Закройте глаза Истине

Войдя в комнату с чашками, я увидел Мишу, что-то лихорадочно читающего с экрана.

– Смотри, – сказал он мне, – вот он, собственной персоной. Как говорил, что даст о себе знать, так и дал. Звали его Григорием у нас, и там он тоже стал Григорием.

Я посмотрел и увидел фотографию черноватого человека лет сорока и текст под фотографией:

Зиновьев Григорий Евсеевич (Радомысльский-Апфельбаум Овсей-Герш Аронович), 1883—1936. Профессиональный революционер; государственный и партийный деятель. Родился в Елисаветграде. Отец – владелец молочной фермы. Получил домашнее образование. Член партии в 1901—1927 и 1928—1932 гг. Участник революции 1905—1907 гг. и Октябрьской революции 1917 г. Был в эмиграции, работал с Лениным, читал лекции по истории партии в Партийной школе Лонжюмо под Парижем.

В апреле 1917 г. вместе с Лениным вернулся в Петроград. Работал в газете «Правда». Решением Временного правительства должен быть арестован и предан суду вместе с Лениным и Каменевым. Вдвоем с Лениным скрывался на станции Разлив под Петроградом в шалаше.

В октябре 1917 г. вместе с Каменевым голосовал против резолюции, признающей, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело. Вместе с Каменевым написали статью в газету «Новая жизнь», в которой раскрыли планы большевиков, за что Ленин потребовал исключить обоих из партии, хотя в письме в ЦК Зиновьев осудил этот поступок Каменева и сообщил, что не давал своего согласия на публикацию в газете.

В 1917 году Зиновьев был избран председателем Исполкома Петроградского Совета, а в марте 1919 года – Председателем Исполкома Коминтерна.

Характеристика того времени: «Люди из ближайшего окружения его не любили. Был честолюбив, хитер, с людьми груб и неотесан. Считал себя неотразимым для женщин. К подчиненным был излишне требователен, с начальством – подхалим. Карьеру делал под покровительством Ленина».

По идее Зиновьева в 1922 году Каменев предложил назначить Сталина на пост Генерального секретаря ЦК ВКП (б), но в декабре 1925 г. Зиновьев вместе с Каменевым от имени «новой оппозиции» выступил против Сталина. За это его отстранили от руководства Петросоветом и Исполкомом Коминтерна, вывели из Политбюро, а за объединение с Троцким в 1927 году вывели из ЦК, исключили из партии и выслали в провинцию.

Через год после покаяния Зиновьева восстановили в партии и назначили ректором Казанского университета. В конце 1932 года вновь исключили из партии и выслали.

В 1934 году арестован и осужден на десять лет тюрьмы по делу «Московского центра». В 1936 году приговорен к высшей мере наказания по делу Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра. Расстрелян в Москве.

Был дважды женат. Жены тоже его национальности. Все естественно, кроме русских, не одобряют смешанные браки.

Почему он не вернулся домой, когда была опасность для жизни, и было ясно, что его миссия провалилась?

– Миша, а кем Григорий был по национальности здесь? – спросил я.

– Тем же, кем он был и там, – ответил сосед. – Честно говоря, он бросился в авантюру, как и многие его соплеменники, говоря, что Абрам Семенычу не повезло только потому, что он невезучий, а мне обязательно повезет. Вот и «повезло».

– А как он переместился в то время? – снова спросил я.

– Я же говорил, что никто не знает, – задумчиво сказал Миша, – вечером был, а утром не стало. Сигнализация у ограды не срабатывала. Собачки охраны тихо и мирно гуляли по двору. Группа спецов внимательно осмотрела всю квартиру, но ничего не нашла.

– А ты откуда знаешь, что ничего не нашла? – задал я сопутствующий вопрос.

– Если бы что-то нашли, то тебя бы сюда не поселили, и меня бы отселили отсюда, а весь коттедж был бы отдельной лабораторией, вот так, – сказал Миша и встал из кресла. – Ладно, поздно уже, пойду спать.

