Открытое окно

– Как?! – воскликнул Трахт. – Ведь оружие… испорчено.

– Что же касается «Десяти краковских крон», то вы говорили об этой марке в «зиме», когда подъезжали к станции Шидловец. И кое-кто вас слышал…

– Мингель… предатель!!! – вышел из себя Трахт. – Вот… свинья паршивая! Его давно надо повесить!

– Вы лучше расскажите, каким образом к вам и Мингелю попали марка «Десять крон» и коллекция «За лот», – атаковал Емёла.

– Что? Так вы, поручик, не знаете? Мингель – мастер подбивать клинья старым бабам. Это не я, это он все выдумал. Это он примчался сюда из Кракова, как только узнал об убийстве! Гиена! Анеля спрятала коллекцию «За лот» и «Десять крон». Она первая побывала в комнате, еще до прихода вдовы, и спрятала эти марки. Мингель выманил их у нее якобы на сохранение.

– И поделился с вами, Трахт. Потому что не кто иной, как вы послали Мингелю весть об убийстве коллекционера, – закончил Емёла».

Это было все, что показал Трахт. Я записал наиболее важные моменты.

Рассказ Трахта почти до основания разрушил мою концепцию обоих убийств. Я был почти так же огорошен, как и Трахт, когда Емёла процитировал ему фразу из разговора в «зиме».

Осталось прослушать запись допроса Мингеля, который вел Ковальский.

– Хочешь, могу прокрутить, – предложил Емёла.

– Пока не надо, – решил я. – Расскажи-ка лучше своими словами.

– Мингель начал с того, что битых полчаса ныл и требовал врача. Потом кое-что рассказал, чтобы отомстить Трэхту за его болтливость. Вообще-то сенсаций в его показаниях нет. Если учесть, что арест в Дзвонах был для мерзавцев неожиданным, тождество их описаний грабежа в Западном районе по меньшей мере поразительно. Ясно одно: Трахт подговорил Аля. Сам Трахт утверждает, что он стал жертвой мошенничества Аля… Мингель тоже ничего не знает. Он считает Трахта… порядочным человеком!

– Значит, – сказал я нерешительно, – Аль, Трахт и Мингель пришли на готовое? Кража марок, по их показаниям, явилась не причиной, а лишь случайным следствием уже совершенного убийства?

Я замолчал, ожидая, что скажет Емёла.

– Да, – продолжал Емёла. – Если бы они знали правду о первом убийстве, то что-нибудь выболтали бы про это. Не может быть и речи о том, что все они дудят в одну дуду. Чудес в тождестве их показаний нет… Это твоя забота, но ты должен считаться с фактами. Ковальский тоже говорит, что о первом убийстве они и понятия не имеют.

– Ты уже пробовал говорить с наследницей?

– Нет. Но на всякий случай она с утра сидит под замком в районном комиссариате. Могу после выставки допросить ее и устроить очную ставку с Мингелем, – предложил Емёла.

– У нас в запасе до открытия выставки почти сорок минут, – заметил я. – Старик рассчитывает, что на выставке он услышит все об убийствах.

– С ума он сошел с этой выставкой, – тяжело вздохнул Емёла. – Пойду-ка я к себе и еще раз прослушаю запись. Может, придет в голову какая-нибудь мысль. Обстоятельства хищения марок были теперь ясны. Последствия грабежа ликвидированы. Неоценимый шеф даже устраивает выставку.

Но все это не способствовало выяснению сути дела.

Я чувствовал себя, как в западне.

Тогда, на вилле, Аль оставил меня в живых, якобы заметив, что единственным удостоверением моей личности является справка об освобождении из психиатрической больницы. Ерунда! Ничего он не заметил, ведь эта справка выпала из моего кармана, когда я, сидя на корточках в комнате коллекционера, доставал мешавший мне пинцет!

Правда, возможна была еще одна версия. Убийца мог охотиться за тем, о чем никто не знал! Предположим, это был… второй экземпляр знаменитой «Гвианы!»

Я соединился по телефону с Емёлой.

