Погружение во мрак

18 июля 1985 года, в теплый и солнечный день, состоялась служба по Сюзанне Коллинз в старой церкви Форт-Майер возле Арлингтонского национального кладбища. Церковь не вместила всех скорбящих, многие слушали службу на улице.

Сюзан Хэнд удалось добраться до базы ВМС Эндрюс в Мэриленде, откуда ее подвез Грег Гонзовски. Она никогда прежде не бывала в Арлингтоне и призналась, что при этих воспоминаниях ей становится не по себе.

— Это было ужасно. На протяжении всей службы и похорон я старалась сдержать рыдания. Мы с Грегом сидели в глубине церкви. Оба мы были в мундирах, а в церкви стояла духота, но мы ничего не замечали. Они не могли отвести глаз от белого закрытого гроба, внесенного почетным эскортом. Сюзан ошеломил этот белый гроб, последнее вместилище чистого и невинного существа, у которого была отнята жизнь. Стивен плакал второй раз в жизни. Впервые он разрыдался, узнав страшную новость, но потом словно окаменел. Даже при виде трупа Сюзанны его глаза остались сухими, он поддерживал родителей. Но горе все-таки сломило его.

В мемориальной книге он записал: «Упокойся в вечности, Сюзанна. Стивен». Под этой записью Труди вывела: «Мы всегда будем любить тебя, дорогая Сью-Блю. Мама и папа». В конце этой надписи было нарисовано сердце и длинный ряд крестиков. Сюзанна Мари Коллинз, младший капрал ВМС США, была похоронена со всеми воинскими почестями в могиле номер 127, 50-я секция, неподалеку от Орд и Вейтцель-драйв, у западного края Арлингтонского национального кладбища.

По этой воинской церемонии флаг, покрывающий гроб, убирает член почетного эскорта, тщательно сворачивает в тугой треугольник, а потом вручает ближайшим родственникам. Но после того, как флаг был убран, свернут и отдан Труди, принесли второй, которым накрыли гроб Сюзанны. Затем тот же ритуал повторили еще раз и отдали второй флаг Стивену. Он хранит его и будет беречь до смерти. На следующий день Джек и Билл Шепард, его близкий друг из Глен-Эллин, Иллинойс, отвезли Сюзан в Эндрюс, откуда она отправилась военным рейсом в Чикаго. На обратном пути Джек произнес:

— Знаешь, Билл, теперь я иначе отношусь к смерти.

— О чем ты говоришь? — удивился Билл.

— Я больше не испытываю страха перед ней, как прежде, — объяснил Джек. — Со мной не может случиться ничего ужаснее того, что уже случилось с Сюзанной. Теперь мне есть чего ждать в смерти: я вновь увижусь с Сюзанной.

Только через несколько недель после похорон семья Коллинзов узнала подробности жизни и смерти их дочери. Я говорю о жизни, поскольку к ним сразу же начали обращаться сотни людей, которые были знакомы с Сюзанной при ее жизни, добавляя известные им факты, теперь получившие документальное подтверждение. Письма, цветы, подарки в знак любви и дружбы наполняют в этом доме множество коробок, свидетельствуя, каким особенным человеком была Сюзанна. Многие из людей, с которыми Коллинзы прежде не были даже знакомы, до сих пор продолжают поддерживать с ними связь и навещать их. Трогательный штрих: многие из этих писем помогли Коллинзам вернуться к жизни — авторы доверяли им так, как привыкли доверять Сюзанне. Казалось, каждый, кто знал ее, ощущал потребность сохранить воспоминания о ней.

20 августа Джек и Труди отправились в Мемфис и Миллингтон, где встретились с людьми, расследовавшими дело Сюзанны. Супруги Коллинз настояли на своем желании увидеть место преступления и фотографии, сделанные во время вскрытия; они хотели понять, что именно произошло с Сюзанной и насколько велики были ее страдания. Они прочли отчет о вскрытии, рассмотрели ее снятые крупным планом лицо и тело. Судебный медик, который с явным нежеланием сообщал им подробности, сказал, что более тяжкого убийства еще не видел. Родители Сюзанны попросили показать им место ее смерти.

— Мы хотели знать, где лежало тело нашей дочери, — объяснил Джек. — Хотели видеть, где ее истязал ли, где она истекала кровью. Когда они появились в офисе шерифа округа Шелби, сержант Гордон Нейбор вышел к ним, представился и порывисто обнял Труди.

