Третейский судья

— То есть? — не понимает Томин: жаргонные словечки докатываются до Франции с опозданием.

— Отморозки… — затрудняется Андрей. — Ну это… Как такого увидите, сразу поймете.

Томин удовлетворяется объяснением.

— Адрес написан рукой Нуриева?

— Да, Китаева экспертизу делала. С этой запиской небольшая заморочка: адрес-то простейший, чего записывать?

Вмешивается Юрьев, кончивший телефонный разговор:

— Нет, Андрей, я тут поскрипел мозгами, догадался. Нуриев ведь заграничный русский. Это мы привыкли, что стала Мещанская, Пречистенка, Тверская. Ему в новинку.

— Верно, — одобряет Томин, Юрьев ему нравится. — Скажите, Нуриева окликнули — как?

— По имени-отчеству. Я об этом думал. В связи с этим Андрей ищет его прежних друзей.

Томин вопросительно оборачивается к оперативнику, тот разводит руками: дескать, пока пусто, но взамен предлагает другую информацию.

— Мы откатали покойнику пальчики и запросили о судимости. До отъезда за бугор Нуриев тянул срок.

— Знаю, два года за хранение оружия.

Прошлое Нуриева уже не важно, важны нынешние связи в Москве.

Знаменский возвращается в сопровождении молодой, красивой, ярко одетой женщины.

— Здравствуйте, господа офицеры, — говорит она.

— Татьяна Александровна Китаева, по прозвищу Прекрасная Татьяна — Александр Николаевич Томин, — знакомит Знаменский.

— Легендарный Томин! — восхищается Катаева.

Томин делает недоуменный жест.

— Со слов Зинаиды Яновны, — поясняет она. — Я, можно сказать, ее ученица.

— А-а.

Китаева держится слишком уверенно, слишком победительно. Ишь какая! Томин слегка сбивает с нее гонор:

— Простите, у меня еще вопрос к Юрьеву. Юрий Денисович, как Нуриев вел себя в гостинице?

— Говорят, в основном сидел в баре. С сотовым телефоном в кармане. Но одиннадцатого — что характерно — оставил его в номере.

— То есть все время ждал звонка, — заключает Знаменский, — а одиннадцатого уже не ждал, уже поехал на условленную встречу.

— А чем нас порадует Татьяна Александровна? — обращается к ней Томин, этак вполоборота.

— Можно просто Татьяна. Да вы небось знаете больше меня, — кокетничает Китаева.

— Возможно. Но все-таки попробуйте.

— На теле имеются два пулевых ранения — в область сердца и в затылок. Оба почти в упор. Оба смертельные. Выстрел в голову — контрольный. Киллерский, по привычке. Убийство явно заказное.

— И раскрытию не подлежит, — как бы заканчивает ее мысль Томин.

— Скорее всего, так. Есть, правда, новая деталь… — адресуется она к Пал Палычу.

— Давайте, Татьяна, давайте, — понукает Знаменский.

— Помните, я говорила про непонятную ранку на ягодице? Словно от укола. Так вот сегодня дали результат химического анализа. В тканях тела в глубине ранки найдены следы усыпляющего вещества. Причем мгновенного действия. Так стреляют ампулой в зверя, когда хотят обезвредить.

— Вот так, в натуре, его и увели! — восклицает Андрей. — Под ручки и в сторону: дескать, Вася-друг, где ж ты так надрался? А он уже не мур-мур.

— Я согласен, что убийство заказное, — говорит Юрьев. — Но оно к тому же демонстративное. Труп подбросили на виду, к гостинице. Как бы с угрозой кому-то: не лезь к нам!

— Совершенно верный вывод, — подтверждает Томин.

— Но почему тело три дня выдерживали? Уже признаки разложения… — говорит Китаева.

— На языке мафии это может означать: «заберите свою падаль».

Вернувшись к Знаменскому, друзья обмениваются впечатлениями:

— Юрьев толково роет.

— Как тебе Китаева?

— Действительно, стоящий эксперт?

— Даже талантлива. Но с ленцой.

— Паша, ей бы лучше в конкурсах красоты участвовать. Твои мужики из-за нее передерутся.

Знаменский усмехается: Саша прав, вокруг Прекрасной Татьяны наблюдаются завихрения. Но она не дура, чтобы устраивать на работе цирк. Все утрясется.