– Как ты думаешь, возможно, что, кроме Аля, в комнате виллы находился кто-то еще? Кто-то, укрывшийся за дверной портьерой, кто-то, знавший об Але и обо мне? После того как меня ударили по голове, он не вышел потому, что не хотел демаскироваться перед Алем. После ухода Аля, увидев возле меня больничную справку, он решил, что это еще больше запутает дело…

– Преувеличиваешь, Глеб! – сказал Емёла. – В показаниях Аля есть слова: «Я думал, что убил его». Так же думали Мингель и Трахт. У Мингеля есть фраза: «Мы были уверены, что газеты замалчивают убийство, совершенное Алем», И они пользовались этим, шантажируя Аля. А тому, поскольку он уже якобы совершил одно убийство, на вилле, было теперь все равно. И он согласился убить ксендза Войтика.

Разочарованный, я положил трубку.

В «зиме» говорили: «У Аля слишком легкая рука…» Откуда, от кого Трахт и Мингель могли узнать, что у Аля легкая рука и что я остался в живых?

Мое неудачное приключение держалось в тайне. Вдова и наследница не имели понятия, кого именно забрали из комнаты, где размещались коллекции… Неужели здесь есть что-то, что не до конца «обыграна»?

Я снова соединился с Емёлой.

– Подожди. Я спрошу у Трахта. Несколько минут я нервно шагал но кабинету.

– Трахт дополняет: со слов Аля он предполагал, что ты убит. О том, что в комнате не было твоего трупа, что Аль все же никого не убил, он узнал из подслушанного разговора. Во |время его ареста об этом говорили сотрудники… Отсюда и досада Мингеля и Трахта в «зиме», они имели претензии к Алю и его «легкой руке»…

Я вслепую хватался за мелочи, приходившие мне на ум. Увы, все было тщетно. Это было блуждание во мраке.

До открытия выставки оставалось пятнадцать минут. Я соединился с комиссариатом Западного района. Комендант выразил свое неудовольствие, но все же приказал привести из камеры к телефону наследницу.

– Я хотел вам сказать, что Мингель арестован! – начал я наугад.

– Мне это ничего не говорит. Вы по-прежнему не знаете, кто убил моих родственников и где находятся украденные марки?

– Кто убил, не знаю. Зато мне известно о ваших закулисных переговорах с Мингелем. И о том, что вы первой побывали в комнате после убийства вашего родственника. Нам удалось разыскать коллекцию «За лот» и экземпляр «Десять краковских крон».

Послышался стук упавшей телефонной трубки.

– У нее истерика, – доложил через минуту комендант. – Я приказал облить ее водой. Теперь она сама, без вопросов, показывает, что, когда в тот вечер вернулась из города, дверь в комнату была приоткрыта. Она вошла и, увидев труп хозяина, сразу же вынула из ящика стола какой-то «За лот» и… что-что, сержант?… Ага… И спрятала десять краковских корон. [5] Вдова вернулась позже… Послушай, а как все эти короны могли поместиться в ящике стола? Она не помешалась?… Потом все забрал на хранение какой-то Мингель, который приехал из Кракова. А познакомились они на богослужении в костеле…

– Где Мингель познакомился с наследницей? – через минуту спросил я по телефону у Емёлы.

– В костеле… Он потратил полтора дня, чтобы выяснить, куда она ходит. Они с Трахтом решили использовать все способы, чтобы завладеть марками.

– А что Мингель говорит об абонентском ящике в сорок первом почтовом отделении?

– Ничего особенного, – докладывал Емёла. – Он тогда целый год проживал в Варшаве. Краков ему якобы опротивел. По его словам, он пережил там какую-то сердечную драму. Тогда же начал переписку с зарубежными коллекционерами. На магнитофонной лепте запечатлена целая повесть о его недоразумениях с прежней фамилией. Его фамилия Ригер. У него четыре имени: Даниель, Роман, Адам, Кароль. Говорит, все это в бюллетенях перевернули и ошибочно напечатали «Д-р А. Кригер». Потому он и взял фамилию Мишель. Не годилось ему выступать во всем мире как доктор Кригер.

– Так, – прервал я. – Ну, а… невесты со всего света?

– Он знает немецкий язык, вот и сочинял, что он участник войны, герой, который не может найти себе места на родине. Он ничего не отрицает. Идиотки присылали ему деньги и посылки с вещичками, которые он продавал…

Увы! Ход моих мыслей не имел ничего общего с истинным положением дел о двух убийствах.