— Я скажу вам, какой должна была стать судьба этого мерзавца, — произнес он. — Мне следовало схватить его и пристрелить на месте.

Стивен уже высказал подобное желание в пятницу вечером, когда сидел на краю постели родителей, проговорив с ними до утра.

— Я согласен с тобой, Стив, — кивнул Джек. — Я испытываю те же чувства, что и ты. Но сейчас этот человек арестован, и нам до него не добраться. Но даже если бы мы могли… неужели мы хотим уподобиться ему, подонку и дикарю?

Теперь они возлагали надежды на судебный процесс и не могли пожелать более опытного и преданного своему делу обвинителя, чем Хэнк Уильямс. Хотя мы в то время не были знакомы, так получилось, что и Хэнк, и я начали карьеру в одно время и в похожем месте. Правда, в отличие от меня, Хэнк имел юридическое образование. Хэнк стал особым агентом ФБР в 1969 году, на год раньше, чем я. Его первым назначением было периферийное отделение в Солт-Лейк-Сити, затем он перебрался в Сан-Франциско, где работал в отделе организованной преступности. В то время у Хэнка и его жены Джинни родилась первая дочь. Зная, как много значат для карьеры в ФБР постоянные поездки, и помня о своем желании заниматься юриспруденцией, он ушел из Бюро, вернулся домой, в Теннесси, и стал прокурором.

Уильямсу было уже за сорок. В нем не чувствовалось притворного или чрезмерного пафоса, как у множества судебных адвокатов, но его серьезная целеустремленность и сознание своей миссии всегда бросались в глаза. Он вспоминает:

— Одно обстоятельство представлялось мне особенно трагическим: эта девушка вступила в армию США, чтобы защищать свою страну; на базе она, казалось бы, находилась в полной безопасности — и все же погибла. Читая дело, я повторял самому себе: это именно тот случай, когда возможен только смертный приговор. Я не собирался вступать в переговоры о смягчении наказания, а после встречи с Коллинзами еще больше утвердился в своих намерениях.

Уильямс не только вел это дело в качестве юридического консультанта: он также стал консультантом-психологом для Джека и Труди Коллинз в то время, когда они отчаянно нуждались в поддержке в судебных кругах. Он добровольно взял на себя задачу всегда быть рядом, прислушиваться к их опасениям, тревогам и сомнениям, он считал себя их адвокатом, пока все заинтересованные лица преодолевали пик досудебных ходатайств и процедур.

— Впервые появившись в Мемфисе, — вспоминает Уильямс, — они настояли на своем желании увидеть снимки места преступления. Я крайне опасался этого, поскольку чувствовал, что им необходима психологическая помощь, что фотографии могут стать для них последней каплей. Но они объяснили мне, что хотят понять случившееся, суметь разделить боль Сюзанны, и я наконец согласился. Раз увидев нечто подобное, его невозможно забыть.

По иронии судьбы, защита пыталась запретить показ некоторых из снимков — потому, что якобы они «разожгут пыл присяжных». Седли Эли защищали Роберт Джонс и Эд Томпсон, два самых известных адвоката в Мемфисе, к которым Уильямс относился с большим уважением. И хотя суть преступления была очевидна, Уильямс понимал, что выдержать борьбу с адвокатами будет нелегко.

Как выяснилось, им тоже пришлось нелегко со своим клиентом. Нет, он не стал запираться, отказываться от показаний: он просто ничем не помогал защите. В течение целого года после убийства Уильямс и его помощник Бобби Картер настаивали на начале суда. Защита поручила психологу Аллену Бэттлу освидетельствовать Эли. Но доктор Бэттл получил от преступника те же ответы, что и адвокат. На любой значительный вопрос Эли отвечал: «Не помню».

Существует всего несколько способов истолковать поведение подсудимого, которому грозит смертная казнь и который изложил все подробности следователям через несколько часов после совершения преступления, а потом, несколько месяцев спустя, заявил психологу, что ничего не помнит. Лично я решил бы, что он, несмотря на явные улики, либо пытается спасти свою шкуру, либо просто вынуждает противников сделать рискованный шаг. Более милосердное объяснение — и оно было бы более благоприятным, с точки зрения защиты, — страшная смерть этой молодой женщины нанесла ему травму, сопровождающуюся полной потерей памяти.