблизительно через полчаса они расстались, и вскоре старший оперуполномоченный ОБХСС Виноградов вернулся к себе в кабинет.

Рабочий день, собственно, уже закончился, но Виноградов по старой привычке не оставлять «на потом» мелких недоделок отпер сейф и достал из него свою гордость, предмет профессиональной зависти коллег из «параллельных и сопредельных» служб — оперативно-справочную картотеку. Уютно-бежевый картонный ящик занял привычное место в углу стола. Виноградов заполнил две новые карточки, затем, сверяясь со сделанными за день записями (при этом уже знакомая нам пачка «Беломора», освобожденная от папирос, сразу же сгорела в пепельнице), внес несколько пометок в дополнение к имевшейся в картотеке информации. Сейчас Виноградов испытывал чувство, знакомое миллионам коллекционеров во всех уголках планеты: внеся в собрание очередное, пусть даже не самое ценное пополнение, он также не в силах был устоять перед соблазном вновь окинуть взором свои сокровища.

Для Виноградова это были не просто испещренные разноцветными значками, записями кусочки белого картона. С каждой из карточек у него были связаны весьма определенные воспоминания, подчас приятные, но чаще — заставлявшие раздраженно хмуриться. И все же в первую очередь картотека была рабочим инструментом. В совокупности несколько сотен «единиц хранения» — от скромно заполненных только установочными данными до украшенных фотографиями, сдвоенных или даже строенных, на которых мелкий бисер записей теснил ярко-красные номера машин и выделенные синим фломастером клички, — максимально достоверно отражали картину неистребимой, бесшабашно преступной жизни так называемого «морского пятака».

В стране, где существует дефицит, и в городе, где существует крупнейший в стране порт, «пятак» не мог не возникнуть. С момента создания специализированного магазина, предназначенного для продажи товаров повышенного спроса морякам загранплавания, получающим за свой нелегкий и порой неблагодарный труд чеки Внешторгбанка, все подходы к нему — да и не только подходы — плотно оккупировал суетливый, энергичный и неразборчивый в средствах народ, в официальных документах не совсем точно именуемый «лицами, извлекающими нетрудовые доходы». Моряки же называли их по-разному, в основном непечатно, однако в силу объективных причин (ни от вас, ни от меня, ни от Виноградова не зависящих, но всем известных) нередко прибегали к их услугам.

Преступная среда, клубящаяся у магазина со своим «кодексом чести», «табелью о рангах», со своими героями и легендами, народившимися за десятилетия, весьма и весьма неоднородна.

Спекулянты… Их у магазина большинство, и статья УК на всех вроде бы одна, но сколько тут принципиальных нюансов, которые обязан учитывать профессионал! Спекулянты магазинные, то есть имеющие возможность приобретать товары непосредственно на чеки Внешторгбанка, включают в себя «мужиков» (в основном бывших и действующих работников пароходства и порта), «родственников» (тем или иным путем получивших доверенности на право посещения магазина от настоящих моряков), «морячек» (жен-домохозяек, систематически пополняющих таким образом семейный бюджет, пока кормилец бороздит океаны). У каждого своя клиентура, свои, тщательно оберегаемые каналы сбыта, свои крепкие, надежные, оплаченные рублями, чеками, различными «презентами» связи в среде работников магазина. Есть спекулянты, сбывающие на «пятаке» товар, скупленный в порту прямо на судах, — но докер или работник ВОХР, «сидящий» на контрабандной парфюмерии, никогда не понесет к магазину, например, импортный плащ, купленный в розничной торговле. Это сфера интересов совсем другой группы, вторжение в нее по меньшей мере не приветствуется. Кто-то сбывает товар, взятый у иностранцев, — «поляцкий» (от гостиниц), «чухонский» (с трассы)… И все спекулируют чеками.

«Ломщики»… После закрытия «Березок» их у магазина стало чуть ли не больше, чем спекулянтов, — этих шустрых, артистичных акопянов и кио, не гонящихся за славой, владеющих полусотней способов вручить даже самому искушенному клиенту сумму в пять раз меньшую, чем ему кажется.

А есть еще «картежники», валютчики, «бойцы», есть межрегиональные гастролеры — спекулянты-«оптовики», наркокурьеры, есть проститутки… Но это разделение, так сказать, по горизонтали. Ведь необходимо знать и учитывать непростую иерархическую лестницу — от бомжа, промышляющего за десятку «перекидом» чужого товара, и, например, дешевой автомобильной школьницы-проститутки, до дважды судимого, седовласого и смуглого аксакала в «мерседесе», сурово, но справедливо руководящего стайкой джигитов, освобождающих жадных и доверчивых моряков от излишних чеков.

Виноградов создавал картотеку в течение нескольких лет, поначалу по необходимости, а затем, когда несколько раз она очень здорово «сработала», с энтузиазмом и любовью к своему детищу. Он до сих пор с улыбкой вспоминал свое искреннее удивление, когда впервые в общем-то рядовой факт задержания таможней моряка-контрабандиста, рапорт сотрудника ГАИ с номером машины, создавшей аварийную ситуацию у Главных ворот порта, да пара адресов из записной книжки, обнаруженной у стрелка ВОХР, — позволили, не выходя из кабинета, методом простейшего пасьянса «вычислить», а потом и разоблачить крупную преступную группу, долгое время действовавшую в городе. Теперь Виноградов шутил, что картотека ничем не хуже истребителя или снайперской винтовки. Так почему же на фюзеляжах рисуют силуэты сбитых самолетов и на прикладах делают зарубки по числу уничтоженных врагов, а ему не дают украсить коробку? На бежевом картоне, уверял Виноградов, очень неплохо смотрелся бы внушительный ряд звездочек, обрамленных двух- и трехзначными цифрами статей Уголовного кодекса.

Не знаю, достоинство это или недостаток, но Виноградов не умел, заперев и опечатав дверь, полностью отключиться от служебных забот. Вот и сейчас, подходя к дому, он думал о Тамарине. Тридцатипятилетний здоровяк, по образованию — юрист, в прошлом — знаменитый спортсмен. Совершенно беспринципный, храбрый, жестокий, отличный организатор, несколько лет проработавший в уголовном розыске, он в одночасье ворвался в круг первых лиц городского преступного мира на мутном гребне первой волны кооперации. Полыхали ларьки и павильоны, переворачивались с испорченными тормозами машины, верещали «скорые», отвозя в реанимацию, подчас слишком поздно, наиболее упрямых… Были и заявления в милицию, опера проводили бессонные ночи в засадах, кого-то брали, даже сажали, но сам Тамарин был неуязвим — не было тогда закона, позволявшего «достать» организатора! Молча уходили «на зону» исполнители, отказывались от показаний «терпилы». А когда наконец громоздкая юридическая машина со скрипом вывалила из себя более-менее эффективные нормативные акты, было уже поздно. На месте сгоревших ларьков появились новые, в которых работали люди покладистые и здравомыслящие, дисциплинированно вносящие в свои не предназначенные для ревизоров записи статью расходов «на охрану». На задушевные беседы оперативников они удивленно хлопали ресницами. Никаких заявлений в милицию на группу Тамарина не поступало, а если и были, то в отношении каких-нибудь доморощенных рэкетиров, причем сам Тамарин, возмущенный подобным хулиганством, оказывал милиции, разумеется, неофициально посильную помощь. Безусловно, подобная ситуация гарантировала высокий доход и практически полную безопасность группе Тамарина и ему лично. И, судя по всему, стабильность этому незаурядному человеку наскучила.