— Слушай, забыл! — спохватывается Знаменский. — Я тут похлопотал за тебя в неких сферах. Управление по экономическим преступлениям имеет в компании Ландышева агента. Решено пока уступить его тебе. Точнее — ее. Держи. Зовут Римма Анатольевна.

С фотографии смотрит пышноволосая блондинка средних лет. Не Мата Хари, скажем прямо. Но все-таки что-то.

Томин встречается с ней в тот же день.

Женщина поджидает его в уличном кафе. В руках ее журнал в броской обложке — это ее опознавательный знак.

Томин появляется среди пешеходов и сначала издали приглядывается к агенту: на фотографии Римма Анатольевна была без очков. Правила конспирации почти шпионские. Разговор начинается с пароля:

— Извините, здесь не пробегала беленькая собачка?

— Нет, только рыжая, — отзывается женщина и иронизирует: — Шкаф продан, осталась тумбочка.

— Здравствуйте, Римма Анатольевна, — подсаживается Томин к столику.

— Здравствуйте. Как вас теперь называть?

— Как и моего предшественника, Иван Иванович. — Он смотрит в ее замкнутое лицо и пускается на простенькую хитрость, чтобы разбить лед: — Мне показали ваше фото — на редкость неудачное. В жизни вы моложе и красивей. Узнал только по журналу, честное слово.

Римма Анатольевна пытается скрыть, что комплимент пришелся ей по сердцу.

— Для наших отношений внешность роли не играет, — произносит она «великосветским» тоном.

— Ну что вы! Всегда приятно иметь дело с хорошенькой женщиной.

Римма Анатольевна наконец улыбается. Приближается официант, принесший для нее кофе. Принимает заказ у Томина.

— Мне говорили, что вы отлично справляетесь с заданием, — говорит Томин, дав ему отойти.

— Это несложно. Столько финансовых нарушений.

— Я переключу ваше внимание на другое. На контакты Ландышева с людьми из-за рубежа.

Римма Анатольевна сосредоточивается, обревизовывая свои воспоминания и впечатления, и после пожимает плечами. Иностранцами в конторе не пахнет.

— Недели полторы назад никаких не было признаков, намеков? — настаивает Томин.

Женщина отрицательно качает головой.

— А вы бы знали?

— Думаю, да. Секретарша босса — моя приятельница и большая болтушка. Во всяком случае, я уточню.

— Только осторожно, на мягких лапах.

Официант собрался с силами и подал Томину кофе. Пить его нельзя — бурда. Но можно помешивать ложечкой.

— Скажите, Римма Анатольевна, поведение Ландышева не менялось в последнее время?

— А верно, он заблажил, — оживляется Римма Анатольевна. — Дерганый какой-то, мнительный. На главном своем телефоне какую-то штуку поставил, чтоб видеть, если линия прослушивается… Крыша у него едет или есть причина?

— Появились люди, которые имеют на вашего хозяина зуб. Надо их срочно обнаружить.

— Если вы собираетесь его защищать, я вам не помощница!

— Личные счеты?

— Не будем об этом, — закусывает она губу.

— Что-то интимное? — Томин весь — сочувствие.

— Н-нет… Просто есть вещи, которых я ему не прошу. Никогда!

— А он знает?

Женщина язвительно усмехается:

— Он же хам. Наплевал и забыл.

— Знали бы вы, какой хам! — подогревает ее Томин. — Как-нибудь расскажу… Теперь о нашей связи. Прямой звонок мне нежелателен, сейчас не поймешь, кто кого слушает. Но на экстренный случай запомните мой мобильный, — передает листок. — А по этому телефону можно звонить даже с рабочего места. Трубку на том конце никто не снимет, и вам говорить ничего не надо. Набрали номер — и считаете гудки. Там гудкам соответствуют звонки. Понимаете?

— Да, это просто.

— Два раза по три гудка, — значит, предлагаете встречу через час. Два по четыре гудка — в семь вечера. Два по два — сигнал беды. Он означает, что вы прерываете контакты, и я тогда сам смотрю, как действовать.

— Вы за меня боитесь? — Римма Анатольевна тронута.

Хотя она, конечно, получает плату за свои услуги правосудию и хотя сама за себя не боится, но как это мило, что о ней пекутся. Вообще новый Иван Иванович — очень располагающий мужчина, к тому же обещает рассказать пакости о ненавистном Ландышеве.