Что такое ППС? (СИ)

– Дядь Коль, – сообщили они, – мы на рыбалку ходили, с ночевкой, а тут шквал разыгрался! Мы – обратно, а на девичьем камне – «Беркут». Утоп, дядя Коля! Утоп и винты над водой.

С первой попытки он опознал свой катер, но ничего не понял, и теперь прибыл уже с участковым, врачом, председателем сельсовета, и техникой.

– Эй, есть живые?

– Да, да!!! – закричали из-под воды.

Осторожно, наощупь, пошел задним ходом в холодные волны, кран. Участковый ступил на палубу.

– Все живые?

– Да, да, все…

– Так! – вскричал участковый спасателям, – Не курить!

Тяжелая, двухтонная емкость, прижавшая люк, обильно и едко сочилась солярой.

– Кто вас так, мужики? – спросил участковый.

– Медведь!

– М-мм… Вы же так прокурора* зовете?! (*Закон – тайга; прокурор – медведь) Да ему не под силу такое! А главное – на фиг? – покачал головой участковый. – Крепко, однако, башню вам, мужики сорвало! – оценил он последствия катастрофы.

– Они сейчас в трансе. – пояснил он Цымбалистому, – Такого наговорят… Потом разберемся!

Емкость сдвинули, люк сорвали.

– По-одному, – сказал участковый и подал руку первому.

Мужики выходили наверх. Щурились и не стучали зубами, потому что устали зубы. Текли по одежде вода и соляра – тончайшая пленка блестела и переливалась радугой.

С берега жалобно вякнул фельдшер:

– Красавцы! Куда же мне их в таком виде, в машину сажать!?

Машина, санитарный УАЗ, была совсем новой, стерильной.

– Тьфу, ну хоть поджигай! – мотнул головой участковый, – Но ты не шути. Сверни там в салоне все, пусть на голый пол садятся. Здоровью людей угрожает опасность. Действуй!

Жаль было все-таки фельдшеру, гадость такую туда помещать:

– Да ты, – прикрикнул на него участковый, – давно не лечил пневмонию? В тяжелой форме, да у такой оравы? Получишь! До Нового года, в три смены лечить придется!

Фельдшер засуетился.

– Живей! – закричал участковый, – Касается всех!

Захлопали дверцы и загудели моторы.

Участковый инспектор милиции приступил к осмотру. Нашел следы крови: в моторном отсеке и капитанской рубке.

Деформации крышки люка, тоже ставила ряд вопросов. Емкость добила ее, прижала и залила соляркой. А исковеркана она была еще до того.

Тот, кто управлял до последнего, катером, курс держал четко – к поселку. Но, за полкилометра, резко, на полном ходу, сменил курс. Чужой, управлял. Потому что камень, этот «Девичьи грезы» здесь знали все.

Порывшись в хламе, участковый нашел волоски. Черные пряди из чьей-то блестящей, густой шевелюры.

Больше смотреть на посудине было нечего. Трюм затоплен. Остальное разрушено.

Участковый пошел осмотреть округу.

Сразу же за полосой каменистого пляжа, где начинался грунт, и круто, почти вертикально вверх поднимался обрыв, он нашел следы. Глубокие, крупные отпечатки босой ноги.

– Ага! – присмотрелся к ним участковый и сделал вывод: – Урок получили, ребята, вы… Очень хороший урок!

Посмотрел с высоты на разбитый катер. «Красавцы!» – как сказал на все это фельдшер…

– За хороший урок платят дорого! А тут – генерал, между прочим: Топтыгин, Михайло Потапович! – подвел итог участковый.

***

Узнав, что Потемкин от медицинских услуг отказался, участковый инспектор вызвал его к себе.

– Домой бы пришел, – сказал он, – да так будет лучше. Я разобрался, и вот что скажу: вина ваша. Значит, ремонт пойдет за ваш счет. Расходы частями из вашей зарплаты удержат. Но прославились вы, откровенно скажу тебе, ярко, надолго! Про вас анекдоты пойдут: капитаны Топтыгин, Адольф, семерка «отважных»… Готов ты, Потемкин, быть героем таких анекдотов?

Потемкин молчал, потому что не мог согласиться, не мог возразить, и не знал, к чему участковый клонит.

