Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака

Неохотно поднявшись, он придал лицу выражение безукоризненной честности и побрел навстречу гостю.

Встреча состоялась в присутствии Жоржетты в его небольшой гостиной. Улучив момент, пока вошедший снимал шляпу и клал ее на стол, Летуар ногой запихнул под диван последний номер «Парижского алькова», валявшийся на полу и во всей красе многокрасочной печати демонстрировавшей прелести несравненной Магды (коими благодаря приложенным к журналу двухцветным очкам можно было любоваться и в рельефном изображении).

— Дорогой господин Гродьё! — протянув руку, преувеличенно любезно воскликнул Летуар, — вы здесь, у меня? В субботу утром? Чем я обязан этому удовольствию? Простите мой вид, но…

— Знаю, час ранний, — отрезал гость. — Но мне необходимо было увидеть вас как можно раньше.

Он сделал вид, что не заметил протянутой руки. Говорил он со значением, опустив глаза долу. Летуар почувствовал, как улетучивается последняя надежда на то, что его опасения окажутся беспочвенными. Тем не менее он решил притворяться до конца:

— Неужели это так срочно? Ничего не понимаю! Когда мы вчера вечером прощались в агентстве…

— Когда мы вчера вечером прощались в агентстве, я еще не…

Гродьё запнулся, кашлянул и деликатно указал глазами на Жоржетту, с благожелательным интересом внимавшую их разговору.

— А?.. Ах да, Жоржетта, сходите за продуктами!

— Прямо сейчас? — удивилась Жоржетта.

— Не-мед-лен-но.

— А что купить? У вас есть все: молоко, масло сливочное и постное, уксус, корнишоны, горчица…

Ответ на мгновение обескуражил Летуара. Он действительно ни в чем не нуждался, тем более что обедал и ужинал всегда в кафе самообслуживания на Больших Бульварах, где его ненасытному взору беспрепятственно открывался вид на ножки тамошней кассирши.

— Принесите… э-э… соус «Бешамель» в тюбике.

— А что, есть и такой?

— Да-да, но он очень редко бывает. Ищите во всех магазинах!

— Боюсь, это займет много времени. В вашем предместье все лавки черт-те где!

— Можете не торопиться.

— Тогда я возьму ключ, чтобы не беспокоить вас, когда вернусь?

— Да. Он в двери. Ну, идите же!..

— И халат снимать не буду. Надену пальто прямо поверх: быстрее обернусь.

— Да-да, конечно.

Гродьё дожидался ухода Жоржетты молча, упорно не сводя глаз с носков своих ботинок. Летуар, исподтишка наблюдая за ним, думал, что ему всегда следовало бы опасаться этого высокопарного кретина, который на его памяти ни разу даже не оглянулся на женщину. За Жоржеттой захлопнулась дверь.

— …Когда мы вчера вечером прощались в агентстве, я еще не проверял содержимое сейфа.

Итак, вот оно. Случилось самое худшее. Только сейчас, по степени овладевшего им смятения, Летуар смог оценить, сколь безрассудно он до этой минуты уповал на чудо.

— Так вы его проверили? — пролепетал он.

— Ну да. Внеплановая проверка. Вам не повезло, Летуар. Я и не знал, что вы так остро нуждаетесь в деньгах. Впрочем, содержать такой особняк, как у вас, да еще с садом… Вы приобрели его совсем недавно, не правда ли?

— Позвольте, уж не намекаете ли вы, что…

— В агентстве лишь три человека имеют доступ к сейфу: господин директор, вы и я. Господин директор уже неделю как за границей и вернется лишь на будущей неделе. Что касается меня, то я знаю наверняка, что мне не в чем себя упрекнуть…

— Мне тоже! — вскричал Летуар, с прискорбием отдавая себе отчет, что его протест звучит не менее фальшиво, чем очередное правительственное опровержение.

— Послушайте, не надо усложнять мне задачу, — сказал Гродьё. — Я и так уже провел бессонную ночь, решая, не следует ли без промедления доложить о вас президенту компании? Но в таких делах с ним шутки плохи: он не из тех, кто отказывается от судебного преследования, довольствуясь увольнением. Он из тех, кто предает виновного в руки правосудия. Доложить ему о вас — предательски, за вашей спиной, без предупреждения — это выше моих сил. Вот я и решил Дать вам шанс…

Гродьё выдержал паузу. Летуар, который с первых слов коллеги затаил дыхание, смог наконец вздохнуть свободнее.

