Банда 8

— Могу. — Морозова передернула плечами.

— Слушаю вас внимательно.

— Лубовский. Это все объясняет. Не было человека в мире более осторожного, чем мой муж. Это ему не помогло. Не было человека более трусливого, угодливого, покладистого, нежели человек, который сменил его на посту директора. Ни одно из этих качеств ему не помогло. Не было человека более профессионального, защищенного и предусмотрительного, чем ваш предшественник, этот несчастный, исчезнувший без следа следователь.

— Следы всегда остаются, — проворчал Пафнутьев.

— Я не об этом. Какими качествами, Павел Николаевич, обладаете вы, чтобы уцелеть в этой схватке? Что в вас такого уж неуязвимого?

— Ирина Александровна... Поясните, пожалуйста, свой вопрос. Я чувствую в нем второе дно.

— Хорошо. У меня есть некоторые документы. Они относятся к тому времени, когда мой муж и Лубовский еще сотрудничали. Это было года три назад. Знающий человек может многое почерпнуть из них.

— Лубовский о них знает?

— Допускаю, что догадывается.

— Они для него неприятны?

— Убийственны.

— Где они?

— В Челябинске. Там им спокойнее.

— Посмотреть бы, — мечтательно произнес Пафнутьев.

— Это нетрудно. В Москве есть копии. Но за ними надо съездить. Хотя и недалеко.

— К завтрашнему дню управитесь?

— Вполне.

— Тогда до встречи? — Пафнутьев сделал попытку подняться, но Морозова его остановила:

— Подождите, Павел Николаевич, я ведь вам не сказала, не показала главного.

— А что главное?

— То, ради чего я вас и позвала. — Морозова поднялась и направилась к двери. — Пойдемте, Павел Николаевич.

Выйдя в коридор, Морозова открыла первую дверь и отошла в сторону, давая возможность Пафнутьеву заглянуть внутрь помещения. То, что он увидел, заставило его отшатнуться — в комнате царил полный разгром. Перевернутые стулья, шкафы с вытряхнутыми бумагами, компьютеры с разбитыми экранами, стены, забрызганные черной краской...

— Как понимать? — оглянулся Пафнутьев.

— Это была наша типография. В таком виде я застала ее, когда пришла сюда сегодня утром. Идемте дальше. Эта комната раньше называлась нашим складом... Прошу! — Она распахнула следующую дверь и включила свет.

Картина, которую увидел Пафнутьев, была почти такая же, как и в первой комнате. Все было перевернуто вверх дном, обильно полито черной типографской краской, все, что можно разбить, было разбито.

— Неужели все можно восстановить? — пробормотал Пафнутьев в полной растерянности.

— Вряд ли есть такая надобность. Могу добавить, что, когда я пришла утром, мой кабинет был точно в таком же состоянии. Наверно, не надо было приводить его в порядок перед вашим приездом, но я потом уже сообразила, что неплохо бы вас пригласить... Какой-никакой, но все же свидетель, — усмехнулась Морозова, прикуривая сигарету.

— Нет, почему, как свидетель я ничего, могу даже и сгодиться, — рассудительно произнес Пафнутьев. — Но повторю все-таки свой вопрос — как понимать?

— Они искали бумаги.

— Какие?

— О которых я говорила только что.

— Нашли?

— Нет, их здесь не было. Надо быть круглой дурой, чтобы держать здесь что-то важное.

— Согласен, — кивнул Пафнутьев.

— Не буду показывать остальные наши помещения — это уже скучно. Убедившись, что бумаг нет, они попросту устроили погром. Сказав, что Лубовский догадывается о документах в моих руках, я поскромничала. Он знает о них наверняка. Мои ребята своим наивным взрывом просто ускорили события. Рано или поздно все это должно было случиться.

— Возможно.

— Думаете, я напрасно печатала свой телефон на визитных карточках клиентов?

— Думаю, да. Напрасно. Но, по большому счету, это не имело значения, найти вас для Лубовского не составляло труда. Своим рекламным ходом вы просто ускорили события. В том числе события сегодняшнего дня. Я имею в виду слежку за моей машиной.

— Вы в опасности?

— До тех пор, пока у меня не будет серьезных документов, свидетельств, улик... я в безопасности.

— Завтра вы их получите.

— Вот тогда — да, тогда можно будет подумать о собственном спасении, — зловещим шепотом проговорил Пафнутьев.

— Будем спасаться вместе, — шало ответила Морозова.

— О! Нас уже двое! — с подъемом воскликнул Пафнутьев. — Это прекрасно! Появляется надежда.

— Выживем, — уверенно сказала Морозова. — Здесь становится небезопасно. — Она обвела взглядом разгромленное свое заведение. — Я позвоню утром, и мы договоримся, где удобнее встретиться.

— Заметано, — заговорщицки сказал Пафнутьев и опасливо оглянулся по сторонам.

— Да ладно вам! — рассмеялась Морозова. — Жизнь продолжается!

Не надо бы ей так, не надо бы...

Слишком все зыбко в этом мире, слишком непредсказуемо, и настороженная опасливость часто оказывается куда уместнее, нежели безрассудная уверенность, даже если для нее есть основания.

Пафнутьев вел себя куда лучше, он знал этот нигде не записанный закон — стой у стены, а не посредине комнаты, входя, закрой за собой дверь поплотнее, закрой, а не оставляй ее болтаться на сквозняке, говори тише, а не громче, это всегда лучше, не перебивай никого, потому что, перебивая, ты лишаешь себя важных сведений, человек, которого не перебивают, всегда откровеннее, из уважения к твоему терпению он скажет то, чего никогда не сказал бы в разговоре шумном и крикливом...

И так далее, и так далее, ребята...

Вслед сказанному Пафнутьев на следующее же утро получил суровое, можно даже сказать, кровавое подтверждение. Не дождавшись обещанного звонка Морозовой, он, не вытерпев, упал на сиденье рядом с Андреем и бросил ему одно лишь слово:

— Зубовский...

Что-то его томило, что-то заставляло напрягаться и молчать — не мог он легко и беззаботно разговаривать с Андреем, несмотря на потрясающее утро — солнечное, ясное, наполненное сверкающими машинами и разноцветными прохожими.

Едва Андрей сумел втиснуться в длинный ряд машин и остановиться, Пафнутьев почти выпрыгнул из машины и бегом направился к знакомым уже ступенькам. Он все еще надеялся на лучшее, он все еще оставлял надежду, оправдывая свою нервозность собственной глупостью, подозрительностью, дурным проявлением опыта...