– Судьба посмеялась – закурил капитан, – это одно, но – смеются люди– это другое. Не вынесешь этого. Знаю. Осмеянность нас приземляет, режет крылья, и способный подняться – слабеет духом. А не рожденный ползать – ползать не сможет: или взлететь, или – вниз, ко дну. Хочешь видеть себя среди приземленных, пьющих из сожаления и за компанию, а компания вечна?

– Нет. Этого не хочу.

– И я так считаю – тебе среди них не место.

– Вы меня гоните прочь? – понял уклон капитановой мысли Потемкин.

Капитан кивнул:

– Получил этот горький урок, сделай выводы и начинай жизнь снова, с чистого листа. И лучше бы не здесь, где подкосятся крылья, лучше там – где только чистый лист и смысл, который в жизни есть всегда.

– Подумаю, – ответил Потемкин

– Подумай. И не бойся начинать с нуля, сломи неблагоприятность обстоятельств в свою пользу. Это в твоей власти, был бы смысл…

«Сломит, – считал участковый, – и дальше нормально пойдет! Потому что одни, – как сказал дядя Хэм,* (*Эрнест Хэмингуэй) – в месте излома рухнут, другие нарост образуют, окрепнут и дальше пойдут – в полный рост, только с большей силой».

«Или, – подумал Потемкин, – потеряю себя, или найду смысл жизни, но прав капитан…»

Обходя буреломы, провалы и топи, терял он заветную цель – те, оставшиеся недостижимыми, сопки. Но он мог вернуться. Теперь были топи другого рода: человеком замешаны, а кто человеку в коварстве и легкомыслии равен? Никто. Не просто из этих выбраться. И не всегда возможно.

Гулкими и бесконечными коридорами, как к эшафоту под стражей, шагал Потемкин.

Что такое ППС?

Рассказ

1. О маленькой лжи и раздумьях пленного человека…

Сейчас что-то будет!» – подумал Потемкин и взгля-дом по кругу, мельком, пробежав по залу. Поздний вечер в зале ожидания автовокзала, в сибирском городе Братске. Что делать дальше, Потемкин не знал. На жесткой вокзальной скамье, в одиночку, оказался он через две зимы, после того, как «взял в руки котомку».

Час выбирать дорогу пришел внезапно, как первый холод зимы из-за синих гор. Из Ленска, через Москву, самолётом добрался до Харькова. Объект на улице Краснознаменной – художественно-промышленный институт был целью. Цель была близко, не как в ту ночь на палубе катера «Беркут»ж. Но оказалась недостижима. Как голос певцу, художнику надо «ставить» руку. А в лесосплавных краях, всего и художников – два оформителя в Доме культуры райцентра, которые на знают натуры, не пишут этюдов и не понимают Ван Гога. Где мог Потемкин «поставить руку»? Творческий конкурс отсеял абитуриента.

«Жаль, Вам бы чуть подрасти. Но, если есть цель, дерзните! Начните с азов, постучите сначала туда». За дверью, на которую показали, была без вывески, за нею маленький храм – изостудия. С запахом краски и масла и несгибаемым духом мечтающих о дороге в большое искусство. Иные здесь приземляли мечту и бросали. Потемкин бросать не думал. Грядой сопок заветных на горизонте, виделась цель.

Он их не выдумывал – знал. Он писал их, они была лучшим пейзажем студийца Потемкина. Школьником, романтичным бродягой, видел он этот пейзаж. Плоская чаша огромного озера перед глазами, а на горизонте, в дали – три сошедшихся вместе, таежные синие сопки. Колокол неба над ними: громадный, непостоянный, вечный. Там, далеко, было все не так. Там побольше дичи, повыше трава, и туда не забродят другие, с ружьями.

Вдохновленный тайно, Потемкин, несколько раз выступал в дорогу. И не дошел ни разу. Не смог. От озера, четко на север, брал направление, впиваясь глазами в заветные сопки. Пока спина могла отражаться в озере, все было нормально. Но, удаляясь в глубь разделяющей сопки и берег тайги, он терял цель из виду. Чем ближе цель становилась, тем труднее понять – где она? Повсюду: вокруг и над головой – тайга и небо. Дорог и тропинок нет, Потёмкин шел наугад. Он достиг бы цели, будь она вдвое ближе. Но она была вдвое дальше, а он, обходя буреломы, провалы и топи, не видя цели, терял ее. Цель легко видеть издали, но путь до нее потерять может быть еще проще. Точно, как в жизни…