— Летуар, — драматическим тоном воззвал Гродьё, — верните мне эти деньги. Давайте договоримся, что это была минутная слабость, и забудем об этом. Иначе…

— Иначе что?

— Иначе я прямо от вас направляюсь к президенту Ребиньюлю и ставлю его в известность о пропаже из сейфа агентства (…) франков [13].

— Вы не сделаете этого, дорогой коллега! — воскликнул Летуар, про себя подумав, что этот мрачный болван как раз вполне на это способен.

Впрочем, Гродьё и сам поспешил его заверить:

— Непременно сделаю! Это вопрос принципа! Летуар, явите добрую волю, верните эти деньги!

Летуар разглядывал длинный и узкий лоб Гродьё, его орлиный нос, широко расставленные глаза, всю эту физиономию добропорядочного супруга, добропорядочного отца, добропорядочного гражданина, не обремененного страстями и пороками. Он спрашивал себя: да возможно ли, Господи, так закоснеть в своей честности, в своем супружестве, в своем отцовстве, в своей гражданственности и в своей нравственности, чтобы подобно Гродьё всерьез полагать, будто он, Летуар, запустил руку в сейф с целью обложить деньги про запас; чтобы ни на миг не заподозрить, что от этой суммы осталась от силы четверть: основная ее часть, пройдя через руки Лолотты, Пепе, Белокурой Бетти, Грузчицы и Длинноносой, влилась в национальную систему денежного обращения.

— Дорогой коллега, — вкрадчиво произнес он, — если я не ошибаюсь, вас ведь никто не уполномочивал проверять содержимое сейфа до возвращения директора нашего агентства, не правда ли? Таким образом, эта проверка, которую вы сами же назвали внеплановой, может рассматриваться как чисто личная инициатива?

— Совершенно верно…

— В таком случае не могли бы вы потерпеть до возвращения нашего директора, вроде как… э-э… ну, как если бы вы ничего не заметили?

Гродьё устремил на Летуара свой тусклый взгляд, который никогда не оживляла даже искорка сладострастия, и изрек:

— Это невозможно.

— Вот как?

— Зная о происшедшем, я уже не могу вести себя так, как если бы ни о чем не знал. Молчать после того, как наша встреча состоялась, означало бы стать вашим сообщником. Это означало бы проявить нелояльность по отношению к руководству, по отношению к близким, по отношению к себе самому! У меня есть жена, да, Летуар! У меня есть дети, да, Летуар! У меня есть совесть, да, Летуар!

— И со всем тем, что у вас есть, вы без колебаний донесете на меня господину Ребиньюлю, прекрасно зная, что он в свою очередь без колебаний предаст меня в руки правосудия?

— Это мой долг, Летуар.

«С самых юных лет, — подумал Летуар, — я не доверял чувству долга, которое не считается ни с какими жертвами. И я был прав: еще чуть-чуть, и я сам стану жертвой долга этого остолопа!»

— Но если господин Ребиньюль предаст меня в руки правосудия, — терпеливо продолжал он, — я рискую угодить в тюрьму, вам это известно?

— Если вы оступились впервые, то вам, возможно, дадут отсрочку приговора.

— Но до суда я буду под арестом!

— Вполне вероятно.

— Мне не позволят оставаться на свободе до тех пор, пока не дойдет очередь до рассмотрения моего дела! Это может тянуться много месяцев…

— А то и лет, — подтвердил Гродьё. — Правосудие во Франции медлительно. Зато неподкупно.

— Так что дадут мне отсрочку или нет, я буду месяцами, а то и годами гнить за решеткой.

— Это не смертельно.

Без баб-то не смертельно? Без баб?! Месяцы, а то и годы без запаха женщины! Без ласкающего глаза зрелища бесчисленных пар ножек в чулках под загар, в чулках в сеточку, в чулках с рисунком, в чулках с блестками, которые благодаря моде на мини-юбки превращают тротуары города в гигантские подмостки мюзик-холла «Консер-Майоль», напоминая Летуару райский ад его юношеских увлечений. Месяцы, а то и годы без возможности утолить с Белокурой Бетти или с Грузчицей свою всепоглощающую и непрестанно растущую жажду. Месяцы, а то и годы без возможности погладить чью-то лодыжку в нейлоновых бликах, расстегнуть чей-то лифчик…