Я убрал со стола и тоже хотел лечь в постель, но какой-то исследовательский зуд заставил меня заняться тщательным осмотром моего жилого отсека – квартиры. Я отодвигал мебель, осматривал полы и потолки, и ничего не находил.

Из маленькой кладовой я выкинул старые сапоги, веник, ведро со шваброй и увидел, что в ней никто давно не прибирался. Я смел паутину из углов, помыл пол и прошелся влажной тряпкой по стенкам, прикидывая, что нужно сделать с этой кладовой, где прибить полки для разных мелочей и крючки для одежды.

Внезапно я увидел, что после прохождения влажной тряпкой отогнулся уголок обоев. Я прижал его рукой и почувствовал что-то двигающееся. Отогнув лист обоев, я обнаружил маленькое плексигласовое окошко, за которым виднелось пять верньеров (крутящихся ручек радиоаппаратуры) и переключатель с нацарапанными стрелками вправо и влево. Верньеры и переключатель были установлены на пластмассовой плате и от них в разные стороны расходились провода разного сечения.

Я встал на колени на пол и достаточно легко отодвинул плинтус, прижимающий к полу линолеум. Под линолеумом были провода. Я уложил линолеум на место и осторожно установил плинтус. Сомнений не было. Вся кладовая представляла собой электромагнитный контур какого-то очень большого электронного прибора

Глава 48

В приемной президента сидели министр внутренних дел и директор федеральной службы безопасности. Говорить было не о чем. Любое слово могло стать козырем в поединке, ведущемся под президентским ковром. Нет, директор ФСБ не претендовал на место министра, и министр не претендовал на место директора, но любое неосторожно сказанное и вовремя переданное президенту слово делало козлом отпущения соперника.

Первым на ковер пошел министр внутренних дел.

– Похвалитесь результатами по нашему делу, – хмуро сказал президент.

– Господин президент, – отчеканил министр. Что-что, а это он умел. Еще каблуками прищелкнуть и козырнуть молодцевато, когда голова была не пустой, то есть в фуражке, – я считаю, что органы безопасности сорвали нашу операцию, захватив объекта и увезя его на свою базу. Чтобы не вызывать конфликта между нашими органами, мы не стали разыскивать место укрытия объекта.

– Вы уверены, что это были органы госбезопасности? – спросил президент.

– Так точно, – доложил министр.

– Хорошо, ждите в приемной, – сказал президент и нажал кнопку селектора.

Директор и министр столкнулись в тамбуре, специально сделанном для того, чтобы голоса из кабинета не были слышны в приемной.

– Ну, как? – спросил директор.

– Сам увидишь, – буркнул министр.

При входе директора президент не встал и не предложил сесть на стул у приставного столика. Это было нехорошим предзнаменованием и предполагало официальный доклад стоя.

– Доложите, как идет работа с перехваченным у милиции объектом, – приказал президент.

– Господин президент, – доложил директор, – объект перехвачен либо организованной преступностью, либо еще каким-то спецорганом, потому что наш сотрудник прибыл к месту захвата позднее. У нас были созданы все условия для того, чтобы заполучить его в наши руки без проведения силовой акции.

– Какая же еще спецслужба может быть в нашей стране? – усмехнулся президент.

– Федеральная служба охраны, ФСО, – сказал директор.

– Считаете, что ФСО ведет самостоятельную игру? – вопрос президент прозвучал как-то зловеще.

– Во времена Ельцина ФСО старалась подмять под себя все правоохранительные органы. После этого все контакты наших служб были прекращены. Это просто мое предположение, – сказал директор ФСБ.

– Вы осторожнее со своими предположениями, – сказал президент. – Лучше ищите американских нелегалов, чтобы можно было их выложить на блюдечке для всей мировой общественности в качестве доказательств продолжения холодной войны. Какие предложения по проваленной вами операции с объектом?

– Это не мы провалили операцию, – отпарировал директор.

– Кто провалил операцию, мы тщательно разберемся и сделаем соответствующие организационные выводы, – сказал президент. – Я вас спрашиваю о первоочередных мероприятиях по объекту. Как вы будете выкарабкиваться из провала?